Медленный фокстрот

Александра Морозова (2024)

Лайма всегда мечтала стать чемпионкой мира по спортивным бальным танцам, но полученная травма вынудила ее оставить любимый спорт. Ее талантливый партнер Даня, с которым они были непобедимы на паркете, стал чемпионом уже без нее. И вот, накануне Нового года, Даня возвращается в родной город. Встреча с ним вновь пробуждает в Лайме яркие воспоминания об их общем прошлом, нереализованной мечте и юношеской влюбленности. Но теперь Даня не один — с ним его прекрасная невеста. Смогут ли Лайма и Даня вновь сойтись на танцполе, подарив друг другу второй шанс?

Глава 4

Наши дни

Лайма

Даня напрочь отказывался идти к нам в гости без цветов для мамы, поэтому у самой двери, шепнув мне «Погоди», принялся рвать бумагу, в которую были спрятаны от мороза красные розы.

— Надо было еще что-нибудь взять, — бормотал он. — К чаю хотя бы, а то я с одними розами — как идиот.

Я засмеялась. Непривычно было видеть Даню волнующимся, но очень забавно.

— Не говори глупости! Мама будет тебе рада, даже если ты придешь растрепанный, голый и босой.

— Только этого не хватало, — ответил Даня и, поправив розы и выпрямив спину, подал сигнал «Открывай!».

Я открыла дверь и, войдя в прихожую, сразу крикнула:

— Мама, иди сюда! Ни за что не поверишь, кто сегодня пожаловал к нам в гости!

— Скорее уж напросился, — пробормотал Даня, и мне снова стало смешно.

В прихожую вышла мама. Она, поправляя теплую кофту — зимой у нас в квартире было прохладно, — застыла, как и взгляд широко распахнутых карих глаз.

— Данечка, — прошептала она.

— Здравствуйте, теть Вер, — произнес Даня, смутившись, как мальчишка, но, опомнившись, протянул букет. — Это вам.

Он как-то скомкано произносил ее имя, оно слышалось в одно слово, примерно как «Тетьвер».

Мама, приняв цветы и не выпуская их, потянулась обнять нежданного гостя.

— Какой ты стал! — восхищенно шептала она, то отклоняясь, чтобы насмотреться, то прижимаясь вновь. — Какой же красавец! Лаймочка, взгляни на него!

— Да я уже видела, — отозвалась я, опираясь на шкаф, чтобы снять обувь.

Иногда было страшно наступать на больную ногу и поднимать здоровую — я не могла довериться ей даже на несколько секунд. Бывало, я заранее чувствовала, когда она снова меня подведет, и успевала сесть, чтобы не упасть. Но чаще всего она устраивала подлянки неожиданно, если я, задумавшись, напрочь о ней забывала.

— Какой у тебя взрослый взгляд теперь, — продолжала перечислять мама, разглядывая Даню.

Какие глаза, какие уши, какой нос… Как будто он должен был остаться ребенком на всю жизнь.

— Да все так же, теть Вер, — уверял Даня, словно поймав мои мысли. — Вы меня прямо смущаете.

Справившись с сапогами, я все же незаметно взглянула на него.

Может, мама и права. Что-то в нем изменилось. Волосы уже не лохматились, как в детстве. Черты лица стали резче, заметнее, жестче, отчего сам Даня выглядел взрослее, мужественнее. И глаза смотрели как-то иначе, с достоинством и спокойствием уверенного в себе мужчины.

— Да ладно, мам, — произнесла я, чувствуя, как неестественно звучит голос. — Он все такой же.

И, встретившись с Даней взглядами, почему-то тут же отвела глаза.

— Да что мы все на пороге, — спохватилась мама. — Данечка, давай снимай куртку, идем чай пить.

И упорхнула на кухню.

— Зачем ты отговорила меня покупать торт? — шепнул Даня, когда мы вместе, как в детстве, шли мыть руки в ванную.

— Расслабься, мама не ест сладкое. Тем более на ночь.

Мы по очереди вымыли руки, вытерли их теплым полотенцем с батареи и пошли на кухню, где мама уже заставляла стол всем, что нашлось в холодильнике.

— Даня, может, покушаешь? — спросила она, как спрашивала всегда, много лет подряд. — Есть суп, картошка с тефтелями. Салатик могу нарезать…

— Я не голоден, теть Вер, — как-то даже виновато отозвался Даня.

— Точно? Я только сегодня все приготовила, может, поешь?

— А мне что, ужин предлагать не надо? — спросила я.

— И тебя покормлю, не переживай, — заверила мама.

Накормить Даню ей всегда было важнее. Наверное, потому что меня она могла накормить в любой момент, а за Даней дома бегать с ложкой никто не собирался.

— Да не надо ничего, — улыбнулся он. — Мы только что из кафе. Вот завтра приду к вам голодный, тогда и покормите.

— А ты и завтра собрался прийти? — спросила я с удивленным видом и тут же получила от мамы легкий шлепок полотенцем по плечу.

— Ты надолго приехал? — спросила она Даню.

— До тридцатого, — ответил он.

Мама чуть погрустнела.

— Ого… Даже на Новый год не останешься?

— Уверена, — вклинилась я, — у Дани уже есть планы на Новый год.

Но он тихонько мотнул головой, прося не выдавать его новость сейчас. Я боролась с искушением все же ляпнуть, но промолчала. Как-никак мы друзья.

— Конечно, — отозвалась мама. — В Москве развлечения каждый день, а уж на Новый год, наверное, весь город на ушах стоит.

— В какой-то степени, — согласился Даня. — Вы мне лучше расскажите, как у вас дела, как живете?

— Да живем, как и жили, — сказала мама, присаживаясь за стол. — Лаймик, сделай, пожалуйста, чай. Что у нас может измениться? — снова обратилась она к Дане, который сел напротив и не спускал с нее искрящихся восторженных глаз. — Лаймочка ведет танцевальную группу. Очень одаренные ребята. Планирует расширяться, ее даже в вашу спортшколу звали, но она не идет. Хочет через несколько лет открыть свою школу танцев…

Мне вдруг стало нестерпимо жарко. Я стояла к ним спиной, и хорошо, что в этот момент Даня, чемпион мира по бальным танцам, не видел мое обожженное стыдом лицо.

Лицо человека, который никогда не получит золото ни на одном турнире, да и попросту не будет до него допущен. Который тренирует несколько групп детей разных возрастов, потому что ничем другим заниматься не умеет. Которому надо перевернуть этот город вверх ногами, а жителей научить ходить на руках, чтобы открыть свою танцевальную школу.

— Мам! Ну что ты в самом деле о всякой ерунде? Давай еще мое письмо Деду Морозу почитаем.

— Но ведь открыть школу — такая достойная цель, — возразила мама. — Почему бы не рассказать?

— Мне правда интересно, Лайм, — услышала я голос Дани.

Однако поворачиваться не стала, делая вид, что до сих пор ищу печенье и красивое блюдце, а еще вкусный чай и кружки. А потом, чувствуя себя идиоткой, все же обернулась.

— У Дани вот новости так новости, — сказала я. — Он жениться собрался.

Лица мамы я не увидела, она сидела ко мне спиной. А Даня так округлил глаза, словно сам впервые услышал о своей свадьбе.

— Да что ты!.. — выдохнула мама. — Боже, Данечка!.. Поздравляю тебя!

Даня бросил на меня упрекающий взгляд и снова посмотрел на маму.

— Спасибо, теть Вер.

Я отвернулась.

Он ведь сам хотел рассказать, зачем я полезла?

А теперь в Дане появилась какая-то сжатость, скомканность. Ни он, ни мама не были готовы к тому, чтобы эта новость прозвучала вслух.

В итоге Даня, хоть и улыбался, особенно распространяться на эту тему не спешил, будто стеснялся. А мама, не зная, что сказать, начала задавать первые пришедшие в голову вопросы.

— А твоя невеста… она тоже танцует?

— Нет, тетя Вера.

— Да? А кто же она?

— Повар. Получила место в престижном дорогом ресторане в Москве.

— Я думала, в Москве все рестораны дорогие, — вставила я, через плечо посмотрев на Даню.

— Есть разные, — ответил он спокойно. — Но это по меркам столицы. С нашими, конечно, сравнивать бессмысленно.

— А как же вы познакомились? — спросила мама.

— Нас познакомила моя партнерша, Кристина. Аня ее сестра.

— Как чудесно! — отозвалась мама. — И когда у вас свадьба?

Я была благодарна ей за то, что она вопрос за вопросом вытягивала из Дани все больше информации. Наверное, меня саму новость слишком ошеломила, вот я и не торопилась выспрашивать подробности. Хотела сначала привыкнуть к мысли, что Даня — мой Даня, друг моего детства, самый близкий друг — остепенился до того, что собрался завести семью. Может быть, через год или два он и вовсе станет отцом. А казалось, подростковые годы будут длиться вечно…

Я поставила на стол блюдце с печеньем.

— Через две недели, — ответил Даня.

Мои руки невольно замерли, по-прежнему держа край блюдца, хоть оно уже давно надежно стояло на столе.

Мама повернула ко мне голову, и мы переглянулись, подумав об одном и том же.

— Вы решили пожениться зимой? — осторожно спросила мама.

Даня улыбнулся.

— Дело в том, что не везде сейчас зима, — сказал он. — Мы распишемся здесь, без гостей и свидетелей, чисто формально, а сама свадьба пройдет в Доминикане. Там сейчас тепло.

— Вот это размах, — прошептала я.

— Мы бы хотели вас пригласить, — словно опомнившись, сказал Даня. — Не волнуйтесь, дорогу, жилье, расходы берем на себя.

Мы с мамой опять переглянулись, на этот раз растерянно.

— Дань, у меня работа, — не очень уверенно протянула я. — Ученики. Соревнования весной.

— А у меня загранпаспорт давно просрочен, — ответила мама.

— Ты бы пораньше сказал, — добавила я. — А то за две недели…

— Да мы сами все в последний момент решили, — махнул рукой Даня, как мне показалось, расстроившись. — Нет, билеты в Доминикану у нас были уже давно, но никто не собирался там жениться, а Аня вдруг придумала…

— Я буду ждать фотографии, — улыбнулась мама и коснулась его руки.

Даня кивнул, но видно было, что его это слабо утешило.

— Я все никак не нарадуюсь, Данечка, — сказала мама, когда молчание стало затягиваться узлом на шее каждого из нас, — что ты приехал к нам с такими хорошими новостями! А то иной раз так волнуешься, особенно когда не знаешь… Ты ведь в последнее время редко выходил на связь.

— Да, — сказал Даня и подался вперед, к маме. — Вы меня простите. Столько всего было за последние два года. Я где только не мотался.

— Мы все понимаем, — заверила она. — Ты сам себе не принадлежишь. С таким успехом это естественно. Но главное, что у тебя все хорошо. Еще бы Лаймика с кем-нибудь познакомить…

— Ма-ам, — протянула я.

Начинается.

— Ну а что? — не отступала мама. — Знаешь, Данечка, она совсем не думает о себе, только ученики, соревнования…

— Мам!

Я поставила на стол три кружки и села на свое место у стены.

— А что, шахматист не в счет? — спросил Даня, коварно улыбнувшись, и мне захотелось ударить его под столом ногой, но я бы не достала.

Что ж, теперь мы хотя бы квиты.

— Какой шахматист? — Мама посмотрела на Даню, потом на меня. — Игорек ваш, что ли?

— Мам, чего ты его слушаешь?

— Я что, раскрыл чужую тайну? — Даня так и сиял.

— Вырвать бы тебе язык, — прошипела я.

Он засмеялся и поднес к губам свою кружку. Мама снова повернулась к нему. Она бы никогда не опустилась до того, чтобы устраивать мне допрос. Ее хоть и огорчало, когда я что-то недоговаривала, но она и не высказывала этого.

— Мы с ним только пару раз пили кофе, — сказала я. — Пока рано нас сватать.

— Игорек хороший парень, — только и ответила мама. — Порядочный, симпатичный. А как смотрит на Лайму.

— Мне даже захотелось на него взглянуть, — вставил Даня.

Почти все проблемы у Литвинова — за небольшим исключением — появлялись оттого, что он не умел вовремя прикусить язык.

— Я сама видела его только мельком, — сказала мама.

— Не на что там смотреть, — отрезала я. — И вообще, у меня на носу Новогодний бал. Старшая группа в полном составе выступает. А вы тут со своим Игорьком.

— Эх, Данечка, — вздохнула мама и повернулась к нему. — Дай хоть тебе на Лайму пожалуюсь.

— Пожалуйста, пожалуйста, — с готовностью улыбнулся он.

— Ей до сих пор кажется, что семья — это не самое важное. А я вот не помню, что в моей жизни было важнее мужа и самой Лаймы. Как вспомню то чувство, с которым ждала его каждый вечер домой… словно должно случиться что-то грандиозное. Когда любишь, каждый день случается что-то грандиозное. Наверное, ты, Данечка, меня сейчас понимаешь?

— Да, теть Вер.

— Боже, мам! — не выдержала я. — Дай Данечке чаю спокойно попить! А то подавится, бедный.

Даня хохотнул, а мама проигнорировала мою вспышку гнева и совершенно спокойно сказала:

— Данечка, а приходи к нам завтра в пять. У Лаймы будет занятие, мы с тобой можем нормально поговорить.

— Ма-ам! — снова насупилась я.

А Даня только засмеялся.

— Заодно елку поможешь поставить, — вспомнила мама. — А то Лайме все некогда.

— Елку? — глаза Дани блеснули ярче.

— Ну да. У всех уже давно стоят, а мы все новогоднего настроения ждем.

— Да далась тебе эта елка! — воскликнула я. — Давай я веток еловых принесу, в вазу поставим, шарики повесим.

— Л-а-а-айм, — протянула мама, как в детстве, когда я что-то делала не так. — Ну это же совсем не то.

— А можно я с вами буду елку наряжать? — спросил Даня, вдруг на миг снова превратившись в мальчишку. — Я последние два года никакие праздники толком не праздновал. И елку домой даже не покупал.

— Конечно, можно, Данечка. Только вот не знаю, когда Лаймик соберется…

— Завтра с утра достану вам вашу елку, — сдалась я. — Хоть обнаряжайтесь.

— А можно сегодня? — спросил Даниил.

— Так вечер уже, — ответила я.

— Да вроде не так еще и поздно, — сказала мама.

— Теть Вер, вы чудо! — Даня вскочил с места. — Где елка?

— В гостиной на шкафу.

— Я достану.

— Стул возьми, — посоветовала я.

Он схватил табуретку и унесся в гостиную.

— Мам, ну что ты, в самом деле? — негромко отчитала ее я.

— А что я? — только и отозвалась мама, как всегда, когда она знала, что перегнула палку. — Даня всего на полгода тебя старше, а уже женится. Имела я право растеряться?

Я лишь вздохнула.

— Теть Вер! Лайма! — послышалось из комнаты.

— Иди, — сказала я. — Я пока посуду помою.

Мама как-то странно улыбнулась.

— Думаешь, Даня со мной собрался елку наряжать? — спросила она.

— Мне же, как всегда, некогда…

Мама засмеялась, а Даня, не дождавшись нас за три секунды, сам прилетел на кухню.

— Лайм! Ну ты чего не идешь? Теть Вер, а куда елку ставить?

— Надо убрать журнальный столик к окну, а елку поставить на его место, — распорядилась мама. — Лаймик, иди помоги Дане.

— А посуда?

— Сама помою, — ответила она и подошла к раковине.

Я посмотрела на искрящегося, как новогодний шар, друга детства.

— Эх, Данька…

— Идем. — Он взял меня за руку и потянул в комнату.

Мы вытащили из коробки составные части елки и разложили на полу.

— А инструкции не осталось? — спросил Даня.

Я усмехнулась.

— А ты, когда чайник покупаешь, тоже инструкцию читаешь?

Он посмотрел на меня, как в детстве, когда я глупо шутила.

— Видишь, ветки разные, — сказал он. — Одни больше, другие меньше.

— Те, что больше, вниз, что меньше — наверх. Остальные в середину.

Мы стали потихоньку собирать.

— Ты пуши ветки получше, — говорила я. — Вот так.

— Я пушу, — терпеливо отзывался Даня.

— Где? Они у тебя все не пушистые.

— Нормальные у меня ветки. За своими смотри.

Я хотела что-то ответить, но в комнату вошла мама.

— Ну как успехи?

Она прошла мимо нас и села на диван.

— Мам, научи Даню пушить ветки.

— У Дани хорошие ветки, — ответила она, даже не глядя на елку. — Что ты к нему придираешься?

Даня посмотрел на меня, усмехнувшись с гордым видом. Что, съела?

Я с подчеркнутым безразличием хмыкнула.

А мама пустилась в воспоминания.

— Каждый Новый год я вспоминаю папу Лаймика, — сказала она, глядя вроде на нас, но как будто куда-то сквозь. — Нет, конечно, я вспоминаю его каждый день, но Новый год — это особый праздник, ведь именно тогда мы познакомились.

Она ласково улыбнулась, а мы с Даней перестали шуршать.

Я слышала эту историю миллион раз, Даня — с полмиллиона, но оба мы приготовились слушать ее заново. Это была одна из наших любимых детских сказок.

— Я, тогда еще совсем молоденькая, младше Лаймика сейчас, шла по улице и рыдала. Не плакала, а прямо навзрыд ревела, — мама засмеялась. — Завалила экзамен, боже, какая трагедия! Еще и с преподавателем поругалась, а ведь пересдача у него же, после праздников. И вот я сижу реву в парке перед своим архитектурным университетом — холод ужасный, все торопятся, бегут домой, в тепло. И тут передо мной кто-то останавливается, заслоняет свет. Наклоняется, спрашивает: «Девушка, что с вами случилось? Ограбили? Кто-то умер?» Я головой мотаю, говорю: «Экзамен не сдала». И он вдруг как рассмеется. «Боже мой, что бы, интересно, было, если бы вас ограбили?» А я сижу зареванная, красная, тушь по всему лицу, губы дрожат, пальцы от холода — тоже. Когда я подняла на него голову, Витя так и обомлел. До сих пор помню этот его взгляд, как будто я вся светилась, а не выглядела как не пойми кто. А тогда я только еще громче зарыдала, а он взял меня за руки и поднял со скамейки. «Не сиди на холодном. Какой предмет завалила?» Я говорю: «История архитектуры». Он кивнул и потащил меня за собой ко входу. Я опомнилась, давай вырываться, а он говорит: «Ты оценку хочешь исправить или как?» Я кивнула. «Ну, значит, иди за мной».

Заходим в университет, поднимаемся на второй этаж. Преподаватель в аудитории еще, не ушел, но студенты уже разошлись. Витя постучался, так, для вида, зашел. Говорит: «Что ж вы, Николай Павлович, студенток до слез доводите? Не стыдно?»

Я под дверью стою — не то что плакать, как дышать забыла.

«И кого же я довел?» — спрашивает преподаватель. Витя оборачивается, подзывает меня рукой. Я, чуть живая, захожу. «Так это ж Мишина, — говорит преподаватель. — Она же перепутала все, что могла». «Переволновалась, — ответил Витя. — Разрешите нам вместе отвечать, чтобы оценку исправить?» «Тогда одну оценку на двоих и получите». А Витя посмотрел на него с такой хитроватой улыбочкой: «Ведь Новый год завтра. Ну что девушка в праздник будет слезы лить?» Преподаватель вздохнул. «Что ж, — говорит. — Хотите исправить оценку, отвечайте вместе, но не на один, а на все билеты». Я смотрю за окно, там уже фонари зажглись. «Хорошо, — ответил Витя. — Давайте ваши билеты». Отвечал, конечно, в основном он, я где-то понемногу, по чуть-чуть. А он прямо спорил с преподавателем, свою точку зрения доказывал. В итоге поставили мне четверку и отпустили.

«Я же говорил», — сказал Витя.

И пошел меня провожать. Оказывается, он учился на два курса старше — только на архитектуре, а я на реставрации — и хорошо знал этого преподавателя, был у него в любимчиках. По пути в общежитие он мне все рассказал — и о себе, и об университете — и предложил встретиться на следующий день. А я и говорю: «Так завтра же Новый год!», а он отвечает: «Так и хорошо, скучно не будет». Я подумала, а что, собственно, теряю? Домой я собиралась ехать уже после Нового года, поэтому и согласилась. А потом оказалось, что он, чтобы праздновать со мной, и от родителей, и от друзей сбежал. «Как-то с тобой хотелось побыть». Так мы с ним и жили потом, совсем не расставались. Не то что с кем встретишь, с тем и проведешь, а целых семь лет. Потрясающе счастливых семь лет…

Мама замолчала и посмотрела в окно. Стало так тихо, что было слышно, как постукивает в стекло ветка березы, растущей прямо под окнами.

Мне нравилось слушать про папу даже то, что я слышала уже много-много раз, но чем забавнее и романтичнее была история, тем жальче становилось маму.

— Игрушки надо достать, — негромко сказала я.

— Да, — она повернула голову к нам. — Данечка, ты не достал?

— Нет, теть Вер. А где они?

— Там же, где елка.

— Я сама, — поднялась с пола я.

— Сиди, пожалуйста, — попросил Даня. — Я справлюсь.

Он встал и забрался на стул.

— Удивительно, Данечка, что Лайма позволяет тебе что-то делать, — заметила мама. — Обычно все сама. Меня бережет, как хрустальную вазу. Даже люстры мыть не дает.

— Правильно, теть Вер, — сказал Даня, передавая мне коробку, чтобы слезть со стула. — Не хватало вам еще люстры мыть.

Я знала, что Даня лукавит. Что, если бы меня не было в комнате, он бы сказал: куда ей с ее ногой люстры мыть? Не хватало еще, чтоб убилась!

Но при мне — только так. Как будто я в самом деле обычный здоровый человек.

Мама поднялась с кресла и стала вместе с нами наряжать елку.

— А это любимый слон Лаймика, — сказала она, вешая на ветку старинного розового слона, уже местами протертого. — Она всегда вешала его так, чтобы снизу была еще одна ветка, чтобы если он упадет, то зацепится.

— Для меня все игрушки одинаковые, — ответила я.

— Да брось, я тоже помню, что ты его любила, — отозвался Даня.

Я промолчала.

Все раз за разом каждый год. Та же елка. Те же игрушки. То же ощущение, что сейчас закончится что-то старое, начнется новое, что-то вот-вот поменяется.

Но все то же разочарование.

Даня обмотал вокруг елки гирлянду, включил ее и будто зажегся сам.

— Красота, — оценил он.

— Рады, что вы воспользовались нашим сервисом развлечений, — с серьезным лицом сказала я. — Приходите еще.

— Поздно уже. — Мама взглянула на часы. Мы с Даней тоже повернули к ним лица. Половина двенадцатого. — Ты, Данечка, может, у нас останешься?

— Ну что ты, мам? — ответила я за него. — У Дани, наверное, люкс в «Компасе» простаивает. Зачем ему наша берлога?

«Компас» — самый роскошный отель в нашем городе. Если вдруг сюда приезжают какие-то знаменитости или просто богатые люди — не всегда понятно зачем, — радушный Улинск открывает перед ними стеклянные с позолотой двери «Компаса», зная, что так точно не навлечет на себя гнев и позор.

Даня посмотрел на меня, склонив голову набок.

— Мне всегда нравилась ваша берлога, — сказал он. — И я с радостью останусь.