Кощеева невеста

Алан Чароит, 2021

История из Дивнозёрского прошлого. Василиса – ученица деревенской ведьмы – сама вызывается стать невестой Кощея Бессмертного, чтобы спасти от этой участи младшую сестру. Но кто теперь спасёт её саму, если в волшебном краю, как говорят, перевелись настоящие богатыри? Похоже, героя придётся воспитать самой. Такого, что не побоится узнать, где находится Кощеева смерть и какова на самом деле цена бессмертия.

Глава шестая. Вот она какая, земля Кощеева

Василиса держалась стойко — пока не села в Кощееву повозку — чёрную, лакированную, на этот раз никем не запряжённую. В этот миг она вдруг почувствовала, будто бы её в гроб кладут, и сердце зашлось от горечи. Вон даже родичи собрались. Стоят с хмурыми лицами, топчутся на месте, вздыхают горько и даже обнять на прощанье не подходят — словно они с Марьяной чумные какие-то. В общем, как ни крути, а на похороны это было похоже больше, чем на свадьбу. Не зря же старики говорят — умирает сосватанная девица для своего рода, не вернётся больше в отчий дом. А им с родными теперь даже по праздничкам не свидеться боле…

— Как же мы поедем без лошадушек-то? — ахнула Марьяна. — Куда ж они подевались?

— А Кощей их попастись отпустил. По полям Дивнозёрья побегать, озимые потоптать, — Мокша, ухмыльнувшись, захлопнул за девицами дверцу, вспрыгнул на козлы, и карета в свете молний взмыла в едва занявшееся алой зарёй небо.

Душа от неожиданности ухнула в пятки. Деревенские домики внизу стали маленькими, будто игрушечными, под колёсами повозки поплыли подкрашенные рассветом розовато-золотистые облака… И в этот миг Василиса беззвучно разрыдалась. Её плечи затряслись, как в лихорадке, на искусанных губах появился солоноватый привкус.

Кощей, сидевший напротив, взирал на неё с неодобрением: словно ждал этих слёз и вид их был ему неприятен.

Марьяна ободряюще накрыла Василисину руку своей и шепнула:

— Не кручинься, сестрица. Смотри — мы с тобой летим, как пташки весенние! Когда бы ещё такое чудо могло случиться?

Но Василиса по глазам видела, что подруге и самой сейчас несладко. А Кощей ещё и подлил масла в огонь:

— Вы обе радоваться должны. Чай не в острог вас везут, а в княжий замок. Станете как сыр в масле кататься, в шелка рядиться, яства заморские кушать и горя не знать, коли послушными будете. А с непокорными — смотрите — у меня разговор короткий.

И Василиса поспешно вытерла слёзы рукавом. Не потому, что жених велел, а из гордости — в конце концов, она сама выбрала свою судьбу, знала, на что идёт, чего уж теперь рыдать-горевать? Коль будешь у Кощея на хорошем счету, проще будет подольститься и узнать, где его смерть запрятана…

— Грустно мне с родными расставаться, княже, — она через силу улыбнулась. — Батюшку родного когда теперь увижу? И сестрицу Злату. И бабушку.

Про Ванюшку она благоразумно промолчала, хотя скучала по нему так, что внутри всё переворачивалось от горя. Пусть не её суженый, а Даринкин, но Василисе хватило бы и хоть изредка его видеть, хоть малым словечком перекинуться.

Только Кощею даже эти слова не по нраву пришлись:

— Ты почти что мужняя жена. Нынче я для тебя и батюшка, и бабушка, и свет в окошке. Забудь прошлую жизнь, Василиса. А не забудешь, так я заставлю. На этот счёт особые заклятия есть.

— Не надо заклятий, княже, — взмолилась Василиса. — Я уже обо всем забыла, клянусь!

Теперь ей стало действительно страшно. Расставаться с друзьями и близкими, проститься с ведьминской стезёй, пойти замуж за нелюбимого было худо, но себя потерять, души и памяти лишиться — ещё хуже.

— А ты, Даринушка? — Кощей глянул на Марьяну, и та заулыбалась за двоих.

— Да мы с сестрой вовсе не грустим, Кощеюшка. Просто бабы глупые — ты разве не знаешь? Вечно смеются, когда надо плакать, а рыдают токмо от счастья.

Кощей нахмурился, сверля её взглядом тёмных угольных глаз, и вдруг рассмеялся:

— Ну коли так, то плачьте, дозволяю! Василиса, что же сразу не сказала, что это слёзы радости?

— Да вот побоялась, что дурочкой меня считать будешь.

Снисходительная лыба Кощея стала ещё шире. Трудно было представить себе человека, которому бы так сильно не шла улыбка. От этого тонкие черты его лица ещё больше заострялись, становились пугающе-хищными. А в угольные глаза будущего мужа Василиса и вовсе старалась смотреть: стоило даже исподтишка глянуть, как её пробирала дрожь. Поэтому она отвернулась и уставилась в окошко.

Внизу простирался глухой бескрайний лес — такой, что ни пешему не пройти, ни конному не проехать, ни даже зверю прошмыгнуть: сплошные болота да бурелом, и никакого пути, кроме как по воздуху. Бабки говорили, что этот лес зовётся мёртвым. Зайдёшь в него — и поминай как звали. Потому что не простой он, а волшебный: на границе миров находится. Растёт-шумит одновременно в Яви, Диви и Нави, а корнями аж до самого Сонного царства тянется…

Когда над верхушками мрачных елей показалось солнце, навий князь щёлкнул пальцами, и небо вмиг затянули серые тучи, пошёл дождь, похожий на осенний. Казалось, сама природа оплакивала участь двух девиц, оказавшихся в Кощеевой власти, — не первых и наверняка не последних его жертв. Да, сбежать из этих земель будет непросто…

В воздухе вдруг резко пахнуло горьким дымом, и Кощей, поймав встревоженный взгляд Василисы, охотно пояснил:

— Не бойся, красна девица, не пожар это, а всего лишь Огнь-река, что в моих угодьях протекает, — граница Нави. Скоро будем пролетать над ней. Нет через неё ни брода, ни мостов — каменные и те сгорают. Да что там, даже птицы дохнут на лету — такой уж сильный жар. Решишься сбежать — тоже пеплом станешь. Только я тебя раньше споймаю. Рассказать тебе, как у нас наказывают беглецов?

Василиса приложила обе ладони к груди, чтобы унять зачастившее сердце. Он что, мысли читает? Она ведь и впрямь о побеге думала.

— Не желаю ничего слышать, — она повела плечом. — Ибо это знание мне без надобности. Забыл, что ли, княже? Я сама к тебе в жёны напросилась. А ты княгиней меня сделать обещал.

— Обещать-то обещал, — кивнул Кощей, играя перстнями на костлявой руке. — Да вот только есть одно условие…

— Что ещё за условие?

— Которая из жён мне наследника родит, ту я княгиней и сделаю. Дочерей-то у меня тьма-тьмущая — я на втором десятке и считать сбился, — а вот сыночка-кровиночки ни одного нет. Так что всё в твоих руках, Василисушка. Коль сестра твоя первой успеет парнишку принесть, значит, ей княгиней быть. Другим моим супругам то же самое обещано. Они изо всех сил стараются. Вон старшая жена — Алатана — нынче как раз на сносях. Может статься, обскачет она тебя, коль судьбе будет угодно.

— И сколько же у тебя всего жён, Кощеюшка? — Марьяна нервно потеребила кончик косы.

А Василиса аж дыхание затаила, боясь не расслышать слов за громким треском пламени в Огнь-реке. На её лице выступил пот — нестерпимый жар проникал даже внутрь повозки, в воздух то и дело взмывали жгучие искры. По её разумению, чем больше жён было у Кощея — тем лучше. Хотя бы нечасто в гости захаживать будет. Но навий князь разочаровал её своим ответом:

— С вами как раз пять станет. А все прочие — бывшие — в остроге сидят на хлебе и воде, — он облизнул тонкие губы и многозначительно хмыкнул. Мол, смотрите у меня, девки, не перечьте. Запугивает, значит.

Пока Василиса обмахивалась платком, навий князь обвёл тяжелым взглядом притихших невест и вкрадчивым шёпотом добавил:

— Кстати, вы животных любите? А то у меня питомцев много, и мучить их не след. Узнаю — не пощажу.

Василиса с Марьяной, конечно, заверили, что обижать никого не будут. А про себя подумали: может, не такой уж и гад этот Кощей, коли за тварей божьих так радеет? Но мысль эта жила в их светлых головушках ровно до той поры, пока они этих тварей в чёрном замке воочию не увидели.

Сам замок, признаться, тоже девиц не обрадовал. Он торчал, словно осколок гнилого зуба, посреди высокой каменной насыпи, окружённый глубоким рвом. Всюду, куда хватало взгляда, простирались бескрайние снежные просторы, и если прежде Василиса с Марьяной не знали, куда деваться от жара Огнь-реки, то теперь у них зуб на зуб не попадал от холода. И только Кощею было хоть бы хны!

Снаружи уже смеркалось, тоскливо завывал ветер, оконца покрылись ледяными узорами, изо рта с каждым выдохом вырывался пар, и девушки жались друг к другу, словно птички на ветке в морозный день.

— Вот потому-то из беглецов никто не доходил до реки, — задумчиво пояснил Кощей, указав рукой куда-то вниз. — Замерзали раньше. Зато в замке хорошо, тепло. Впрочем, скоро вы сами всё увидите.

Василиса вздохнула: так вот ты какая, Навь, земля Кощеева: опасная, неприветливая, злая. А им здесь предстояло жить — возможно, до конца своих дней.

Повозка вдруг начала снижаться так резко, что аж уши заложило. Они миновали внешнюю зубчатую стену, облетели кругом одну из семи высоких башен, иглами проехавших небесную синь, и приземлились прямо на широкую огороженную площадку внутренней стены.

— Добро пожаловать в Волколачий Клык, — Кощей распустил завязки на бархатном мешочке, висевшем у пояса, и вручил каждой невесте по маленькой обитой алым сафьяном коробочке с тиснёной двуглавой змейкой.

— Что это? — Василиса сжала подарок в кулаке, не решаясь открыть его.

— Волшебные перстни, конечно. Венчальные. С ними я всегда буду знать, где находятся мои жёнушки-красавицы. И вдобавок вас не сожрут мои питомцы. А то они у меня порой любят отведать человечинки.

Он вдруг громко свистнул — аж в ушах зазвенело. Василиса от неожиданности вскрикнула, а в ответ на зов Кощея вдалеке раздался хриплый собачий хор. Лаяли больше десятка псов одновременно.

— Ну, увидимся на свадебном пиру, — навий князь вышел из повозки и шумно втянул ноздрями воздух (здесь, на стене, пахло факельным маслом, мокрой соломой и пёсьим духом). — До тех пор же не смейте меня тревожить. Мары отведут вас на женскую половину.

— Мары? — ахнула Марьяна. — Это те, что насылают кошмарные сны?

— Они самые, — навий князь не обернулся, но по тону чувствовалось: он больше не улыбался. Наоборот, даже нотки раздражения появились в голосе.

— А как же…

— Помолчи! — скомандовал звонкий женский голос с другой стороны повозки. — Навий князь ясно велел: не тревожить!

Обе невесты обернулись на окрик (Марьяна от неожиданности ещё и втянула голову в плечи), но никого не увидели. Пока они в недоумении оглядывались, Кощея уже и след простыл.

Мокша, кряхтя, слез с козел и протянул Василисе свою перепончатую жабью лапищу, чтобы помочь выбраться. Но та, фыркнув, вышла сама, подобрав повыше юбки. Марьяна последовала её примеру.

— Вы, девоньки, зла на меня не держите, — обиженно проквакал болотник. — Не по своей воле я в услужение к Кощею попал, а по глупости большой. Теперь вот маюсь. Хотел бы вернуться в родное болото, а не девок красть, да только выбора у меня нет.

— Выбор есть всегда! — сурово отрезала Марьяна, уперев руки в бока.

Василиса знала: уж если их работница становится в такую позу, ни за что её не переспоришь! Но Мокше, конечно, об этом было знать неоткуда.

— Борзая ты больно, Даринка, — он угрожающе раздул жабры. — Посмотрим, как ты через денёк-другой запоёшь, когда увидишь, каков князь Кощей на самом деле.

— Да что ж это такое: то один запугивает, то другой. Я, между прочим, не из боязливых!

Марьяна хотела добавить что-то ещё, но слова вдруг застряли у неё в горле, а глаза остекленели. Василиса проследила за её взглядом и обомлела: прям к ним нёсся огромный пёс. Да какой! Громадный! Одни клыки размером с ладонь, из пасти вязкая слюна капает, шерсть чёрно-серая, будто пеплом присыпанная, а зенки огненные злобой так и пышут. Такой зверь походя порвёт в клочки и дальше побежит…

Мокша, сплетя лапы на груди, с кривой ухмылочкой наблюдал за напуганными девицами. Но Марьяна не позволила ему долго наслаждаться своей беспомощностью: встрепенулась, открыла коробочку, Кощеем подаренную, и надела кольцо на безымянный палец. Ещё и Василису в бок локтем пихнула: мол, чего стоишь, действуй!

Она, спохватившись, тоже напялила перстенёк: тот ей как раз впору пришёлся, будто по заказу сделанный. Обхватил палец крепко-крепко — и захочешь, а просто так не снимешь, — и жёлтым янтарьком, словно огонёчком, подмигнул.

Пёс вмиг потерял к ним интерес, развернулся и потрусил себе дальше по гребню стены, ловко перепрыгивая через зубчатые зазоры. Так вот какие они, значит, Кощеевы питомцы…

— Сообразительные вы девки, — в квакании Мокши слышалось больше досады, чем одобрения. — А коли так, уясните себе раз и навсегда: тут свои правила. Забудьте всё, чему вас учили: добру там, справедливости, взаимопомощи… Тьфу! Всё это глупости. Тут, в Навьих землях, каждый сам за себя. Ясно?

— Вообще-то он прав, — раздался тот же голос, который совсем недавно велел Марьяне замолчать. И на глазах у изумлённых невест прямо из воздуха соткался тонкий девичий силуэт. — Этот болотник частенько чепуху мелет, но бывает так, что и дело говорит.

Мокша от возмущения ещё больше выкатил глаза и запыхтел, не в силах быстро подобрать достойный ответ на такое вопиющее оскорбление.

Первое, что бросилось в глаза Василисе, — незнакомка была одета в мужское платье. По навьей моде, конечно: свободные шаровары, подвязанные серебряными шнурами у колен, рубаха с широким рукавом и намотанный вокруг горла струящийся шарф — всё из чистого шёлка. На плечи был накинут длиннополый жилет, отороченный по вороту мехом: чёрным, как и всё прочее одеяние. На поясе, украшенном серебряными бляшками с чеканными двухголовыми змеями, висел изогнутый клинок: не меч, не кинжал, а что-то между. Короткие — всего-то до плеч — волосы девицы напоминали вороново крыло: такие же ухоженные и блестящие, с отливом в синь. Слегка раскосые глаза казались похожими на спелые вишни — нет, не карие, а тёмно-бордовые: такими только самые спелые ягоды бывают. Кожа была чистой, смуглой, лицо — скуластым, но красивым: впору было бы залюбоваться, если бы не острые и тонкие, как иглы, зубы. Они портили всё впечатление, и Василиса едва нашла в себе силы не попятиться.

— Чего пялишься? — девица облизнула губы длинным раздвоенным языком. — Мару никогда не видела?

— Не-а…

— Твоё счастье. Впрочем, насмотришься ещё. Нас тут много у Кощея в услужении. А пока пойдём, покажу ваши покои, — хохотнула девица.

Мокша наконец-то закончил пыхтеть (видимо, слова нашлись) и всквакнул:

— Эй, позвольте…

— Не позволю, — отрезала красавица-мара. — Шевели ластами отсюда, щучья душа, пока я тебе все плавники не повыдергала и в глотку не запихнула.

Болотник снова запыхтел, как самовар, и бочком-бочком отошёл за повозку, буркнув:

— Ух, Маржана! Я тебе ещё покажу! Просто щас занят — дела у меня.

— Терпеть его не могу, — фыркнула мара, когда они отошли на добрый десяток шагов и начали спускаться вниз по скользкой мраморной лестнице. — Кичится, строит из себя большую рыбу, а сам в лучшем случае карась. Ещё и грабли свои распускает, служанок щиплет. А те жаловаться боятся.

— А ты тут кто? Начальница стражи? — Марьяна всё пыталась поравняться с марой, но та, как ни старайся, всё равно оказывалась на полшага впереди, при этом ещё и ступала бесшумно, как кошка. В её движениях читались ловкость и воинская стать.

— Не, стража тут отдельная есть, — отмахнулась мара. — Остолопы, каких мало. А мы — мары — личная свита князя. Его охрана, его руки, его клинки.

— И его уши? — не удержалась Василиса.

Опомнившись, она прикусила язык, но странная девица ничуть не рассердилась.

— Не угадала. Наушничать тут и без нас желающих полно. Змеек ещё не видела, нет? Ах да, пока только собачку встретила. В общем, готовься: гадов чешуйчатых в замке уйма. Так и кишат под ногами. А наступишь хоть на одну — не сносить тебе головы. Кощей их сам молоком поит, имена даёт, каждую гадину в лицо и в хвост знает.

— Бр-р-р, не люблю змей, — Василиса поёжилась, по спине пробежал липкий холодок. — Гадкие они.

— Этого лучше не говорить. Ус-с-слышат. Донес-с-сут, — мара высунула язык, передразнивая змеиные повадки. — Псы у нас тупые и злые. Сожрать могут, это да. Но у тебя невестин оберег есть, — она кивнула на кольцо, — так что можешь не бояться. А вот чешуйчатых опасайся. Подлые оне.

— Маржана — это твоё имя? — Марьяна, пытаясь поспеть за марой, немного запыхалась. — Красивое, только не наше какое-то…

— Конечно, «не ваше», — фыркнула девица. — Я и сама, как видишь, не из «ваших». А тебе-то какая разница, как меня зовут? Ты меня от моих сестриц-близняшек всё равно не отличишь. Нас даже Кощей не всегда различает, а у него-то глаз острый, взгляд цепкий.

— И сколько же у тебя сестёр? — Василиса рассчитывала услышать «две» или, может, «три», но ответ её огорошил.

Маржана на мгновение замедлила шаг, будто бы подсчитывая в уме, и выдала:

— Две дюжины, — и тут же прикрикнула: — Эй, ну чего встали? Шевелите лапами, гусыни! У меня ещё дел по горло. Да и вам самим найдётся, чем заняться.

— А когда будет свадебный пир? — Марьяну уже было не унять: хоть кричи на неё, хоть ногами топай. Молчать она сроду не умела.

— Когда князь скажет, тогда и будет. Может, прямо сегодня объявит. А может, через месяц-другой о вас вспомнит. Он у нас такой, непредсказуемый.

— А это правда, что Кощей сажает непокорных жён в острог? А скольких уже пересажал? А почему у него рождаются только дочери? Это что, случайность или проклятие такое? — вопросы сыпались из Марьяны, словно горох из мешка.

В конце концов мара остановилась и отвесила ей подзатыльник.

— Хватит. Я тебе не ворона-вещунья. Вот подарит тебе князь такую птицу — её и будешь доставать. Воронам-то поболтать только в радость. А моё дело маленькое: велено сопроводить — вот, сопровождаю.

Из внутреннего двора они свернули на галерею с колоннами, сделанными из тёмного обсидиана, прошли под аркой, сплошь увитой луноцветом, и оказались в круглой зале с мозаичными стенами. Узоры, выложенные красной смальтой на фоне серых каменных стен, были явно непростыми: у Василисы при одном взгляде на них разболелась голова.

Из залы в пять сторон вели зеркальные отполированные до блеска двери, но все они были закрыты. Посреди — в круглой каменной чаше, полной спелых яблок, — кишмя кишели змеи всех цветов. Василиса таких отродясь не видывала: в Дивнозёрье-то лишь ужики да гадюки водились, и только.

— Ну, вот мы и пришли, — Маржана посторонилась, пропуская девиц вперёд (те, впрочем, входить пока не спешили, мялись на пороге). — Это женская половина. За зеркальными дверями — комнаты Кощеевых жён. Две пустующие теперь ваши. Служанок здесь предостаточно: не все живые, правда. В основном злыдницы да упырицы, ну и парочка призраков-музыкантов имеется. Разговоры по душам с ними лучше не вести — чувств у них нет. С тем же успехом можно стенке или ковру на судьбу жалиться. Зато приказы выполняют верно: позовёшь — появятся, прогонишь — исчезнут. Одеться, причесаться, нарумяниться — всё помогут… А мне пора, бывайте. И помните: тут у нас каждый сам за себя.

Мара попрощалась коротким кивком и собиралась было уйти восвояси, но, проходя мимо Марьяны, отчего-то замедлила шаг и, понизив голос до шёпота, добавила:

— А князя-то нашего, похоже, и впрямь кто-то проклял. Ну не родятся у него сыновья, хоть ты тресни.