Игра колибри

Аджони Рас, 2019

Нобелевский лауреат по физике из России и агент ФБР из Лос-Анджелеса, что их может связывать? Возможно, темнокожая мексиканка, в которую безумно влюблен русский ученый, или маньяк, безнаказанно орудующий много лет и ставящий в тупик лучших агентов? Или же их связывает еще один гений медицины, который научился копировать память и пересаживать ее другому человеку? На что способен человек ради любви и готов ли он расплатиться собственной жизнью ради того, кто никогда не ответит ему взаимностью? Дружба двух ученых из России и агента ФБР скреплена одной целью – поймать самого таинственного маньяка Города ангелов.

Глава 2

Адам Ласка

Диктор новостей перешел к «горячему», а внизу экрана появилась надпись: «4 февраля 2016 года». Вот уже несколько месяцев два громких расследования ФБР привлекали внимание прессы и жителей города. Я свернул на узкую улочку и посмотрел на экран навигатора, упрямо показывающий, что до места назначения осталось двадцать минут. Чертова железяка твердила это уже десять минут и не собиралась сдаваться.

«Сегодня ночью найдена двенадцатая жертва Октября, серийного убийцы и похитителя, двенадцать лет ускользающего от правосудия. Личность жертвы установлена. Ею стала Мередит Бигилоу, пропавшая без вести в канун Рождества на одном из лыжных курортов Калифорнии. Полиция и ФБР пока не комментируют информацию о причине смерти, но нам стало известно, что Мередит, как и одиннадцать предыдущих жертв маньяка, подвергалась сексуальному насилию. Возглавляющий расследование Патрик Гассмано на пресс-конференции отметил, что теперь полиция располагает новыми уликами по делу Октября. От других комментариев правоохранительные органы воздержались».

Американцы из всего делают шоу. Репортерам не важно, каково родственникам или полицейским, ведущим расследование, когда под носом постоянно жужжат камеры, щелкают фотовспышки, а в лицо впиваются диктофоны. Главный критерий — рейтинг конкретного канала, передачи и самой новости. Интересно, если бы в Москве случилось нечто подобное, узнал ли об этом хоть кто-то, пока псих не оказался бы на скамье подсудимых? Насколько я помню, московские следователи не особо общительны, а тут самая настоящая драма в прямом эфире. Превратили свободу слова в карикатурную шлюху, а по-другому и не скажешь.

Надрывный женский голос тем временем перешел к следующей теме.

«Набирает обороты бракоразводный процесс между супругами Ричардом и Кристиной Баттон. Виновником данного события считается так называемый Разоблачитель. Члены семьи Баттон отказались давать какие-либо комментарии по этому поводу. Это уже пятое громкое дело, в котором подозревают Разоблачителя. Какие именно материалы спровоцировали развод одной из самых знаменитых пар Северного Лос-Анджелеса, остается загадкой. Мы продолжаем следить за событиями, оставайтесь с нами. С вами была…»

Я выключил экран и постарался сосредоточиться на дороге. Мне предстояло провести первую ночь в доме после капитального ремонта, и я предвкушал, как сделаю первый шаг по новому ламинату и включу свет в гостиной. Все вокруг виделось совершенно иным, играло почти неземными звуками и красками. Прогревшийся на полуденном солнце салон автомобиля, запах пропитки для кожи и теплый аромат сухой древесины со стороны заднего сиденья — это были ароматы маленького праздника в судьбе Адама Ласки.

Мне хотелось надеяться, что ремонт окажется в каком-то смысле и моим личным обновлением или даже перерождением. А надежда на это самое перерождение была очень нужна, почти необходима, чтобы просто дышать и жить как нормальный человек. Тем, что я желал изменить в себе, перевернуть с ног на голову, чтобы переродиться, стали чувства к юной девушке, превращающейся прямо на глазах в женщину, по моим внутренним принципам столь недоступную, как прожитый накануне день. Она была дочерью Вирджинии, эмигрантки из Мексики, которой удалось не просто вырваться из бедности в гетто, но и стать полноценным членом американского общества со всеми его особенностями и странностями.

В свои пятьдесят Вирджиния оставалась яркой и эффектной женщиной с умопомрачительными карими глазами, строгими, но от этого не менее женственными чертами лица и открытой улыбкой в кайме бледно-розовых тонких губ. Если бы Всевышний имел мудрость амурного наставника, он непременно бы одарил меня чувствами к ней, но, видимо, в этот раз у Творца были иные планы…

Мое же преображение заключалось в том, что, как священнику, сбегающему от искушения, мне удалось волею случая избавиться от своего черного ангела. Она уехала учиться и тем самым избавила меня от лицезрения собственной красоты, которая приступами глупых мечтаний сводила с ума и не давала покоя последние годы.

Система так называемого раннего старта, которая позволяет заменить последние два года старшей школы на то же самое время образования в колледже, была отличной придумкой для успевающих подростков. Мне же она помогла избавиться от нее…

Алиса… Мать называла ее Али, но в первой букве больше звучало русское «Э» и выходило нечто среднее, как в имени Аэлита или Элли. Они жили по соседству, и из окон своей спальни я мог видеть и задний дворик семейства Роуз, и окно спальни на втором этаже, и два узких кухонных окна, походившие на средневековые бойницы, на фоне песчаного фасада и медной трубы, сбегающей вниз ровно между ними…

По словам Вирджинии, Алиса не собиралась возвращаться в Пасадену. Помню, как она встретила меня на залитой солнцем лужайке перед домом и, постукивая себя полотенцем по руке, с упоением рассказывала, что Алиса закончила колледж. Пусть не с отличием, но Вирджиния гордилась этим. Мать, перебравшаяся в страну в двадцать с небольшим, не могла оценивать успех дочери иначе. Вирджиния накручивала локон черных и смолянистых с виду волос на указательный палец и воодушевленно делилась последними новостями, искренне считая, что мне будет приятно узнать о судьбе Али, и я, несомненно, разделю ее радость. Она поведала, что у совсем уже повзрослевшей Алисы случился бурный роман на последнем курсе и пару месяцев она жила где-то в Нью-Йорке.

Ее слова в один миг вернули меня к мрачным мыслям и напомнили о чувствах, холодных и неразделенных, которые я так старательно таил в душе. Но это был лишь миг, и, когда Вирджиния, ласково погладив меня по плечу и еще раз накрутив завиток на палец, бросилась снимать с плиты подгоревшее мясо, я тут же постарался все забыть. За те несколько лет, что я не видел Али, в жизнь вновь вернулся покой, и она текла так, как и должно быть у тридцатишестилетнего ученого. Много работы, выступления, лекции и семинары с редкими всплесками удачных свиданий без каких-либо претензий на продолжение.

Всю свою жизнь я был уверен, что мне случалось любить, как и быть любимым. Страсть, о которой сложено не меньше песен, чем о несчастной любви… Я наивно полагал, что и она была испытана мной, и не единожды, но здесь Адам Ласка ошибся. В этом я убедился, когда юная соседка неожиданно улыбнулась мне, той самой улыбкой, невинной и от этого такой соблазнительной и манящей. За одно короткое лето 2010 года Алиса превратилась из подростка в красивую семнадцатилетнюю девушку… С того самого момента ее лицо, ее руки и линия бедер возникали передо мной в самых потаенных грезах.

Один бог знает, как я боролся с ее кофейными глазами, пытаясь забыть их, смахнуть и развеять, как полуденный сон. Ее поступление в Нью-Йоркский колледж искусств стало самым настоящим избавлением. Она уехала туда, так и не узнав, что ее сосед, Адам Ласка, втайне мечтает о ней вечерами и может часами смотреть, как она загорает на заднем дворике или занимается йогой.

Конечно, все случилось не в одно мгновение. Юная Алиса была самым обычным подростком. Иногда я помогал ей разобраться с уроками, когда у Вирджинии не хватало времени и знаний, выручал с починкой велосипеда. Все шло так, как и должно было идти. Мне было почти тридцать два, а ей скоро должно было исполниться восемнадцать. Просто соседи с благополучной улицы Пасадены, но, как часто бывает в жизни, случилось то, чего я никак не мог предполагать и ждать от самого себя.

Шло время, я постепенно освоился, преодолел языковой барьер и стал забывать, что он вообще когда-то существовал. Соседи постепенно перестали шарахаться от меня, как от некого инородного тела в здешних местах. И как результат моих лингвистических успехов, спустя полгода проживания на Пасквал-стрит меня пригласили на барбекю по случаю дня рождения Вирджинии. Тогда я познакомился с юной Алисой, энергичной девчушкой, снующей между взрослыми и помогающей матери по хозяйству.

Много потом было этих визитов, совместных праздников и пикников. Я все больше погружался в проблемы местной общины, узнавал соседей, изучал их жизнь и проблемы. Этот маленький человечек, словно темное пятнышко, маячил где-то рядом, на самой грани восприятия, и лишь изредка я обращался к ней, к Алисе, с какой-нибудь пустяковой просьбой или банальным вопросом взрослого к подростку. «Как учеба, Алиса? Как дела в школе?» — все эти стандартные фразы оказались уместными и здесь…

Хорошо помню тот самый момент, когда вдруг поймал себя на мысли, что смотрю на Али несколько иначе, смотрю уже не как на подростка, а как на женщину, которая без труда теперь угадывалась в округлившейся груди и широких бедрах, которыми так славятся испанские и итальянские женщины.

Это был обычный жаркий летний день, который мы коротали на заднем дворе семейства Роуз по случаю неизвестного мне испанского святого. Голоса гостей, детский смех и звонкие возгласы, смешанные со всплесками воды, пряный и почти колючий от острого перца аромат мексиканских лепешек с фасолью и подкопченным мясом — все это затихало в моем сознании. Лишь она в белоснежном купальнике.

Ее голос как-то неожиданно для меня потерял детские нотки и приобрел мягкие и низкие тона. А эти движения рук… и то, как она держала теперь спину, выставляя вперед грудь. Не было сомнений, что Алиса вступила в новую веху собственной судьбы. Это было почти незаметно для родственников и других соседей, окружающих меня на заднем дворике и в гостиной, но я видел эти метаморфозы. Она уже не прыгала в бассейн, как делала это раньше, а спускалась в воду по ступенькам, покачивая округлившимися ягодицами. Она сама ощущала эти перемены в себе, в собственном теле и внутренней химии гормональных коктейлей и понимала, как именно должна вести себя в обществе мужчин.

Я стоял у столика с закусками, когда, выходя из воды, Алиса нашла в толпе мой взгляд, словно чувствуя, что я буду искать ее точно так же. Наши глаза встретились, и она улыбнулась. Это нельзя было спутать ни с чем другим. Это был самый настоящий взгляд флиртующей женщины. Она несколько секунд держала нить наших взглядов натянутой, давая понять, что заметила мое к ней внимание, а потом весь вечер старалась держаться рядом, изображая из себя самую внимательную и обходительную женщину. Она подливала вино, меняла тарелки, убирала со стола и старалась развлечь незамысловатой беседой на отвлеченные темы.

В тот день, хмельной от вина, в душной и немного тесноватой гостиной с бледно-розовыми обоями и белой мебелью, я с жадностью впитывал эти знаки внимания, наслаждался ими, стараясь сохранить лицо и подобающую дистанцию. Но эти ножки! Эти округлые бедра околдовали меня, лишив рассудка, и вид ее смеющихся кофейных глаз стал преследовать по ночам, являясь и в мечтах, и в ночных видениях.

Помню, как впервые осознал, что попал в капкан, из которого не могу вырваться без ее помощи, как понял, что все это утопично и нереально и следует как можно быстрее выкинуть Али из головы… Так, бывая у них в доме, все чаще я старался не смотреть на нее. В сознании сложилась устойчивая закономерность, что я должен обуздать прежде всего собственные глаза, жадно ищущие ее образ, а остальное со временем пройдет. И надо сказать, у меня неплохо получалось. Высокий лоб под черной копной густых волос, доставшихся как наследие от испанских предков. Если теперь она заговаривала со мной, то с педантичностью косметолога я смотрел на него. Только не в глаза, только не видеть ее юное лицо, наполненное красками и свежестью.

Я смотрел на ее ключицу, правую или левую, когда приходилось что-то спросить и никого не было рядом, чтобы я мог обратиться к другому. За весь следующий год, что мы жили по соседству, отмечая совместно американские праздники и дни рождения, с того самого дня, когда впервые осознал, что окончательно готов потерять голову, я видел ее лицо всего несколько раз и помню каждый из них. После ее отъезда мир остановился, застыл, словно фиксируя те изменения, что случились в жизни Адама Ласки. Но со временем, пусть и не сразу, жизнь все же вернулась к своей американской упорядоченности.

Больше года она снилась мне почти каждую ночь, и каждый день я вспоминал те танцующие, легкие руки, мысленно разговаривал с ней, и неизменно все заканчивалось лишь словами. Это был какой-то внутренний блок, некий зажим, который нельзя было сломать. Мысленная плотина, удерживающая страсть внутри. Никаких фантазий даже о самом обычном поцелуе, просто тихие беседы у камина, где я всегда находил ее, как только закрывал глаза и начинал мечтать.

С момента ее отъезда прошло четыре года. Я искренне желал ей счастья в личной жизни и уже несколько лет мог спокойно думать об этом, не терзаясь ревностью. Придя к выводу, что история эта закончена и пора все забыть раз и навсегда, я решил начать с ремонта и наконец-то обзавестись собственной мастерской, чтобы заниматься резьбой по дереву.

Для физика резьба по дереву — странноватое хобби, но мне оно нравилось. Именно в процессе резьбы в голову приходили интересные идеи и свежие решения. А наряду с ремонтом мне хотелось от всего этого новой, как я ее назвал, зрелой весны.

Перед тем как съехать из гостиницы, я купил несколько высушенных досок для резьбы. Любимым делом теперь можно было заняться вплотную: пространства в новой мастерской хватало. Боже мой, двести квадратных метров жилой площади, теннисный корт и бассейн! Даже в самых смелых мечтах я не представлял, что когда-нибудь позволю себе такое. Какой еще физик на моей родине мог похвастаться таким домом? Я лично таковых не знал, разве что ректор университета областного масштаба…

Я припарковал белый «шевроле-колорадо» под тенистым навесом и с дрожью в коленях подошел к двери. Это больше всего походило на чувства, когда в детстве я искал под елкой игрушечный кран, бережно завернутый мамой в красную упаковочную бумагу. Сердце замирает в груди, и крик радости подкатывает к горлу, готовый протиснуться вдоль голосовых связок и обрести свободу в пространстве комнаты. Бóльшую радость я испытывал только тогда, когда впервые взял на руки крохотную Веронику, мою дочь.

Поразмыслив немного у двери, я сложил на крыльцо деревянные заготовки и решил растянуть удовольствие. Дом 1440 и соседний 1420 смотрели друг на друга, как зеркальное отражение. Хотя проекты и архитектура отличались, огромные окна на втором этаже тоже располагались почти зеркально. Участки разделяла зеленая изгородь из вечнозеленого кустарника, которая почти не мешала разглядеть соседний двор, так как еле доставала до подбородка взрослого человека.

Я уселся на траву рядом с бассейном и молча уставился на все это великолепие, по которому успел соскучиться за два месяца. Кто сказал, что на четвертом десятке жизнь заканчивается? Для меня она только начиналась, и я собирался использовать этот шанс полностью, посвятив себя работе и любимым увлечениям. На заднем дворике, по моей задумке, теперь разместилась мастерская, где можно работать с деревом под ласковыми лучами калифорнийского солнца. Я уже подобрал небольшой токарный станок со специальным малошумным двигателем и заказал в интернет-магазине набор стамесок из трехсот наименований, всех видов и размеров.

В ноутбуке имелись эскизы поделок, которые я собирался вырезать из дерева, оставалось купить удобный верстак, и можно начинать творить. Дерево — благородный материал, и к нему всегда приятно прикасаться. Аромат свежесрезанной стружки, ребристые прожилки колец, податливые под острием ножа завитки, слетающие на пол… Что может быть лучше?

Когда делаешь ремонт своими руками, каждое изменение входит в интерьер медленно, аккуратно вписываясь в новый образ дома. Но совсем другое дело — войти в дом, где для тебя все изменилось в одну секунду! Это было незабываемое чувство. Внутренняя пустота дома дохнула на меня запахом свежей краски и новых полов из экологически чистого ламината. Светло-бежевые стены идеально сочетались с деревянными элементами интерьера, массивными перилами, окаймляющими широкую лестницу на второй этаж, и кухней с тяжелой каменной столешницей.

Так началась моя вторая жизнь в Пасадене 4 февраля 2016 года. Так началась новая история Адама Ласки, или, как меня называли на кафедре, доктора Ласки́, с ударением на последний слог.