Когда я закрываю глаза

Ава Рид, 2020

После автокатастрофы шестнадцатилетняя Нора не может вспомнить, что происходило с ней за последние три года. Она пытается найти ответы на многие вопросы. О чем были ее мечты? Какие чувства на самом деле испытывала к своему парню Йонасу? Почему так часто она думает о Сэме, который когда-то был ее лучшим другом? Нора составляет список всего того, что хотела бы заново открыть для себя. Возможно, Сэм поможет узнать, какой она была до аварии? Но что, если, вспомнив все, она не захочет быть прежней Норой?

6

Нора

Demi Lovato — Smoke & Mirrors

Вот и настал этот день. Меня выписали.

Разумеется, перед этим врачи не по одному разу проверили мои данные, но, видимо, все было в полном порядке. Во всяком случае, с бумагами.

Мне строго-настрого наказали следить за своим состоянием, передвигаться медленно и беречься. Меня все устраивало, потому что, как ни прискорбно это признавать, я по-прежнему ощущала в теле отголоски той аварии.

Родители с врачом не преувеличивали, говоря, что она была тяжелой.

После общения с полицейским мне даже слышать не хотелось о событиях той ночи, однако прошло несколько дней, а я никак не могла выбросить их из головы. Как-то раз я попросила родителей рассказать мне о случившемся. Не подробно, лишь в общих чертах. И папа принес заметку из «Газеты Шаумбурга», на случай, если я захочу взглянуть. Сказал, мол, на фотографиях там только машина, меня и друзей нет, а сама статья написана сухо.

В общем-то, мое отношение к аварии никак не изменилось. Я по-прежнему не горела желанием в деталях представлять, что тогда произошло. И все же одно дело услышать об этом от незнакомца, и другое — приняв осознанное решение, спросить у родных или прочитать статью в газете. Однажды мне все равно придется разобраться со случившимся.

Кивнув папе, я лишь пробежала статью глазами.

Машину Тима не узнать. Просто смятая груда металлолома, лежащая на боку в канаве. Эксперты полагали, что машина перевернулась дважды. По лобовому стеклу сразу ясно, какой силы был удар, выбросивший меня из машины. По заключению полицейских, был гололед, водитель сел за руль в нетрезвом состоянии. Машина ехала со скоростью 50 км/ч, что является превышением, столкнулась со взрослым оленем, затем заскользила на дороге и упала в канаву.

Я ничего не помнила… Сама была слишком пьяна.

Эта фотография. Этот текст. Я будто читала историю про кого-то другого. Да, история жуткая, однако… страха, испытанного мной, она не вызывала. У меня не возникло никаких образов, никаких чувств. Никакого ужаса. О нас с друзьями в статье говорилось мало, и за это я автору очень благодарна.

Почему Тим ехал так быстро? Почему, напившись, он сел за руль? Почему мы это допустили? Почему я не пристегнулась?

Эти вопросы терзали меня с самого разговора с полицейским. Я прочитала статью, и мы с родителями все обсудили.

Они злились на моих друзей, не понимали, почему мы вели себя так беспечно. Возможно, поэтому мама с папой всегда уходили от ответа, когда я спрашивала об Элле, Йонасе и других.

Все иногда ошибаются. Однако ни для кого не секрет, что подобные ошибки совершать нельзя…

Я со вздохом зачесала волосы назад и попыталась заплести хлипкую косичку. Кончики ломкие, корни немного жирные. Самой противно, однако я побаивалась мыть голову, как обычно. Все думала о проплешине на затылке. Там еще несколько дней назад кости черепа фиксировали зажимы.

Я старалась об этом не вспоминать.

Где-то через неделю мне разрешат пойти в школу, но лишь с условием, что постлечебный осмотр у доктора Баха пройдет успешно. Доктор Бах — нейрохирург с частной практикой, живший по соседству. К нему меня направил доктор Альварес. Если на этом контрольном осмотре не выявят ухудшений или других отклонений, путь в школу будет открыт. А вот спорт мне противопоказан.

Замечательно. Скоро все вернется на круги своя.

Я радовалась, что поеду домой. Там нет всей этой белизны, незнакомых звуков и мигавших по ночам ламп.

Наконец я по-настоящему пришла в себя. Боль утихла, но лекарства еще приходилось пить. Позавчера я впервые встала без чьей-либо помощи: до этого или ноги подкашивались, или кровообращение играло со мной злую шутку. А знаете, что самое лучшее? Мне не нужна реабилитация. Тело функционировало. Со мной все хорошо.

Мне уже объяснили, что легкая амнезия может присутствовать, это совершенно нормально. Поэтому я не стала беспокоиться, когда томатный суп, который мне принесли, на вкус оказался просто отвратительным. Маму это очень удивило: «Ты ведь обожаешь томатный суп».

Еще меня воротило от рисовых хлебцев, которые довольный собой папа принес тайком. Я проглотила два и с улыбкой поблагодарила. Папа ведь был уверен, что делает мне приятное.

Я помнила суп и хлебцы. Помнила, что ела их много раз. По словам родителей, эта еда мне нравилась. Неужели авария повлияла на вкусовые предпочтения? Наверное, потом все снова стабилизируется. Наверное, мне просто нужно время — так утверждали врачи, и я успокаивала себя этим, но в глубине души совсем не верила в такое развитие событий. Оно казалось неправильным и ошибочным, хотя я понятия не имела, почему. Это глухое чувство как тень, притаивавшаяся в дальних углах переулка, как легкие мурашки, бегущие по шее.

— Ты готова? Лу ждет не дождется, когда старшая сестра вернется домой. Мама, наверное, вся на нервах — варит-жарит. Кухня напоминает поле брани.

Мама готовит, когда хочет поразмыслить. По ее словам, так думается легче. Или она убирается — выпускает пар. А папа в подобных случаях просто много разговаривает.

Папа терпеливо ждал, держа в руках дорожную сумку, которую собрала и привезла сюда моя мама. Она хотела, чтобы у меня были какие-то вещи и я чувствовала себя комфортно. Я представляла, что, выписавшись, пулей вылечу из палаты, из больницы, и никакие силы меня не удержат. На деле все оказалось иначе. Я окинула взглядом помещение, в котором провела много дней — чаще всего во сне или слушая аудиокниги. Палата стала чем-то вроде остановки. Сравним ее с комнатой ожидания в аэропорту. Часть пути пройдена, и это воспринималось очень отчетливо.

От вида больничной койки мне сделалось дурно.

Надеюсь, Норы, лежавшей здесь, больше не существует.

Просто безумие чистой воды… Мне страшно. Я никому об этом не расскажу, не могу рассказать. Как? У меня нет слов. Однажды один из наших учителей сказал: «Не можешь что-то объяснить? Значит, ты сам этого еще не понял». Наверное, это применимо не ко всем областям и обстоятельствам, ведь жизнь куда сложнее этого неубедительного высказывания, однако в тот миг мне казалось, что учитель был прав. Во всяком случае, ко мне и моей ситуации его слова подходили.

— Да, поехали домой.

Я ковыляла рядом с папой по коридорам больницы. На мне удобные ботинки, свободные великоватые брюки, принадлежавшие маме, и плотный свитер. Мои вещи в стирке, поэтому мама одолжила свои.

Папа ободряюще улыбался. Он не отходил от меня ни на шаг, на случай, если мне понадобится помощь. И это здравая мысль, потому что я все еще нетвердо стояла на ногах.

Попрощавшись с милыми сиделками и медсестрами — доктор Альварес ушел час назад, — мы покинули больницу.

Свежий воздух.

Стеклянные двери больницы остались позади. Я вдохнула полной грудью, наслаждаясь колючим ветром, пахнувшим холодом прямо в лицо. Чудо как приятно.

Спустя несколько минут я устроилась на переднем сиденье старенького вишневого «Ауди-80»: допотопная приборная панель, кресла обиты серой тканью. Мама считала машину по-настоящему жуткой и уже года два уговаривала папу купить новую, но он беззаветно влюблен в эту старушку. Все, кроме него, не сомневались, что машина вот-вот развалится на винтики. В июне папа снова получил сертификат TÜV^[5] на еще два года. Узнав об этом, мама чуть не расплакалась.

Со стороны водителя дверь с дребезгом захлопнулась. Я потерла замерзшие руки. Что ж, к нашему приезду домой машина как раз прогреется.

— Вот, пока я не забыл, — потянувшись к заднему сиденью, папа протянул мне смартфон, который я видела первый раз в жизни.

Взяв его, я непонимающе посмотрела на папу. Тот улыбнулся и повернул ключ зажигания. Взревел мотор.

— Твой мобильный… — улыбка папы померкла. — В общем, я подумал, что лучше купить новый. Ты сможешь восстановить симку, но вот фотографии и контакты, к сожалению, утеряны навсегда. Наши с мамой номера в этот телефон уже внесли.

Вырулив со стоянки, папа переключился сначала на вторую, затем на третью передачу, и мы поехали в сторону скоростной магистрали. Домой!

— А еще там есть номер Сэма, — продолжил папа. — Я позвонил ему на домашний сообщить, что тебя сегодня выписывают, и он продиктовал свой мобильный.

Сэм. Я часто видела его во снах и часто спрашивала себя, что из этого было воспоминанием, а что нет.

Спросить о Сэме мне не хватало духу. Что-то мешало. Но ведь это я захотела увидеться с ним и попросила его о помощи… Я покрутила в руках новый телефон. В нем лишь три строчки, три простых номера.

«Сэм», — мысленно повторила я. В сознании всплыло его задумчивое лицо, веснушки сияли на бледной коже, будто звезды в небесах.

— Спасибо, — выдавила из себя я, улыбнувшись. Вдруг папа решит, что я не рада подарку. Мне правда все это не по душе. Да, телефон нужен, но он стоил очень дорого. А лишних денег у нас в семье не водилось. После инсульта маме пришлось оставить работу шеф-повара. Она из-за этого часто грустила. Папе было тоже нелегко. Он работал в унылой конторе социального страхования, хотя всю жизнь мечтал о карьере архитектора. Но папа никогда не жаловался и делал для нас все, что только мог.

— Луиза ради этого разбила свою свинку-копилку, — со смехом сообщил папа, покачав головой.

Я ошеломленно уставилась на него:

— Не надо было этого делать!

— Разве ее отговоришь? Твоя сестрица бывает жутко упрямой. Она хотела во что бы то ни стало подарить тебе накопленные двадцать евро. И была очень довольна. — Папа пожал плечами. — Как отец я не вправе мешать дочери делать то, что приносит ей счастье. Пока от этого нет вреда. — Странно покосившись на меня, он снова уставился на дорогу.

Заморосил дождик. Дворники с тихим скрипом скользили по стеклу то влево, то вправо, выписывая дугу. Тоска. Дворники смахивали капли дождя, и стекло становилось чистым, но затем все приходилось начинать сначала.

Шорох дождя убаюкивал. Мне нравился этот звук. Интересно, так было всегда?

Хотелось бы спросить об этом папу, но… вопрос какой-то чудной. Кто, кроме меня, может знать, что мне нравится, а что нет? «Провалы в памяти, ничего страшного, так и должно быть, — убеждала я сама себя. — Чего зря тревожить родителей».

Сэм. Лучше подумаю о нем. Я попросила Сэма о помощи, однако теперь… Я сидела в холодной машине, шел дождь, папа то и дело протирал тряпкой запотевавшее стекло. И меня одолели сомнения — нужна ли мне помощь? Сэм держался как-то отчужденно. Почему? Всю голову сломала, но ответа не нашла. Не нашла суждений, не нашла чувств. Просто образ, идущий за образом, мысль за мыслью.

Нужна ли мне помощь Сэма? Понятия не имею. А вот ответы — еще как нужны. Спрошу Сэма и получу некоторые из них. В конце концов, он ведь согласился.

Вдруг кто-то потряс меня за плечо. Я ненароком стукнулась головой о боковое стекло и села прямо. Дыхание сбилось, я быстро моргала — не сразу поняла, что все хорошо.

— Приехали, — прошептал папа, отстегивая мой ремень безопасности, потому что я была немного не в себе.

Дождь все моросил. Наверное, его однообразный перестук усыпил меня. Мы уже заехали под навес, который папа соорудил несколько лет назад. Капли дождя барабанили не по машине, а по крыше навеса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Организация, контролирующая безопасность продукции на территории некоторых немецкоязычных стран.