Элита

Эли́та (англ. фр. élite от лат. eligo «избранный; лучший») в социологии и политологии — совокупность людей, занимающих высокие руководящие должности в управлении государством, союзом государств.

Элита представляет собой устойчивую общность с глубокими связями входящих в неё людей, имеющих общие интересы и доступ к рычагам реальной власти и экономике. Всякая элита осуществляет функции управления социумом, а также регламентирует выработку новых моделей (стереотипов) поведения в условиях смены парадигм общественной жизни, чтобы адаптироваться к неожиданным изменениям в окружающей среде либо в этническом ландшафте. При этом структурно элита может быть открытой для влияния извне («власть демократии») или же оказаться полностью закрытой от постороннего вмешательства («авторитарное общество»).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Характеризуя сложившуюся на первом этапе посткоммунистической трансформации украинскую модель общественного устройства, следует учитывать и особую систему межэлитарного взаимодействия, сложившуюся в Украине в результате посткоммунистической дифференциации политической элиты, способной в определенных условиях выступать как политической силой, стабилизирующей ситуацию в обществе, так и инициатором организованного социального протеста. Специфика социально-политической организации общества определяет особенности существования элит, способ их взаимодействия, зоны согласия и конфликта. Общая закономерность состоит в том, что степень жесткости государственного контроля за социальным поведением в основных сферах жизни общества – экономической, политической, социально-культурной – прямо связана со степенью внешней и внутренней дифференциации соответствующих элит. Это означает, что наиболее интегрированными являются элитарные слои в обществе, где единая тоталитарная идеология и мощный репрессивный аппарат практически исключают саму возможность существования политической оппозиции как основного источника возникновения межэлитарного конфликта. Причем особой «бесконфликтностью» отличаются коммунистические государства, которые держат под жестким контролем не только политико-идеологическую сферу, но и экономику.

Коллектив авторов, Общественный разлом и рождение новой социологии: двадцать лет мониторинга, 2008

Социальная обусловленность законов исследуются теорией и социологией права, использующими в качестве главного методологического средства объяснения взаимосвязей права и общества факторный анализ. Последний, следует отметить, характерен и для уголовно-правовой науки. Считается, что на право влияют объективные закономерности социального, экономического, политического, культурного развития, выступающие в качестве социальных факторов права. В коллективной монографии, подготовленной в 1991 г. в Институте государства и права АН СССР известными специалистами в области законодательной социологии были выделены следующие 2 группы факторов: 1) основные (правообразующие) – 1.1. экономический, 1.2. демографический, 1.3. географический, 1.4. политико-правовой, 1.5. социокультурный, 1.6. национальный, 1.7. межнациональный и др.; 2) обеспечивающие (процессуальные) – 2.1. организационный, 2.2. информационный, 2.3. научный и 2.4. программирующий.[2] При этом, отмечается влияние на содержание закона интересов законодателя, так как действие социальных факторов проявляется опосредованно, лишь в той мере, в какой они осознаются законодателем. Возможно, эти факторы действительно были значимыми, но в советский период. В настоящее время сложилась совершенно иная модель общества, которая раскрывается, на мой взгляд, в концепции, предложенной Д. Нортом, Б. Вайнгастом и Дж. Уоллисом.[3] По мнению исследователей, в истории человечества насчитывается три вида социальных порядков: 1) примитивный, характерный для малых социальных групп обществ охотников и собирателей; 2) ограниченного доступа, или естественное государство, в котором личные отношения внутри властной элиты составляют основу социальной организации; 3) открытого доступа, где личные отношения все еще значимы, однако идентичность начинает определяться как набор безличных характеристик. Россия, как и практически все развивающиеся страны, относится к естественному государству. В нем власть принадлежит господствующей коалиции, члены которой извлекают из своего политического лидерства экономические дивиденты. Зависимость элит, входящих в коалицию, от государственных привилегий обеспечивает внутрикоалиционный и общественный порядок. Многое, если не все, зависит от личных связей и отношений.

Сборник статей, Социология уголовного права. Сборник статей. Том I, 2013

Делая акцент на институтах и институционализации с точки зрения поддержания стабильности мирового порядка, сторонники неомарксистского подхода уделяют особое внимание феномену «гегемонии» как специфического общественного устройства, основанного главным образом на согласии подчиненных общественных групп с существующей системой властных отношений. Так, один из самых известных неомарксистов XX в. А. Грамши считал, что залогом стабильности любого общественного порядка является достижение социального компромисса, отражающего текущее соотношение общественных сил. С его точки зрения, господствующий класс занимает доминирующее положение не с помощью насилия, а с согласия остальных общественных групп, вместе с которыми он формирует «исторический блок» – «сложный, противоречивый ансамбль суперструктур, отражающих всю совокупность общественных отношений производства…»[48]. А. Грамши использовал это понятие для описания «взаимно поддерживающих обоюдных отношений между социально-экономической базой и политико-культурными практиками (надстройкой), которые вместе составляют фундамент данного порядка…»[49], уделяя особое внимание роли нематериальных, идеальных факторов в сохранении устойчивости конкретной системы общественных отношений. При этом «исторический блок» представляет собой нечто большее, чем просто политический союз элит, объединенных общими материальными интересами и ценностями. Это объединение различных общественных интересов, распространяемых в обществе не только ради достижения политических и экономических целей, но и для обеспечения более широкого культурного и морального единства[50]. Именно поэтому «исторический блок» неизменно опирается на комплекс как материальных (производительных) сил, так и институтов и идеологий, представляя собой союз различных общественных групп, организованных вокруг совокупности гегемонистских идей, доминирующей идеологии, нацеленной на укоренение гегемонии в обществе посредством классовых союзов[51].

Алексей Богданов, Международный порядок, 2017

Важной вехой в изучении «огосударствления» политических партий стал выход статьи Р. Каца и П. Мэира[66], в которой разобраны четыре последовательно менявших друг друга – по мере усиления их сопряженности с государством – типа партий («элитная» партия, «массовая» партия, «всеохватывающая» партия[67] и господствующая ныне «картельная» партия). В «картельной» партии распределением государственных должностей занимаются группы профессиональных функционеров. В результате партии становятся частью государственной машины, конкуренция между ними становится во многом имитационной, потому что у них имеется «взаимный интерес в коллективном организационном выживании»[68]. Поэтому возникновение «картельной» партии ставит на повестку дня задачу пересмотреть «нормативную модель демократии», поскольку «демократия становится публичным заискиванием элит, а не включением населения в производство политической стратегии»[69]. В этом смысле правомерным представляется опасение Ф. Шмиттера, что в настоящее время «партии пытаются проникнуть в стержневые институты гражданского общества», а также «подчинить их себе»[70]. Между тем X. Даалдер, напротив, считает подобную влиятельность партий позитивным фактором, способствующим решению сразу трех проблем. Во-первых, «встраиванию традиционных политических элит в партийную систему». Во-вторых, «растворению в партийной среде новых претендентов на политически значимые роли», так как само количество таких ролей является весьма ограниченным. В-третьих, осуществляемой партиями «гомогенизации» «национальных и локальных политических элит»[71]. Поэтому критерием зрелости партийной системы в последнее время все чаще принято считать степень ее устойчивости: «В институционализированной партийной системе имеется стабильность в отношении того, какие партии являются главными и как они ведут себя»[72].

Чэнь Цзя-вэй, Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация, 2017

Термин «политика» впервые был предложен в IV веке до н. э. Аристотелем, который предлагал для него следующее определение: это искусство управления государством (полисом)55. Следует отметить, что на протяжении всего развития общественных наук содержание этого термина многократно менялось. О. Э. Лейст понимал под политикой деятельность по поводу общественных интересов, выраженную в поведении общественных групп, а также как совокупность поведенческих моделей и институтов, регулирующих общественные отношения и создающих как сам властный контроль, так и конкуренцию за обладание силой власти56. Р. Михельс рассматривал ее как форму общественного сознания, выражающую корпоративные интересы сообщества, и проявляющуюся в гражданском обществе (государстве) в виде течений, движений, профсоюзов и других общественных организаций и объединений по специфическим интересам57. Политика, – по мнению И. М. Чудиновой, – это система мер, закрепленных в соответствующих политических документах и правовых актах государства, направленная на учет, сочетание и реализацию национальных приоритетов, на решение возникающих противоречий во имя общих целей58. Г. Н. Манов указывает, что значение этого слова заключается в способности правящей элиты понимать волю большинства и учитывать мнение меньшинства при формировании стратегии развития государства59.

Сергей Николаевич Братановский, Административно-правовые аспекты образовательной деятельности в России, 2014

Революции подразделяются, во-первых, по масштабам информационного конструирования реальности – создают ли они новую картину мира (мессианская идея для всего человечества или отсутствие таковой), выстраивают новую национальную идентичность или ограничиваются пересмотром системы в рамках существующей (традиционное деление на «великие» и «обычные» революции, граничащие с «регулярными» преобразованиями); во-вторых, по степени соответствия мировому мейнстриму – могут противостоять ему, осуществляться в его рамках или отклоняться от него при общем сходстве тенденций; в-третьих, по характеру информационного обмена с внешней средой – предполагается учет разработчиками проектов иностранного происхождения («европеизация») или, напротив, отказ от него (идея «самобытности» и «особого пути» в различных исторических модификациях); в-четвертых, по степени когнитивно-информационного контроля революционной элиты над обществом – носит он тотальный или ограниченный характер (т. е. допускает существование альтернативных источников информации); в-пятых, по степени завершенности когнитивной адаптации общества к революционным изменениям – прошли они полный цикл смены фаз когнитивной адаптации общества и доминирования соответствующих групп элиты или были оборваны в результате внешнего вмешательства; в-шестых, по характеру смены психологических установок – спонтанному или направляемому извне, методам фиксации данной смены – в какой степени она отражена в идеологических программах, правовых документах и устойчивых практиках поведения; наконец, в-седьмых, по степени успешности социальных преобразований (удалось им реализовать цели доминирующего проекта или они потерпели поражение в этом)[32].

А. Н. Медушевский, Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке, 2017

Однако прежде, помимо идеи отражения социального баланса, нужно вернуться ко второму «социальному» аспекту теории разделения властей, который явно прослеживается у Монтескье. Напомним, что речь идет о требовании к власти о постоянном стремлении к расширению своей социальной базы, она не вправе отражать чаяния лишь узкой прослойки провластной экономической элиты, но должна иметь массовую поддержку, не подтверждать ее наличие некими формальными показателями. В отличие от идеи социального баланса, где важна координация деятельности разных частей общества для совместного формирования политических элит, идея широкой социальной базы предполагает массовый характер политических отношений, в которых на постоянной и реальной основе должно быть задействовано большинство граждан, и это обстоятельство должно властью только поощряться.

Коллектив авторов, Современные проблемы организации публичной власти, 2014

Одним из первых привлек внимание к данной теме Г. Моска. Изучая как историю, так и современное ему общество, он пришел к выводу, что власть в обществе осуществляется особым организованным меньшинством. Это организованное меньшинство получило название политического класса. Необходимыми критериями для вхождения в него Г. Моска называл способность к руководству людьми, моральное, интеллектуальное и материальное превосходство. При анализе структуры и динамики правящего класса итальянский политолог отметил две присущие ему тенденции: аристократическую и демократическую. Первая проявляется в том, что стоящие у власти стремятся закрепить свое господство и передать власть по наследству. Обновление элиты при этом происходит крайне медленно. Вторая тенденция наблюдается тогда, когда в обществе происходят изменения в соотношении политических сил. Находящиеся у власти отчасти утрачивают свое значение, и тогда изменения в составе правящего класса происходят путем пополнения его рядов наиболее способными к управлению и активными представителями низших слоев общества. Г. Моска выделяет три способа, с помощью которых правящий класс закрепляет и обновляет себя: наследование власти, выбор политического руководства и кооптацию. Любой политический класс, считал он, стремится к сохранению и воспроизводству своей власти путем наследования. Однако в обществе всегда есть другие политические силы, которые стремятся к власти, используя для этого систему выборов. Для общества желательно поддержание равновесия двух путей формирования политического класса. Такое равновесие обеспечивает преемственность и компетентность политического руководства, а также постоянное обновление правящего класса.

А. П. Долгов, Политология. Учебное пособие, 2014

Мировая история знает и попытки решить этот вопрос радикально, т. е. посредством не только идеологической и этической, но и практической нейтрализации частного интереса, его полной ассимиляции государством – вполне в духе проекта, предложенного тем же Платоном. Так, в Османской империи в течение нескольких веков существовала система государственной службы, при которой корпус высшего чиновничества комплектовался из рабов славянского происхождения. Они обращались в ислам, проходили подготовку в специальной школе и, в соответствии с выявившимися в ходе обучения способностями, выдвигались на государственные должности с перспективами дальнейшей карьеры. Это был уникальный опыт мобилизации личностных ресурсов государством посредством предельного сужения поля частных интересов и индивидуальной свободы: условия службы и карьеры включали в себя обет безбрачия, разрыв с семьей и отказ от любой собственности[3]. Но этот политический гибрид мусульманского султанизма и платоновской идеальной республики в конечном счете тоже оказался нежизнеспособным, столкнувшись не только с внутренними проблемами (недовольство коренной турецкой элиты ограничением доступа к государственным должностям), но и с внешними военно-технологическими вызовами со стороны Запада. Турция, как до нее и Россия, вынуждена была приступить к догоняющей модернизации. Это требовало изменения самого качества личностных ресурсов элиты, их обогащения европейской образованностью, что, в свою очередь, плохо сочеталось с культурным кодом и элиты, и населения того времени. Но с сохранением корпуса чиновников, сформированного из рабов, и превращением их в носителей заимствовавшейся чужой культуры это сочеталось еще меньше.

И. М. Клямкин, История России: конец или новое начало?, 2008

Элитисты выдвигают положение о том, что правящая элита господствует над обществом при любом политическом режиме и при любой официальной идеологии. Будучи органическим порождением человеческого общежития, элита приобретает такие качества, как групповое сознание, внутреннее сцепление, общая воля к действию. Элита – это не просто совокупность высокопоставленных лиц, а органическое единство, связанное корпоративным духом. Она самодовлеюща. Доступ в нее возможен лишь на условиях, диктуемых самой элитой. В то же время жизнестойкость элиты определяется ее приспособляемостью и умением обновлять свой состав, например, через избранные высшие учебные заведения, где начинают формироваться последующие политические и экономические группировки. В газете «Нью-Йорк Таймс» за 25 мая 2008 г. обращается внимание, что последние 20 лет на посту президента США находятся только выпускники Йельского университета и все кандидаты на президентских выборах этого года являются выпускниками элитных вузов. Поэтому и кандидат Барак Обама, воспитанный матерью-одиночкой на пособие по бедности, но впоследствии, благодаря своим способностям и государственной поддержке, закончивший элитные Колумбийский и Гарвардский университеты, также не избежал многочисленных конъюнктурных упреков в элитарности со стороны политических противников. Последнее показывает, что в начале XXI века понятие «элитарности» начинает размываться.

А. А. Мишин, Конституционное (государственное) право зарубежных стран, 2010

Плюралистические демократии (от лат. pluralis – множественный), которые характерны для большинства западноевропейских стран, исходят из того, что главными субъектами принятия политических решений являются не индивиды и не народ как целое, а различные группы людей. При этом считается, что только с помощью группы личность получает возможность политического самовыражения и защиты своих интересов. И именно в группе, а также в процессе межгрупповых отношений формируются интересы и мотивы политической деятельности индивида. Народ же рассматривается как сложное, внутренне противоречивое образование, и поэтому он не может выступать главным субъектом политики. В плюралистических демократиях основное внимание уделяется созданию такого механизма политического взаимодействия, который обеспечивал бы возможность различным объединениям граждан выражать и отстаивать интересы своих членов. Доминирующая роль в этом механизме отводится независимым группам политического влияния. Здесь действует множество группировок – партий, общественных объединений и групп интересов, стремящихся участвовать в реализации власти или оказывать влияние на деятельность правящей элиты. Важное значение придается также обеспечению баланса интересов различных социальных групп, созданию противовесов узурпации власти наиболее могущественными общественными группами или большинством граждан.

В. А. Мельник, Политология, 2014

Практически во всех странах конфликт двух групп в рамках элиты порождает соперничество между ними, осознанное их лидерами или бессознательное – не имеет значения. До 1873 г. две группы японской правящей верхушки сосуществовали, хотя придерживались различных точек зрения на перспективы развития. В это время сторонники нововведений во западному образцу доказала свою большую подготовленность для руководства модернизацией. Поэтому со стабилизацией и окончательной организацией правительства в 1873 г. преимущество второй (бюрократической) группы стало признанным, а ее представители получили ключевые посты. На первое место выступает теперь не принадлежность к знати и родственные узы с членами императорского дома, а бюрократические факторы элитной мобильности, которыми в Японии, как и в петровской России, признавались деловые способности, знания, профессиональное мастерство, длительность службы (выслуга), ее характер.

А. Н. Медушевский, Новейшая история России в политико-социологическом измерении, 2006

В данном контексте принципиальную значимость приобретает работа американского ученого и политика, Советника по национальной безопасности США в администрации Президента Джимми Картера Збигнева Бжезинского, озаглавленная «Выбор: глобальное доминирование или глобальное лидерство»[17]. В ней он вводит понятие «глобального лидерства» в качестве альтернативы «глобальному доминированию». По его мнению, в начале XXI в. доминирование превалировало над урегулированием во взаимоотношениях США с остальным миром, однако эта ситуация может измениться без ущерба для американских интересов, если в будущем в основе урегулирования отдельных проблем во взаимоотношениях США с остальным миром будут лежать глобальные социальные процессы, инициированные американским обществом. Таким образом, сам Бжезинский рассматривает «лидерство» в качестве несуществующего сегодня типа социального взаимодействия государств, которое может возникнуть – пусть и в отдаленной перспективе. По мнению Бжезинского, у США нет другого выхода кроме отказа от «доминирования» в пользу «лидерства», поскольку в противном случае возможности США по поддержанию глобального миропорядка существенно снизятся, в результате чего мир погрузится в хаос. Нельзя не заметить, что сегодня понятие «американское лидерство» используется многими представителями американской элиты для обозначения, по сути, американского доминирования; использования же понятия «доминирование» представители американской элиты стараются избегать из-за его ярко выраженной негативной коннотации в социальном контексте. По мнению Бжезинского, урегулирование как тип социального взаимодействия государств предпочтительнее доминирования. Однако далеко не все представители элит государств мира, непосредственно принимающие участие в процессе выработки внешнеполитических решений, разделяют это предпочтение. Большинство из них согласны, что наименее предпочтительной формой взаимодействия является уступка, однако единства мнений по вопросу о том, что предпочтительнее – доминирование или урегулирование, урегулирование или тупик – нет.

Н. В. Наталья, Социология международных отношений, 2017

Очевидно, политическая власть существовала не всегда. По мнению ученых, в примитивных обществах, т. е. в обществах, социально не структурированных, общая власть еще не носит политического характера, так как нет проблем, которые вызывают к жизни политику, – проблем достижения согласия. Политическая власть возникает в обществе, где люди разделены разными интересами, неодинаковым социальным положением. В примитивном обществе власть ограничена родственными племенными связями. Политическая же власть определена пространственными, территориальными границами. Политической властью обеспечивается порядок на основе принадлежности человека, группы к данной территории, социальной категории, приверженности идее. Осуществляемая всегда меньшинством, элитой, политическая власть возникает на основе соединения процесса консолидации воли множества, функционирования структур (учреждений, организаций, институтов), взаимосвязи двух компонентов: людей, сосредотачивающих в своих руках власть, и организаций, через которые власть концентрируется и реализуется.

К. В. Старостенко, Конституционно-политическое многообразие, 2008

Объектом социологического познания являются лидерство как единый и сложнейший общественный феномен. Лидеры характеризуются только им присущими системными характеристиками, детерминирующими определенный тип политических отношений. Как объект социологического анализа, лидеры – это исторически сложившиеся в процессе развития внутренне дифференцированные элементы общества и социальной системы, которые активно участвуют в процессах завоевания, использования и удержания политической власти. В центре внимания социологии лидерства всегда находились вопросы влияния лидеров на социальную реальность. В подавляющем большинстве современных государств лидеры активно участвуют в процессах подготовки и реализации управленческих решений различных уровней, что также является предметом анализа данной науки. Особый интерес представляет изучение методов и способов целенаправленного влияния лидеров на объекты воздействия для достижения поставленных целей. Очень мало исследований по проблемам коллективного лидерства, феномена, когда в качестве лидеров выступает группа социальных субъектов. Типичными примерами коллективного лидерства являются политические партии или политические элиты.

И. В. Котляров, Социология лидерства. Теоретические, методологические и аксиологические аспекты, 2013

Конфликт представлений о справедливости (выраженный в доминирующих стереотипах правосознания) и позитивного права (выраженного в нормах действующего права) характерен для всех обществ переходного типа. В постсоветской России он предстает особенно четко в отношении к действующей Конституции. Конституция 1993 г., принятая в результате конституционной революции, во многом опережала социальную реальность, была в известной степени декларацией программы развития. В дальнейшем возник и начал осознаваться разрыв между нормами Конституции и реальностью. Выделяется три направления конституционной «напряженности», которые не являются специфически российскими, но проявляются особенно четко в дебатах постсоветского периода. Одно направление – объективное противоречие либеральных конституционных норм, имеющих западное происхождение (в основе которых – представление о приоритете прав личности), и российской политической традиции, которая исторически сформировалась на совершенно других основаниях, на основе представлений о слабости общества и всесилии государственной власти. Другое направление конституционной «напряженности» – противоречие между стратегией и тактикой. Можно ведь принять идею конституционной демократии, федерализма и разделения властей как отдаленную перспективную стратегию, но одновременно констатировать отсутствие предпосылок для ее практической реализации в полном объеме на современном этапе. В этом смысле конституционный параллелизм – закономерное выражение переходного периода, для которого характерно декларирование демократических норм, но одновременно отсутствие (или слабость) механизмов их практического воплощения. Подобная логика лучше всего выражается формулой «отложенной демократии», которая может вполне успешно легитимировать авторитарный режим. Третье направление конституционной напряженности связано не столько с юридическими аргументами, сколько с различным видением политических перспектив развития страны внутри властвующей элиты.

А. Н. Медушевский, Политические сочинения, 2015

По самой своей природе этническое сознание политически нейтрально, но может приобрести политическую (этнополитическую) направленность под влиянием элит, которые в науке принято называть «этническими антрепренерами». Сам этот термин имеет преимущественно негативное звучание, однако в действительности влияние этнических элит не обязательно противоположно целям модернизации общества, в том числе и целям формирования гражданской нации – все зависит от политической ориентации элит и их фундаментальных интересов в конкретных исторических условиях. Да и сама возможность появления этнонационализма различна в разных исторических обстоятельствах.

Эмиль Паин, Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России, -1

Еще в конце XX в. считалось аксиомой, что любая конституция является закреплением некоего «общественного договора», который фиксирует текущее состояние дел, закрепляет сложившуюся расстановку политических сил и достигнутый консенсус элит. Однако на рубеже веков ученые стали все больше сомневаться в адекватности такой точки зрения. Сегодня специалисты, работающие на стыке политической теории и практики, все чаще приходят к выводу, что конституция в современном мире является не столько закреплением сложившегося общественного консенсуса, сколько специальным механизмом, необходимым для построения нового социального порядка, то есть не чем иным, как инструментом управления социальными трансформациями[16].

С. М. Шахрай, Общество в период изменений. Опыт конституционного строительства, 2013

Сторонники процессуального объяснения формирования демократического режима защищают значимость и уникальность национального опыта, а также факторов случайности в формировании социальных и политических институтов. Решающее значение имеет реально складывающаяся на момент изменений политическая ситуация. Демократию делает возможной не комплекс тех или иных предпосылок, а сам переходный процесс с присущими для него сложностью и непредсказуемостью[168]. Так, одна из наиболее известных на сегодня процессуальных теорий подчеркивает роль политических элит в процессе демократизации. Именно принимаемые элитами решения, выбираемые ими стратегии действия прежде всего определяют динамику, а во многом и результаты данного процесса[169].

Ю. А. Кудрявцев, Государственные режимы, 2012

К тому времени, когда собрались Генеральные Штаты, зародилась определенная степень политического консенсуса. Все партии согласились в необходимости конституции, призванной совместить представительные формы правления с гарантиями индивидуальной свободы и правления закона. Все согласились также, что фискальные привилегии не должны иметь места в новом порядке и пришло время для полного пересмотра финансов, администрации и юстиции. Эти проблемы были разрешимы, однако вскоре возникли другие. Главная из них состояла в интеграции буржуазии (или «третьего сословия») в политическую нацию. Этот процесс, наметившийся уже в ходе выборов в Генеральные Штаты и составления Cahiers, в дальнейшем проходил в условиях роста конфронтации третьего сословия и знати. В ходе политического конфликта и борьбы за власть шло формирование новой национальной элиты. Только когда была разрушена система привилегий и уничтожено право знати на особое положение в обществе и руководящая роль в решении государственных вопросов, был открыт путь новой политической элите, состоящей из собственников – нотаблей, которые выражали амальгаму бывшей знати и буржуа (165). Эта новая элита устами Сийеса начинает говорить от имени французской нации. Таким образом, формирование идеологии национализма оказывается тесно связанным с переходом от традиционного общества к современному массовому. При этом идеология национализма (как показывает опыт других подобных кризисов) имеет то преимущество, что позволяет аккумулировать социальные ожидания самых широких социальных слоев безотносительно к их статусу в прежней общественной иерархии, помогает им преодолеть чувство утраты социальной идентичности и осуществлять широкую социальную мобилизацию во имя национального возрождения.

А. Н. Медушевский, Социология права, -1

К базовым ценностям социогенеза, прежде всего, относится безопасность, позволяющая преодолеть угрозы физическому существованию, прочие страхи и неопределенности довольно широкого плана. Именно стремление к менее опасному обеспечению питания, продолжению рода и другим жизненным ресурсам, лежит в основе образования обществ, групп самого различного уровня. Учет этого обстоятельства широко используется в политической практике. И это отнюдь не только обеспечение внешней и внутренней безопасности (военной, экономической, информационной, пищевой и т. д.), что является очевидной и главной функцией государства. Общеизвестны и практики игры на этой ценности, формирование образа внешнего или также внутреннего врага, некоей опасности, перед лицом которой обществу следует сплотиться вокруг мудрого руководства. Подобное манипулирование, а то и хорроризация общества давно и успешно освоены политическими элитами. И не случайно – консолидировать, сплотить общество перед лицом некоей опасности гораздо легче, чем на конструктивной позитивной основе.

Г. Л. Тульчинский, Российская политическая культура. Особенности и перспективы, 2015

Такое положение, согласно данному подходу, привело к полной политической десубъективизации низовых, локальных общин, поскольку в рамках «демократических» и родственных националистических теорий историческая субъектность, как правило, сводится к субъектности политической. Реальным же субъектом истории в домодерновую эпоху считались лишь элиты, «дворянские династические корпорации» по мнению некоторых исследователей [135], что свидетельствует о живучести убеждения, что историю всегда творят исключительно элиты, герои. Во всяком случае, это представление не угасло со времен Геродота и Фукидида. Т. Карлейль говорил об истории как биографиях великих личностей, а Ницше рассуждал о сверхчеловеках и массах как глине в их руках. Сюда же можно отнести элитарные теории В. Парето, Дж. Мозеса, современных американских исследователей Х. Циглера и Т. Дая и др. Общество в таких теориях делится на массы и элиты, причем массы – «ситуативно возникающие (существующие) социальные общности, вероятностные по своей природе, гетерогенные по составу и статистические по формам выражения» [77, с. 234–235], в этом качестве просто не в состоянии проявлять реальную субъектность.

В. Э. Смирнов, Гражданственность и гражданское общество. Самоорганизация и социальный порядок, 2013

Известны различные социальные субкультуры – социально-классовые, этнические, возрастные (например, молодежные), профессиональные, региональные, по социальным интересам и психическим отклонениям, криминальные и т. д. Не часто говорят о субкультурах «элит», но они также существуют – аристократические, деловые, чиновничьи субкультуры. Причем, именно они являются существенно важными в социальном позиционировании философии и науки, исследовании процессуальности, выходя на уровень принятия стратегических управленческих решений от имени своих социальных групп, которые часто сравнимы по мощности воздействия на человечество с целыми народами и государствам и даже превышают их.

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016

Круговорот элит – это процесс взаимодействия между членами гетерогенного общества, в результате которого происходит изменение состава избранной части населения путем вхождения в нее членов из низшей системы общества, которые соответствуют двум основным требованиям к элите: умению убеждать и умению применять силу там, где это необходимо. Механизмом, посредством которого происходит обновление правящей элиты в мирное время, является социальная мобильность.

С. А. Давыдов, Социология: конспект лекций, -1

Институциональное строительство государственной службы в постсоветской России началось в условиях, когда в качестве «наследия прошлого» данный институт в консолидированном виде отсутствовал, а кадровая политика и кадровая работа в государственном аппарате регулировались закрытыми нормами, действовавшими в рамках партийно-советской номенклатуры. Распад партийно-советской системы означал утрату этого механизма. У основной части политических акторов понимание институциональной автономии государственной службы и необходимости наличия механизма управления ею явно не обнаруживалось, традиция рассматривать государственную службу как вид трудовой деятельности, не требующей отдельных институциональных элементов регулирования, действовала весьма устойчиво. Осознание необходимости институционального строительства государственной службы приходило по мере решения задач формирования новой государственности. При этом дефицит экспертных знаний и неспособность в ускоренном порядке разработать перспективную траекторию реформы привели инициаторов изменений к предложению сначала сформировать структурный механизм управления государственной службой (и, соответственно, ее реформой), а затем, консолидировав при помощи этого механизма экспертное знание и административные практики, осуществить содержательные реформационные действия10. Однако идея выстроить систему управления государственной службой не получила поддержки у тех доминирующих групп в правящей элите, которые в рамках стратегии «шоковой либерализации» уделяли первостепенное внимание запуску рыночных механизмов и проявляли индифферентность к вопросам государственного строительства. Кроме того, они считали, что формирование бюрократической структуры, осуществляющей управление государственно-служебными отношениями, связано с риском острой конкуренции за «овладение» этой структурой разными группами интересов11.

В. Б. Слатинов, Реформирование государственной службы в России: Институциональные эффекты и ловушки, 2012

«Различие кадровых и массовых партий, – отмечал М. Дюверже, – не связано ни с их масштабом, ни с их численностью; дело не в различии размеров, а в различии структур. Возьмем, к примеру, французскую социалистическую партию: рекрутирование новых членов представляет для нее основную задачу как с политической, так и с финансовой точки зрения. Ведь она прежде всего стремится дать политическое воспитание рабочему классу, выделить из его среды элиту, способную взять в свои руки власть и управление страной. А это означает, что члены составляют самую материю партии, субстанцию ее деятельности – без них она напоминала бы учителя без учеников. С точки зрения финансовой партия также существенно зависит от взносов своих членов: первейшая обязанность секций состоит в том, чтобы обеспечить регулярные денежные поступления. Таким образом, партия собирает средства, необходимые для политического просвещения и повседневной работы. Тем же путем она может финансировать и выборы – к аспекту финансовому присоединяется здесь политический. И этот последний аспект проблемы – основной, поскольку любая избирательная кампания требует больших расходов. Технология массовых партий заменяет капиталистический способ финансирования выборов демократическим» [53, с. 116–117].

И. В. Котляров, Социология политических партий, 2011

Наше исследование также опирается на теории субнационального авторитаризма и кланового капитализма, позволяющие учесть специфику российского политического контекста. Понятие субнационального авторитаризма [Gibson, 2005; 2013; Gel’man, 2010а; 2010b; 2011; Sidel, 2014] характеризует недемократические (авторитарные) практики на субнациональном (региональном и локальном) уровне. В различные исторические периоды субнациональный авторитаризм получил распространение во многих государствах на разных континентах – от Латинской Америки до Юго-Восточной Азии, Южной Италии, России и др. [German, 2010а, р. 2]. Субнациональный авторитаризм – это «локальный режим, в котором местные государственные структуры захвачены отдельными местными индивидами, семьями, кланами, кликами или организациями, которые обладают возможностями и ресурсами государства и используют их в условиях отсутствия демократического контроля, электорального вызова и правления закона» [Sidel, 2014, р. 163]. Локальные элиты «вынуждены выстроить механизмы удержания власти независимо от электоральной поддержки и преференций избирателей; и они должны действовать таким образом, чтобы предотвратить “враждебные поглощения (hostile takeovers)” со стороны политических акторов национального уровня. Их стратегии включали установление (1) монопольного контроля над политикой и управлением на субнациональном уровне с помощью использования местных “политических машин” и (2) эффективного “контроля границ”, который предотвращает подрыв этого контроля “сверху” (акторами национального уровня)» [Gel’man, 2010а, р. 3]. С их помощью система субнационального авторитаризма обеспечивает контроль над командными высотами в местной экономике и ограничивает экономическую автономию и возможности граждан.

В. Г. Ледяев, Власть в малом российском городе, 2017

В нашей стране существует управленческая элита. Это высший слой государственных, общественных и предпринимательских руководителей. Их обычно называют ведущими политиками. Каждый месяц в «Независимой газете» публикуются список 100 влиятельных политиков России. По результатам опроса экспертов (политологи, политтехнологи, медиаэксперты) выявляется рейтинг наиболее авторитетных управленцев. Они делятся на четыре категории: федеральная административная элита, партийная, региональная и бизнес-элита. Эксперты оценивают их по шкале от 1 до 10 баллов. При этом учитывается должностной статус, профессиональные и личные качества, степень влияния (очень сильное, сильное, среднее). Если говорить принципиально, то решение проблемы лидерства надо осуществлять в контексте особенностей государственной власти. А она бывает, как известно, демократической или авторитарной. Эти вопросы в значительной мере относятся к ведению политической философии. Здесь следует добавить, что трактовка проблемы субъектов управления, лидерства не исключает интерпретации с позиции других наук. Например, социологии, юриспруденции, социальной психологии. Они дают дополнительные знания о разных аспектах управленческой деятельности и её лидеров. В этом плане интерес представляет книга видного ученого социолога В.И. Шуванова «Социальная психология управления»[4]. В ней освещается широкий круг управленческих проблем российских предприятий и организаций, функционирующих в конкурентной рыночной среде. Анализируется ролевая модель применительно к работе менеджеров в российских условиях. Проводится специальная квалификация профессионально необходимых деловых и личностных качеств руководителя: компетентность, адаптивный стиль управления, коммуникативность, рефлексивное мышление и др. В книге рассматриваются различные стили управленческой деятельности, методы и формы. Речь также идет о формировании руководителей (менеджеров) способных предвидеть наступающие события, активно искать возможности инноваций. Эта книга будет полезна для магистров и аспирантов, обучающихся по экономическим специальностям.

А. И. Самсин, Философия управления, 2013

Националистические идеологии, как правило, формируются в среде национальной интеллигенции. В странах, освобождающихся от зависимости, становящихся политически суверенными, националистические партии либо становились правящими (Индия, Турция, Египет), либо были активными действующими силами в борьбе за власть (Китай). Данная тенденция характерна и для стран, образовавшихся в результате распада многонациональных государств (Австро-Венгрия, Югославия, Советский Союз). Подобные процессы продолжаются под лозунгами образования национальных суверенных государств, ими обусловлен так называемый этнический ренессанс, который возникает в многонациональных государствах в периоды идеологического вакуума. Идеологии обладают мощным мобилизационным потенциалом, объединяющим различные этнические и социальные группы для выполнения общих целей и решения общих задач, задающим смысл общественного развития. Естественно, это происходит только в условиях, когда идеологии господствуют в общественном сознании, по крайней мере, разделяются элитой и большинством граждан. Нарастание разочарования в идеологиях, усиление критического отношения к ним, пренебрежение ценностями идеологий со стороны элит приводит к кризису общественного сознания и к состоянию идеологического вакуума. В подобном состоянии общество обращается к «почве», к «истокам», начинаются поиски новых смыслов, приводящие к «этническому ренессансу».

И. Н. Блохин, Журналистика в этнокультурном взаимодействии, 2013

Разговор об антиисторизме обусловлен тем, что в современную эпоху в ситуации очевидного экономического, политического, социального и ценностного кризисов капиталистических отношений возникает необходимость констатировать острый дефицит моделей-проектов, описывающих будущее за пределами современного состояния общества. Коммунистический проект усиленно дискредитируется всевозможными организациями, созданными именно для этой цели еще в эпоху холодной войны, религиозные фундаментализмы разного толка, набирающие популярность в условиях кризиса, как правило, направлены в прошлое, а не в будущее. Поэтому имеет смысл обратить внимание на последнее прогрессистское направление в рамках западной социологии – направление, которое не отрицало общественного прогресса, возможности и необходимости выхода за пределы капиталистического способа мироустройства. Речь идет о теориях постиндустриального общества. Причем, нужно заметить, что удивительным образом теории, основная популярность которых на Западе пришлась на 1960–1980-е годы, сегодня являются не просто популярными на постсоветском пространстве среди обществоведов, но странным образом сделались ориентирами для правящих элит, базой, на основании которой принимаются политические решения и выстраиваются экономические и политические стратегии.

Коллектив авторов, Беларусь на пути в будущее. Социологическое измерение, 2015

Понимание власти и богатства как разновидностей капитала предписывает поиск каналов их взаимной конвертации. «Проницаемость» власти для богатства может быть вполне легальной. Покупка английским мелкопоместным дворянином звания пэра в XVIII в. или финансирование политической партии в XXI в. – лишь разные пути достижения экономической элитой политического влияния. Однако не для всех эти пути открыты. Легальную трансформацию экономического капитала во властный ресурс могут ограничивать этнические, религиозные, клановые и прочие факторы. Каналы политического влияния, заблокированные на «входе» в законодательное пространство, неизбежно образуются на «выходе» из него. Политика – это реализация интересов экономических агентов не только в процессе принятия закона, но и на стадии его исполнения. В последнем случае реализация этих интересов зачастую приобретает форму коррупции, которая является эффективным средством фактического изменения формальных правил. Скажем, утаивание от проверяющих органов истинных размеров пахотных земель де-факто ведет к такому же снижению налогов, что и изменение налогового кодекса. Борьба за «правильный», с точки зрения фермера, закон может оказаться более обременительной, нежели откупные проверяющему чиновнику. Коррупция в данном случае служит оптимизации издержек.

С. Ю. Барсукова, Эссе о неформальной экономике, или 16 оттенков серого, 2015

Говоря о влиянии неолиберализма на процесс мутации государственности, нельзя не упомянуть работы Н. Хомски (например, «Гегемония или борьба за выживание: стремление США к мировому господству»), который резко критикует гегемонистскую политику главного кластера глобализации – США. В 1992 г. позицию американской элиты в отношении ООН как некогда значимого политического института ярко выразил Ф. Фукуяма, работавший в Государственном департаменте США при президенте Р. Рейгане и Дж. Буше-старшем: ООН – «в высшей степени полезный инструмент политики односторонних действий, и, вероятно, в дальнейшем такая политика будет проводиться в жизнь преимущественно посредством ООН». Прогноз Фукуямы подтвердился, так как он был основан не только на желании американского правительства, но на понимании определенной тенденции в деятельности этой организации. В тот период расстановка сил в мировой политике была такова, что ООН превращалась в инструмент внешней политики США: неизбежность этого была заложена с самого момента основания организации. Речь идет о возможности установления «тирании большинства»: запросы и требования поступают только из главных центров политической власти, которые на деловых пресс-конференциях часто называют «фактическим мировым правительством властителей мира».

Е. Г. Пономарева, Грязные войны буржуинов, 2015

Другим видом эксплуатируемого ими ресурса, отличного или сопутствующего материальному, являлись доставшиеся в наследство разветвленные региональные сети, или традиционные отношения с региональными элитами. Успешные лидеры и коллективы использовали этот ресурс в бизнесе или политике, превратившись в коммерческие или политические структуры. Из неуспешных структур постепенно уходили активные региональные представители, в процессе естественной ротации самих элит исчезали и отношения с ними. Эти организации или исчезли вовсе, или превратились в псевдообщественные структуры быстрее, чем обладавшие материальной собственностью. Безусловно, часть общественных организаций советского периода остались в качестве успешных и востребованных организаций в современной России. Однако их скорее можно считать исключением.

Максим Григорьев, FAKE – структуры. Призраки российской политики, -1

Стратификация по уровню образования и знаний (особенно – профессиональных) служит важным признаком, позволяющим установить роль науки в жизни общества. Роль научно-технической революции необыкновенно повышает значение интеллектуальной элиты в развитии общества. Процесс этот идет по нарастающей линии, и некоторые ученые предсказывают даже господствующее положение интеллигенции в будущем. Во всяком случае такие процессы, как рост среднего класса или революция менеджеров могут быть объяснены лишь с учетом возросшей роли науки как производительной силы и, соответственно, увеличения числа людей свободных профессий. Роль образования как фактора социальной мобильности можно проследить главным образом, начиная с нового времени. Но и до этого во многих странах существовала практика привлечения на государственную службу способных людей из низших социальных слоев. В этой связи весьма информативно рассмотреть роль образования в разрешении конфликта между аристократией и бюрократией, который специально рассматривается в настоящей работе.

А. Н. Медушевский, Политическая социология и история, -1

Т. Ван Дийк рассматривает концепцию символических элит, формирующих дискурс, транслирующийся через масс-медиа. Ключевыми в его дискурсивном анализе являются понятия власти, доминирования и доступа. Власть понимается как контроль группы (ее членов) или института над действиями другой группы (ее членов). Доминирование – как отклонение от принятых стандартов или норм интеракции (действия) в интересах более властной группы, что проявляется в различных формах социального неравенства. Неравный доступ понимается как наличие неодинаковой возможности разных форм дискурса или коммуникативных событий.

Ф. И. Шарков, Интерактивные электронные коммуникации, 2015

ВЕБЛЕН ТОРСТЭЙН БУНДЕ (1857–1929). Американский социолог, экономист, публицист. Основоположник институционального направления в политической экономии. Один из создателей социологической теории потребления. Основным мотивом творчества В. являлась критика современной социальной элиты Америки. В. сформулировал ряд положений общетеоретического плана, в которых отчетливо проявилось влияние марксизма, теории инстинктов, социал-дарвинизма и др. По В., эволюция социальных институтов – закрепленных обычаями способов регулирования общественной жизни – происходит под воздействием внешней среды путем естественного отбора. Основными факторами, вызывающими потребность в институциональных изменениях, он считал прогресс техники и технологии, увеличение численности населения; основным консервативным фактором – сложившиеся стереотипы мышления. По мере совершенствования технологии производство начинает превышать уровень, достаточный лишь для поддержания жизни, что создает возможность для эксплуатации. Во всевозрастающей степени начинают проявляться инстинкты стяжательства и себялюбия. Вожди и жрецы присваивают избыток продукта сверх минимума средств существования. В результате разлагаются коллективистские институты, распространяется частная собственность. Высшей доблестью человека становится военный успех, а не трудовая деятельность. На смену дикости приходит варварство, возникает фундаментальный антагонизм между производительным трудом, статус которого резко снижается, и праздностью, получающей высокую оценку. Однажды возникнув, праздный класс продолжает существование и на стадии цивилизации, с успехом навязывая всему обществу собственные мировоззренческие установки.

В. К. Мокшин, Словарь-справочник по социологии, 2011

К сожалению, такое вмешательство получило широкое распространение в России 1990-х гг., а отголоски его сохраняются и поныне, проявляясь в усилении тенденций госкапитализма, превращении парламента в собрание чиновничьей элиты, в спешке принимающей законы. В результате они не всегда отражают интересы общества в целом и интересы либеральной конкуренции. По количеству государственных чиновников Российская Федерация занимает первое место в Европе. По данным официальной статистики на конец 2008 г. в стране насчитывалось 1,75 млн чиновников всех видов властных структур, что значительно больше, чем в бывшем СССР. Это огромный круг людей, обязанность которых сводится к дележу бюджетных средств и тотальному контролю негосударственной сферы деятельности, в том числе и экономической.

Коллектив авторов, Государство и рынок: механизмы и методы регулирования в условиях преодоления кризиса, 2010