Цитаты со словом «иеремиада»
Похожие цитаты:
Когда я мучаюсь над концовкой стиха, то прибегаю к последнему средству — откровенной алогичности.
Ласковость проистекает чаще из тщеславного ума, который ищет хвалителей, нежели из чистого сердца.
Пушкин, … не только не скрывал, что печатание его сочинений даёт ему средства в жизни, но даже особенно настойчиво указывал на это, постоянно говоря, что он печатает свои стихи не для славы и похвал, но для денег.
Самые суровые критики чужих произведений жены посредственностей.
Обманутый почитатель становится неумолимым критиком.
Единственно подлинные мысли — мысли утопающего. Всё прочее — риторика, поза, внутреннее фиглярство.
Сочинители афоризмов, в большинстве своем, красоту мысли ставят выше точности и справедливости.
Бурный протест вызывает у меня еще только одна вещь: любители нравоучений. Никто не должен считать себя вправе выступать с проповедями.
Все наши сетования по поводу того, чего мы лишены, проистекают от недостатка благодарности за то, что мы имеем.
Честолюбие — всепоглощающее желание быть поносимыми врагами при жизни и выставляемыми на посмешище друзьями после смерти. (
Перевод А. Вышемирского)
Главное горе портретной фотографии — это что люди стремятся изобразить собой, что они «снимаются». А в литературе этому точно соответствует, когда писатели «сочиняют». Пошлее этого сочинительства нет ничего на свете.
Если бессмыслицы, какие нам приходится выслушивать в разговоре, начинают сердить нас, надо вообразить, что это разыгрывается комическая сцена между двумя дураками; это испытаннейшее средство.
Характер, который в житейском обиходе обыкновенно называется приятным, составляется из вежливости и фальши.
В связи с непониманием славянского текста не только Писаний, но и многих молитв в церкви можно наблюдать одно утешительное явление: непонятный текст часто как бы делается понятным через его церковный напев.
Значительная часть наших несчастий более выносима, чем комментарии по их поводу наших друзей.
Невежество бывает двоякого рода: одно — безграмотное, предшествует знанию, другое — чванное, следует за ним.
Но, конечно, мы не вправе скрывать от себя, что у вдохновенных переводов всегда есть опасность при малейшем ослаблении дисциплины перейти в какой-то фейерверк отсебятин и ляпсусов.
Стремление снизу вверх неистощимо. О каких бы основаниях ни размышляли философы и психологи — о самосохранении, принципе удовольствия, уравнивании — всё это не более, чем отдалённые репрезентации великого движения ввысь.
Если воля не допускает размышления, за этим непременно последует раскаяние.
Настоящие писатели всегда стремились выразить не себя, а через себя мысли и чувства современников.
Малодушие — удел ничтожных. Тот, чье сердце твердо, чьи поступки совершаются в согласии с его совестью, будет отстаивать свои принципы до конца своей жизни.
Ничто не содействует столько торжеству разума, сколько спокойствие тех, которые служат ему. Истина страдает часто более от горячности своих защитников, чем от своих противников.
После несчастий так же, как после пьянства, — состояние выхолощенной пустоты.
Широкие пути открыты для всех усилий, и сочувственное признание обеспечено каждому, кто посвящает своё искусство богослужебному убеждению сознания.
Людей можно исправлять, только показывая им, каковы они. Правдивая комедия полезнее лживой или академической речи.
Публика больше всего любит тех писателей, в произведениях которых она может дивиться своей собственной мудрости.
Полагаю, люди иногда забывают то, что, когда я пишу песни, я зачастую пишу их за 20 минут.
... ничто так не обескураживает пророка, как сознание, что он угадан и что по поводу его уже раздался смех.
— В чтении нужна обязательно глубокая заинтересованность и личностью автора и его рассказом, от читающего нужна какая-то окрылённость, творческий порыв.
Ядовитую сущность тщеславия хорошо знал Лев Толстой. В своих ранних дневниках он жестоко обличает себя за тщеславие.
Поэтическое творчество есть игра чувства, руководимая рассудком, красноречие — дело рассудка, оживляемого чувством.
Искусная ирония может исправить смешные стороны и недостатки, подстрекая самолюбие.
Ты не должен ни играть плохие сочинения, ни слушать их, если только тебя к этому не принуждают.
Благодаря своей жизненности программирование всегда испытывает отчаянную потребность в новых штампах: Банальность успокаивает нервы.
Тщеславие предпочитает клевету молчанию, но забвение душит его.
Для меня было очень неприятным открытием, что многие воспринимают нас как музыкальную буффонаду! Самоирония — пожалуйста, но прикола в моих песнях нет.
Мы все пишем стихи; поэты отличаются от остальных лишь тем, что пишут их словами.
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.
Писатель, которого сердце не переболело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного и очень скоропреходящего.
При всем том всегда помни, что всякий читатель — критик и всякий критик — читатель. Это тебя охладит во всякое время.
Достоевский и Гоголь — писатели с воображением, Пушкин, Толстой, Тургенев исходили от натуры. Я пишу исключительно о своем опыте, у меня нет никакого воображения.
Лютерано-реформатские (частью и католические) противоречия уже не являются подлинными («Письма другу», август 1944)
Общество часто прощает преступников, но никогда не прощает мечтателей. («Критик как художник»)
К историческому повествованию должно присовокупить лишь такие рассуждения, до которых здравомыслящий читатель не может дойти своим умом.
Бесплодность полицейских мер обнаруживала всегдашний прием плохих правительств — пресекая следствия зла, усиливать его причины.
Не потрафляй, даже если ты можешь рассчитывать на восемнадцать изданий.
Многогранность, неистощимость на выдумку, логичность и склонность к юмору, а также истинное мифотворчество превратили Роджера Желязны не просто в писателя-фантаста, а в Писателя с большой буквы.
Философия неотделима от холодности. Кто не может быть достаточно жесток по отношению к собственному чувству, не должен философствовать.