Цитаты со словом «защитительный»
Похожие цитаты:
Возможно, вы с бо́льшим страхом произносите приговор, чем я выслушиваю его.
Страсти — это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны.
Судья, вынесший обвиняемому приговор в припадке гнева, сам заслуживает смертного приговора.
Не следует устраивать волокит с судебными разбирательствами. Это революция, доказательства тут вторичны. Мы должны действовать по убеждению. Они все — банда преступников и убийц.
Заставьте самого беспристрастного судью разбирать своё собственное дело, и посмотрите, как он начнёт толковать законы!
Напишите о карманнике, судившемся тридцать раз, что он известный карманник-рецидивист — и он подаст на вас в суд за оскорбление личности, причем вы проиграете это дело.
Нас всегда обвиняли в терроризме. Это ходячее обвинение, которое не сходит со страниц печати. Это обвинение в том, что мы ввели терроризм в принцип. Мы отвечаем на это: «Вы сами не верите в такую клевету».
Бурный протест вызывает у меня еще только одна вещь: любители нравоучений. Никто не должен считать себя вправе выступать с проповедями.
Людей можно исправлять, только показывая им, каковы они. Правдивая комедия полезнее лживой или академической речи.
Каждое предложение, произносимое мной, должно рассматриваться не как утверждение, а как вопрос.
Чрезмерно строгий судья часто осуждает того, кого сам закон оправдал бы, если бы он мог объясняться.
Неоспоримое преимущество умирающих: возможность произносить банальности, не компрометируя себя.
Последнее слово всегда остается за общественным мнением.
Но, конечно, мы не вправе скрывать от себя, что у вдохновенных переводов всегда есть опасность при малейшем ослаблении дисциплины перейти в какой-то фейерверк отсебятин и ляпсусов.
Великие вопросы времени решаются не речами и резолюциями большинства, a железом и кровью!
Благоразумие в беседе важней, чем красноречие.
Сущность твоя столь громко заявляет о себе, что я не слышу твоих речей.
От речей дело вперед не двигается. Надо действовать, а не говорить, дела решают спор лучше, чем слова.
Мы не говорим о вере, когда речь идет о том, что дважды два четыре или что земля круглая. О вере мы говорим лишь в том случае, когда хотим подменить доказательство чувством.
Справедливость умеренного судьи свидетельствует лишь о его любви к своему высокому положению.
«Синтаксис русского предложения настолько отличается от нашего, что переводчику, для того чтобы его текст читался гладко, постоянно приходится прибегать к перефразированию».
В виду общей рабьей складки умов, аллегория всё ещё имеет шансы быть более понятной и убедительной и, главное, привлекательной, нежели самая понятная и убедительная речь.
Как в политике одно меткое слово, одна острота часто воздействует решительнее целой демосфеновской речи, так и в литературе миниатюры зачастую живут дольше толстых романов.
Как человек с высоко развитым интеллектом, он не мог говорить вкратце о том, что не требовало долгих речей.
От лжесвидетельства к беллетристике — один шаг.
Злоупотребление научным языком превращает в науку слов то, что должно быть наукой фактов.
Обвинениям в адрес самого себя всегда верят, самовосхвалению — никогда.
К историческому повествованию должно присовокупить лишь такие рассуждения, до которых здравомыслящий читатель не может дойти своим умом.
Главный довод в пользу слова — уязвимость наших убеждений.
Слова, ещё слова, и только слова: это всё, что нам оставили самые знаменитые философы.
Будьте кратки; верное средство заставить слушать себя — это сказать много в немногих словах.
Ничто не содействует столько торжеству разума, сколько спокойствие тех, которые служат ему. Истина страдает часто более от горячности своих защитников, чем от своих противников.
Оскорбление — доводы неправых.
Не будь я обязан читать проповеди, я бы не умерщвлял свою плоть, говорил один чистосердечный священник.
Я и подобные мне убеждаем не метафорами, не стихами, не доводами, мы убеждаем тем, что существуем.
Блаженны те, кому нечего сказать и они не облекают этот факт в слова.
Юридическое убийство (Судебное убийство).
Я добился успеха потому, что устно и письменно обращался к каждому немцу, убеждая его в правильности своих действий.
Я гораздо больше верю в законы театрального синтаксиса, чем в законы сценической композиции; я верю, что на сцене можно играть даже гражданский кодекс, только следовало бы написать его немного иначе.
Лектор должен дать аудитории полное основание верить, что к ее удовольствию и обучению были приложены все его силы.
Когда говорит человек в мантии и шапочке, всякая галиматья становится ученостью, а всякая глупость — разумной речью.
Ай-ки нельзя исчерпать словами, написанными или сказанными, не веди бесполезные разговоры, познавай посредством практики.
Проповедью должны быть наши жизни, а не наши слова.
Никакая страсть не перекричит во мне справедливости. Делать другому боль, нет, тысячу раз, лучше терпеть самой. Я не победитель. Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего, я себя не люблю, не щажу.
Пусть всякий, кто сможет, остерегается попасть в руки судьи, когда этот судья — победоносный и вооруженный до зубов враг.
Драка в парламенте столь же нелепа, как словесная дискуссия боксеров.
Не подлежит сомнению, что упрек оскорбителен лишь постольку, поскольку он справедлив: малейший попавший в цель намек оскорбляет гораздо сильнее, чем самое тяжкое обвинение, раз оно не имеет оснований.