Цитаты со словом «выбривать»
Похожие цитаты:
Волосы — как друзья: седеют и редеют.
Преобладающий тип волос темно-русый. Средне-русые оттенки встречаются чаще, чем темные. Светло-русые, а тем более белокурые составляют малую долю (С.103)
За бритого двух небритых дают.
Самый тонкий волос тоже бросает тень.
Если бы Иисуса казнили двадцать лет назад, дети в католических школах носили бы на шеях вместо крестов маленькие электрические стульчики.
Поэзия — не аристократический салон, куда являются только напомаженным и в блестящих сапогах, а храм, в который можно войти в лаптях и даже босиком.
Сердце не имеет морщин, на нем бывают только шрамы.
Детям, особенно девочкам, надо всегда говорить, что они красивые и что все их любят. Если у меня будет дочка, я всегда буду говорить ей, что она красивая, буду расчёсывать ей волосы и не буду оставлять ее одну ни на минуту.
Ты считаешь себя некрасивой; но если бы ты знала, как наслаждение красит женщину!
Была отмечена долихокефалия полян, среднее развитие рельефа черепа, узкое и средневысокое лицо, сильно выступающий нос (С.57)
Ничто так не старит женщину, как слишком богатый костюм.
Светлая голова и светлое сердце всегда составляют грозную комбинацию. А когда ты добавляешь к этому острый язык или карандаш, получается что-то очень гремучее.
Костлявые руки, плоская грудь и вечно торчащая длинная шея.
Очень дорогая одежда старит.
Человек всегда считал себя умным — даже когда ходил на четвереньках и закручивал хвост в виде ручки чайника. Чтобы стать умным, ему надо хоть раз основательно почувствовать себя дураком.
Ничто так не старит женщину, как жизнь в деревне.
Длинная речь также не подвигает дела, как длинное платье не помогает ходьбе.
Кто берет правой рукой, того можно заподозрить в том, что левая его нечиста.
Если девушка не красится, то она слишком высокого мнения о себе.
Кисть, которой водит художник, должна обмакиваться в разум: о грифеле Аристотеля говорили, что он больше оставлял для мысли, чем для глаз.
Хирург режет, но кто затянет рану, свернёт кровь, оставит рубец? Кто оставляет рубец на Творении Божьем? Вы скажете: человек — и будете тысячу раз не правы. Человек наносит рану, а рубец — от Бога.
Я так часто придумывал себе новый образ, что сегодня мне кажется, будто изначально я был располневшей кореянкой.
«Выше лба уши не растут» — ослы каждый день доказывают противное.
Я мертвый человек. Я просыпаюсь утром, и мне нестерпимо хочется одного — спать. Я одеваюсь в черное: ношу траур по себе. Траур по человеку, которым не стал.
У женщин есть только два оружия: тушь для ресниц и слезы. Но мы не можем их использовать одновременно.
Когда монашек, которые моются, не снимая купальных халатов, спрашивают, зачем такие предосторожности, ведь их никто не видит, они отвечают: «А Боженька? Он-то всё видит!».
Для сцены необходимы длинные руки; лучше уж слишком длинные, чем слишком короткие. Артист с короткими руками никогда не будет обладать изящной жестикуляцией.
Погоди немного, дай мне убрать бороду, ведь она никогда не совершала никакой измены.
Некоторые носят шрамы не в том месте, в которое их ранило.
Говорят, что женщины одеваются ради женщин, что их вдохновляет дух соперничества. Это правда. Но если бы на свете больше не осталось мужчин, они перестали бы одеваться.
Ничто так быстро не старит человека, как постоянная мысль о том, что он стареет.
Женщины, как правило, гораздо тщательнее выбирают для себя ночную рубашку, чем мужа.
Пусть детство смотрит вперед, старость — назад: не это ли обозначали два лица Януса?
Много ли вы, граф, знаете господ, достойных быть цирюльниками?
Это ведь слова выдают нас на милость безжалостных людей, находящихся рядом, они обнажают нас сильнее, чем все руки, которым мы позволяем шарить по нашей коже.
Я не делаю портреты, я крашу людей в их домах.
К сожалению, умной и верной,Быть невозможно. Нельзя! Спермой,Ты измазана вся.Я могу без тебя жить!Я плевал в твои, чёрной тушью,Размазанные ресницы! — А как же социальное обеспечение?
Совесть не появляется с возрастом, как борода. Чтобы приобрести совесть, требуется некоторый опыт.
Сатира — своеобразное зеркало, в котором каждый, кто смотрит в него, видит любое лицо, кроме собственного.