Неточные совпадения
Они равно хорошо учатся и из
математики, и из истории, сочиняют, чертят, рисуют и
языки знают, и все — счастливцы! Их все уважают, они так гордо смотрят, так покойно спят, всегда одинаковы.
Татьяна Павловна, третьего дня я вырезал из газеты одно объявление, вот оно (он вынул клочок из жилетного кармана), — это из числа тех бесконечных «студентов», знающих классические
языки и
математику и готовых в отъезд, на чердак и всюду.
Саша ее репетитор по занятиям медициною, но еще больше нужна его помощь по приготовлению из тех предметов гимназического курса для экзамена, заниматься которыми ей одной было бы уж слишком скучно; особенно ужасная вещь — это
математика: едва ли не еще скучнее латинский
язык; но нельзя, надобно поскучать над ними, впрочем, не очень же много: для экзамена, заменяющего гимназический аттестат, в медицинской академии требуется очень, очень немного: например, я не поручусь, что Вера Павловна когда-нибудь достигнет такого совершенства в латинском
языке, чтобы перевести хотя две строки из Корнелия Непота, но она уже умеет разбирать латинские фразы, попадающиеся в медицинских книгах, потому что это знание, надобное ей, да и очень не мудреное.
Он объяснял при этом, что он собственно учитель
математики, но покамест, за недостатком ваканции, преподает немецкий
язык, и что, впрочем, он получает половинный оклад.
У него были способности, которых не было у меня, была изумительная память, дар к
математике и
языкам.
— Мы ведь всё вместе, — пояснила Шурочка. — Я бы хоть сейчас выдержала экзамен. Самое главное, — она ударила по воздуху вязальным крючком, — самое главное — система. Наша система — это мое изобретение, моя гордость. Ежедневно мы проходим кусок из
математики, кусок из военных наук — вот артиллерия мне, правда, не дается: все какие-то противные формулы, особенно в баллистике, — потом кусочек из уставов. Затем через день оба
языка и через день география с историей.
Все у него ладно, во всех научных дисциплинах хорошие отметки: по тактике, военной администрации, артиллерии, химии, военной истории, высшей
математике, теоретической топографии, по военному правоведению, по французскому и немецкому
языкам, по знанию военных уставов и по гимнастике.
— Апостол Павел говорит: на учения странна и различна не прилагайтеся. Конечно, если чернокнижие, буесловие или духов с того света вызывать, как Саул, или такие науки учить, что от них пользы ни себе, ни людям, то лучше не учиться. Надо воспринимать только то, что бог благословил. Ты соображайся… Святые апостолы говорили на всех
языках — и ты учи
языки; Василий Великий учил
математику и философию — и ты учи, святый Нестор писал историю — и ты учи и пиши историю. Со святыми соображайся…
— Как не забыть? Слава богу, уж восьмой десяток пошел! Из философии и риторики кое-что еще помню, а
языки и
математику совсем забыл.
В числе других предметов, вместе с русским
языком, в среднем классе преподавалась грамматика славянского
языка, составленная самим преподавателем, Николаем Мисаиловичем Ибрагимовым, поступившим также из Московского университета; он же был не только учителем российской словесности, но и
математики в средних классах.
Григорий Иваныч серьезно занимался своей наукой и, пользуясь трудами знаменитых тогда ученых по этой части, писал собственный курс чистой
математики для преподавания в гимназии; он читал много немецких писателей, философов и постоянно совершенствовал себя в латинском
языке.
Последний был исключительным преподавателем истории, географии и древних
языков, так что на долю главного
математика Гульча доставалось преподавание только этой науки.
Все географические немые карты в нашей школе составлены и изданы мной, между тем история и география составляют только богатство памяти, тогда как упражнять разум для будущего правильного мышления можно только над
математикой и древними
языками».
Что сказали бы о том человеке, который, собираясь заняться
математикой, потребовал бы вперед ясного изложения дифференцирования и интегрирования, и притом на его собственном
языке?
Прежде Немецкий
язык,
Математика и Военное Искусство были почти единственным предметом науки их...
Я с большим любопытством смотрел на его узенькие, нежнопепельного цвета брюки, и невольно, сравнив их с сильно вытянутыми на коленях штанами учителя
математики, а также и с толстыми, сосископодобными ногами учителя немецкого
языка, я тут же убедился, что одна только французская нация достойна носить узенькие панталоны, тогда как прочему человечеству решительно следует ходить в шароварах.
Старший был склонен больше к
математике, младший отлично усваивал
языки и историю.
Мой товарищ по гимназии, впоследствии заслуженный профессор Петербургского университета В.А.Лебедев, поступил к нам в четвертый класс и прямо стал слушать законоведение. Но он был дома превосходно приготовлен отцом, доктором, по латинскому
языку и мог даже говорить на нем. Он всегда делал нам переводы с русского в классы словесности или
математики, иногда нескольким плохим латинистам зараз. И кончил он с золотой медалью.
Они все трое сидели в классе вместе; выражали на лице насмешливое презрение к тому, что говорили учителя За честь считали по латинскому и по греческому
языкам знать еле-еле на тройку, а по
математике, физике, истории знать гораздо больше, чем требовалось. Их отношение ко мне очень меня обижало, и самолюбие мое страдало жестоко. Вот что нахожу у себя в тогдашнем дневнике...
Исмайлов пришел в смятение, но, однако, все-таки оставался у дела: он преподавал будущему дипломату не только латинский
язык и
математику, но, «зная цель приготовить воспитанника к дипломатической службе», имел в виду и это: он «предложил преподавать воспитаннику то, что для дипломата нужно и важно».
Случалось (пишет Исмайлов), что ученик мой вдруг не захочет принять никакого урока (латинского
языка или
математики) или требует латинского
языка вместо
математики, и так настойчиво, что все убеждения напрасны — и мои, и академика, под надзором которого он жил».
Десять лет назад Подгорин — он был тогда бедным студентом — преподавал Надежде
математику и историю, за стол и квартиру; и Варя, курсистка, кстати брала у него уроки латинского
языка.
Густав, прочтя описание последних дней жизни своего дяди, возненавидел Карла и просился немедленно в русскую службу. Следствием этого прошения был вызов его в Москву. Здесь нашел он многих соотечественников своих из лучших фамилий, снискивавших себе пропитание разными искусствами. Иные давали уроки танцевания, другие учили чистописанию,
языкам и
математике. Несколько приятелей своих застал он в разрисовке стекол для подмосковного села Покровского.
Раньше — он мало знал свои родные места, Гимназистом приезжал только на вакации; да и то в старших классах брал кондиции, готовил разных барчат в юнкерское училище или подвинчивал их насчет древних
языков и
математики. Студентом на зимние вакации не ездил, а летом также брал кондиции, в последние два года, когда, после смерти отца, надо было прикончить дело, которым держались их достатки.
Правила веры в Бога милостивого: люби Бога, царя, отечество, ближнего и исполняй Божеские и царские законы не криводушно; это — изволите видеть — первая и самая главная наука, а к ней должно еще знать: историю отечества, всемирную историю, географию, статистику,
математику, рисование, черчение планов, инженерное и артиллерийское искусство и понимать для одной необходимости иностранные
языки…
Мой Застрембецкий, как слышно, отличный
математик, — я в этом не судья, — говорит на
языках русском, французском, немецком и итальянском, как на своем родном.
И Мигурский не мог не оценить добродушия подполковника с белыми бакенбардами на одутловатом солдатском лице и, чтобы отплатить ему, согласился учить его сыновей, готовящихся в корпус,
математике и французскому
языку.