Неточные совпадения
Она одевала излияние сердца
в те краски, какими горело ее
воображение в настоящий момент, и веровала, что они верны природе, и спешила
в невинном и бессознательном кокетстве
явиться в прекрасном уборе перед глазами своего друга.
Когда же минутно
являлась она
в его
воображении, там возникал и тот образ, тот идеал воплощенного покоя, счастья жизни: этот идеал точь-в-точь был — Ольга! Оба образа сходились и сливались
в один.
Словом, те же желания и стремления, как при встрече с Беловодовой, с Марфенькой, заговорили и теперь, но только сильнее, непобедимее, потому что Вера была заманчива, таинственно-прекрасна, потому что
в ней вся прелесть не
являлась сразу, как
в тех двух, и
в многих других, а пряталась и раздражала
воображение, и это еще при первом шаге!
Он дорогой придумал до десяти редакций последнего разговора с ней. И тут опять
воображение стало рисовать ему, как он
явится ей
в новом, неожиданном образе, смелый, насмешливый, свободный от всяких надежд, нечувствительный к ее красоте, как она удивится, может быть… опечалится!
С наступлением ночи опять стало нервам больно, опять
явилось неопределенное беспокойство до тоски от остроты наркотических испарений, от теплой мглы, от теснившихся
в воображении призраков, от смутных дум. Нет, не вынесешь долго этой жизни среди роз, ядов, баядерок, пальм, под отвесными стрелами, которые злобно мечет солнечный шар!
Верочка осталась совершенно довольна своими наблюдениями: Привалов
в ее глазах оказался вполне достойным занять роль того мифического существа, каким
в ее
воображении являлся жених Нади.
В воображении Привалова Марья Степановна представлялась убитой и потерявшей голову женщиной,
в действительности же она
явилась по-прежнему спокойной и гордой.
Теперь он проснулся с обновленною душой, и она, его давняя подруга,
являлась ему
в новом свете. Вспоминая все, что произошло вчера, до малейших подробностей, он прислушивался с удивлением к тону ее «нового» голоса, который восстановило
в его памяти
воображение. «Полюбила…», «Какой ты глупый!..»
Но
воображение мое снова начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не пускает меня к себе
в дом; на меня нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг
является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
Прежде всего он старается поразить ваше
воображение и с этою целью
является в сопровождении целого арсенала прекратительных орудий.
Тут он вспомнил про 12 р., которые был должен Михайлову, вспомнил еще про один долг
в Петербурге, который давно надо было заплатить; цыганский мотив, который он пел вечером, пришел ему
в голову; женщина, которую он любил,
явилась ему
в воображении,
в чепце с лиловыми лентами; человек, которым он был оскорблен 5 лет тому назад, и которому не отплатил за оскорбленье, вспомнился ему, хотя вместе, нераздельно с этими и тысячами других воспоминаний, чувство настоящего — ожидания смерти и ужаса — ни на мгновение не покидало его.
Мне стало досадно на нее, но, несмотря на это, серенькие с полинявшей краской перильца мостика, на которые она оперлась, отражение
в темном пруде опустившегося сука перекинутой березы, которое, казалось, хотело соединиться с висящими ветками, болотный запах, чувство на лбу раздавленного комара и ее внимательный взгляд и величавая поза — часто потом совершенно неожиданно
являлись вдруг
в моем
воображении.
В разгоряченном вином
воображении создавались целые драмы,
в которых вымещались все обиды и
в которых обидчиком
являлся уже он, а не Иудушка.
Мысль и желание успокоить встревоженного свекра, которого она горячо полюбила, который за нее вступился, за нее встревожился, за нее расстроился
в здоровье: мысль успокоить мужа и его семью, напуганную и обиженную за нее, по милости ее невоздержанного языка, так безгранично овладела живым
воображением и чувствами Софьи Николавны, что она
явилась каким-то чудным, волшебным существом, и скоро покорилось неотразимому обаянью всё ее окружавшее.
Не говорю уже о том, что любовь
в них постоянно
является как следствие колдовства, приворота, производится питием"забыдущим"и называется даже присухой, зазнобой; не говорю также о том, что наша так называемая эпическая литература одна, между всеми другими, европейскими и азиятскими, одна, заметьте, не представила — коли Ваньку — Таньку не считать никакой типической пары любящихся существ; что святорусский богатырь свое знакомство с суженой-ряженой всегда начинает с того, что бьет ее по белому телу"нежалухою", отчего"и женский пол пухол живет", — обо всем этом я говорить не стану; но позволю себе обратить ваше внимание на изящный образ юноши, жень-премье, каким он рисовался
воображению первобытного, нецивилизованного славянина.
Иногда образ кроткой, доброй Оленьки
являлся ему
в самом пленительном виде; но
в то же время покрытое смертною бледностию лицо Полины представлялось его расстроенному
воображению, и мысль о будущем счастии вливалась беспрестанно с воспоминанием, раздирающим его душу.
— Она думала об нем и боялась думать о любви своей; ужас обнимал ее сердце, когда она осмеливалась вопрошать его, потому что прошедшее и будущее тогда
являлись встревоженному
воображению Ольги; таков был ужас Макбета, когда готовый сесть на королевский престол, при шумных звуках пира, он увидал на нем окровавленную тень Банкуо… но этот ужас не уменьшил его честолюбия, которое превратилось
в болезненный бред; то же самое случилось с любовью Ольги.
Батальонным командиром у Павла Фермора
в это время был Ферре. К нему к первому
явился Павел Фермор, рассказал, что и как происходило, и затем просил разъяснить ему: как теперь быть, — оставить ли это без движения, отнеся все слышанное на счет больного
воображения Николая Фермора, или же верить передаче и исполнять
в точности переданное приказание государя?
В лице Гаврилы
явился тот «хороший человек», с которым Мухоедов отводил душу
в минуту жизни трудную, на столе стоял микроскоп, с которым он работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот
в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его
воображением сейчас же проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует, от которой Мухоедов отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
Но он не
явился ни к одной из них и даже, может быть, не поступил бы и
в университет, если бы еще существовавшая
в то время бурша не подействовала сильно на его
воображение.
Воображение мое не может представить ничего величественнее сего дня, когда
в древней столице нашей соединились обе гемисферы земли,
явились все народы, рассеянные
в пространствах России, языков, обычаев и вер различных: потомки Славян-победителей, Норманов, ужасных Европ и Финнов, столь живо описанных пером Тацитовым; мирные пастыри южной России, Лапландские Ихтиофаги и звериными кожами одеянные Камчадалы.
Когда человечество, еще не сознавая своих внутренних сил, находилось совершенно под влиянием внешнего мира и, под влиянием неопытного
воображения, во всем видело какие-то таинственные силы, добрые и злые, и олицетворяло их
в чудовищных размерах, тогда и
в поэзии
являлись те же чудовищные формы и та же подавленность человека страшными силами природы.
Еще когда читал он наши лубочные сказки, и тогда уже
воображение его разыгрывалось, независимо от этих сказок, и
в мечтах мальчика
являлись разные чудесные происшествия, сцепление которых составляло цельные картины и истории, но которые никогда им не были записаны и скоро позабыты.
Беспрестанное устремление мыслей к одному, наконец, взяло такую власть над всем бытием его и
воображением, что желанный образ
являлся ему почти каждый день, всегда
в положении противуположном действительности, потому что мысли его были совершенно чисты, как мысли ребенка.
Делинский и Марфа убедили Феодосия торжественно
явиться в великом граде; они думали, что сия нечаянность сильно подействует на
воображение народа, и не обманулись.
Если у вас достанет на это
воображения и если хоть немножко знаете основание характера и быта русского простонародья, то
в вашем
воображении тотчас
явится картина людей, очень хорошо и умно умеющих располагать своими поступками.
Храбрец мой Пушкарев стоит только да бормочет про себя: «Эка поганая сторонка!» Да и со мной,
воображение, что ли, играет: сам очень хорошо понимаю, что это птица какая-нибудь, а между тем мороз по коже пробегает. Послушал я эту музыку, но так как день-то деньской, знаете, утомился, лег опять и сейчас же заснул богатырским сном. На другой день проснулся часу
в девятом, кличу Пушкарева, чтоб велеть лошадей закладывать.
Является он ко мне.
Для рассудка («чистого разума») такое удостоверение, может быть, и
является «мистическим» и установляется «верою», но это показывает только всю условность и недостаточность отвлеченно-рассудочного понимания познания, ибо корень познания жизненно-прагматический, и понятие эмпирии должно уже наперед включать
в себя признак действенности, ощупывающей вещи и отличающей идеальности от реальностей (кантовские «талеры»
в воображении или
в кошельке) [Имеется
в виду рассуждение И. Канта
в «Критике чистого разума» (Кант И. Соч · ·
В 6 т. М., 1964.
Воображение, настроенное этими утешительными мыслями, представило ему панораму Москвы через стекло более благоприятное. Он привел
в нее весну с ее волшебною жизнью, заставил реку бежать
в ее разнообразных красивых берегах, расцветил слободы садами и дохнул на них ароматом, ударил перстами ветерка по струнам черного бора и извлек из него чудные аккорды, населил все это благочестием, невинностью, любовью, патриархальными нравами, и Москва
явилась перед ним, обновленная поэзией ума и сердца.
Оно находит силу
в самом себе, и эту силу пылкого
воображения, которая
является для влюбленного созданной им действительностью, нельзя разрушить никакими доводами благоразумия.
Страстный поклонник всего великого,
являлось ли оно
в лютеранине или иноверце,
в соотечественнике или чужестранце, он питал уже с давнего времени пламенную любовь юноши к славе царя Алексеевича (так звали его запросто немцы) и успел напитать этим огнем
воображение своих домашних.