Неточные совпадения
Дома он через минуту уже решил дело
по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество
являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Аристотель говорит в своей, во многих отношениях замечательной, «Политике»: «Человек есть естественно животное политическое, предназначенное к жизни в обществе, и тот, кто
по своей природе не
является частью какого-либо государства, есть
существо деградированное или превосходящее человека».
Мысль и желание успокоить встревоженного свекра, которого она горячо полюбила, который за нее вступился, за нее встревожился, за нее расстроился в здоровье: мысль успокоить мужа и его семью, напуганную и обиженную за нее,
по милости ее невоздержанного языка, так безгранично овладела живым воображением и чувствами Софьи Николавны, что она
явилась каким-то чудным, волшебным
существом, и скоро покорилось неотразимому обаянью всё ее окружавшее.
Не говорю уже о том, что любовь в них постоянно
является как следствие колдовства, приворота, производится питием"забыдущим"и называется даже присухой, зазнобой; не говорю также о том, что наша так называемая эпическая литература одна, между всеми другими, европейскими и азиятскими, одна, заметьте, не представила — коли Ваньку — Таньку не считать никакой типической пары любящихся
существ; что святорусский богатырь свое знакомство с суженой-ряженой всегда начинает с того, что бьет ее
по белому телу"нежалухою", отчего"и женский пол пухол живет", — обо всем этом я говорить не стану; но позволю себе обратить ваше внимание на изящный образ юноши, жень-премье, каким он рисовался воображению первобытного, нецивилизованного славянина.
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном
существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [
по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и
являются в ней] не случайно, а
по строгому логическому развитию основного понятия о прекрасном.
Но
являются случаи, где то же самое робкое
существо, по-видимому, лишенное воли и силы, проявляет вдруг твердость воли, какою одарены только редкие, на диво сплоченные натуры. Так бывает, когда доведут до предела вложенные ему в душу кротость и терпение. Все силы, тратившиеся понемногу на пути жизни, оставшись в нем непочатыми, нетронутыми, как бы заодно пробуждаются тогда и восстают всею своею массою.
Это ее свойство
по существу также не связано с теперешним греховным состоянием человечества, ибо и в райском своем состоянии человечество имело ту же основу бытия в творческой свободе своей (благодаря чему и
явилась возможность грехопадения).
Вот этого-то «изменения», которое,
по существу,
является новым творческим актом Бога над человеком, именно и не может совершить хозяйственный труд, а поэтому и «проект» Федорова, как бы далеко ни зашла «регуляция природы», силами природными и человеческими неосуществим.
И то, что змей вовлек жену в разговор о Боге, вступил с ней в духовное общение на такой почве, которая всецело составляла достояние их супружеского любовного единомыслия,
явилось со стороны жены уже духовной изменой Адаму, как бы духовным любодейством с загадочным
существом,
по плоти принадлежащим к животному царству,
по духу же к какому-то чуждому и недоброму, для нее доселе неведомому миру.
Поразителен этот люциферический экстаз, которым
по существу является пафос гегельянства: кроме самого Гегеля, кто может испытывать это блаженство богосознания и богобытия, переживая его Логику?
Христианину надлежит верить, что в языческом мире хотя и живо ощущалась потребность в таинстве, ибо она не устранима из религии
по самому ее
существу, и хотя она утолялась по-своему [Об этом см. ниже в отделе III.], но не было таинств истинных, «питающих в жизнь вечную», которые могли
явиться лишь в христианстве, после воплощения Бога-Слова, давшего Свою Плоть и Кровь в живот вечный.
Для христианства же положительным мотивом общественности
является милосердие, жалость, сострадание, вообще благотворительность,
по существу имеющая, однако, только паллиативный характер, а потому и христианская политика (или, если угодно, «христианский социализм» [Об отношении Булгакова к «христианскому социализму» см.: Акулинин В. Н. С. Н. Булгаков: вехи жизни и творчества
Булгаков С. Н. Христианский социализм.
Поэтому хотя формально настоящее сочинение и не
является обещанной второю частью, но
по существу дела я считаю свое обязательство перед читателем «Философии хозяйства» здесь фактически выполненным.], и нет нужды здесь снова воспроизводить этот анализ.
Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого
существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «
по ту сторону добра и зла»; также и дети, состояние которых,
по слову Спасителя,
является живой нормой Царствия Божия [«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
По существу же шлейермахеровский субъективизм
является лишь одной из разновидностей протестантского субъективизма (ибо протестантизм вообще есть победа имманентизма, а следовательно, и субъективизма) и в той или другой форме продолжает жить в протестантской теологии.
И восторженно отмечает Ницше то «достоинство», которое миф о Прометее придает преступлению в отличие от семитического мифа о грехопадении, где источником зла
является любопытство, лживость, похотливость и т. п. «То, что отличает арийское представление, это — возвышенный взгляд на активность греха, как на прометеевскую добродетель
по существу», — говорит Ницше.
Как он, — этот вековечный он всех милых дев, — бросил ее; как она
по нем плакала и убивалась, и как потом
явилось оно — также вековечное и неизбежное третье, возникшее от любви двух
существ, как это оно было завернуто в пеленку и одеяльце… все чистенькое-пречистенькое… и отнесено в Воспитательный дом с ноготочками, намеченными лаписом, и как этот лапис был съеден светом, и как потом и само онотоже будет съедено светом и пр., и пр.
В основе христианства лежит не отвлеченная и всегда бессильная идея добра, которая неизбежно
является нормой и законом
по отношению к человеку, а живое
существо, личность, личное отношение человека к Богу и ближнему.
[«…Вытащить из трясины современной гуманитарной науки
Существо, созданное
по нашему образу, которое будет для нас соответственно тем, чем мы
являемся по отношению к Богу» (фр.).]
Рычагом работы всех великих людей
является, по-твоему, любовь… к
существу, т. е. к женщине…
Творчество этой эпохи
по существу направлено на последнее, а не на предпоследнее, все ее достижения должны уже быть не символическими, а реалистическими, не культурными только, а бытийственными [Очень интересно говорит о культуре Н. Ф. Федоров: «Если объединение живущих для всеобщего воскрешения не совершается сознательно, то объединение сынов превращается в цивилизацию, в чуждость, враждебность, в разрушение, а вместо воскрешения
является культура, т. е. перерождение, вырождение и наконец вымирание» («Философия общего дела», с. 142–143).
Французские синдикалисты, с которыми большевики имеют точки соприкосновения, тоже ведь
являются противниками принципов демократии, для них идея демократии
по существу буржуазна.