Неточные совпадения
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо
юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход
солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
— А вы завтра, как
солнце взлетит, вечно юный-то Феб как взлетит, хваля и славя Бога, вы завтра пойдите к ней, Хохлаковой-то, и спросите у ней сами: отсыпала она мне три тысячи али нет? Справьтесь-ка.
Прежде всего она несла свое чрево, служившее приютом будущему
юному Комаренку, потом под рукой у нее был ярко заблиставший на
солнце медный таз, а в том тазе мочалка, в мочалке — суконная рукавичка, в суконной рукавичке — кусочек камфарного мыла; а на голове у нее лежала вчетверо сложенная белая простыня.
Эта печаль, вместе с блеском
солнца, прикрывала соблазн наготы строгим и чистым покровом и, угашая робкое волнение
юной крови, будила иные, незнакомые чувства.
На
юной зелени деревьев и сочной молодой траве сверкала обильная роса, тысячекратно отражая первый луч
солнца — весь сад был опылён изумрудной и рубиновой пылью.
Жадно пили свет
солнца деревья, осыпанные желтоватыми звёздочками
юной листвы, тихо щёлкая, лопались почки, гудели пчёлы, весь сад курился сочными запахами — расцветала молодая жизнь.
Веселый, громкий шум труда,
юная красота весенней природы, радостно освещенной лучами
солнца, — все было полно бодрой силы, добродушной и приятно волновавшей душу Фомы, возбуждая в нем новые, смутные ощущения и желания.
Солнце ласково и радостно светило ветхому, изношенному телу, сохранившему в себе
юную душу, старой жизни, украшавшей, по мере сил и уменья, жизненный путь детям…
Утих аул; на
солнце спят
У саклей псы сторожевые.
Младенцы смуглые, нагие
В свободной резвости шумят;
Их прадеды в кругу сидят,
Из трубок дым виясь синеет.
Они безмолвно
юных дев
Знакомый слушают припев,
И старцев сердце молодеет.
Что делать Юрию? — в деревне, в глуши? — следовать ли за отцом! — нет, он не находит удовольствия в войне с животными; — он остался дома, бродит по комнатам, ищет рассеянья, обрывает клочки раскрашенных обоев; чудные занятия для души и тела; — но что-то мелькнуло за углом… женское платье; — он идет в ту сторону, и вступает в небольшую комнату, освещенную полуденным
солнцем; ее воздух имел в себе что-то особенное, роскошное; он, казалось, был оживлен присутствием
юной пламенной девушки.
Между тем слышишь, как кругом тебя гремит и кружится в жизненном вихре людская толпа, слышишь, видишь, как живут люди — живут наяву, видишь, что жизнь для них не заказана, что их жизнь не разлетится, как сон, как видение, что их жизнь вечно обновляющаяся, вечно
юная, и ни один час ее не похож на другой, тогда как уныла и до пошлости однообразна пугливая фантазия, раба тени, идеи, раба первого облака, которое внезапно застелет
солнце и сожмет тоскою настоящее петербургское сердце, которое так дорожит своим
солнцем, — а уж в тоске какая фантазия!
Обеденный зал в замке Дукс. Жемчуга на шее красавиц и грани богемских бокалов горят закатом. Мрачный покой улыбками женщин преображен в цветник. Посреди цветника, в мундире фельдмаршала, с орденом св. Стефана на груди и взнесенным бокалом в руке, — вечно
юный князь де Линь. И надо всем — воскрешенные кое-где заходящим
солнцем — видения старинных бабушек.
Так
юный невинный пастырь, еще озаряемый лучами
солнца, с любопытством смотрит на сверкающую вдали молнию, не зная, что грозная туча на крыльях бури прямо к нему стремится, грянет и поразит его!..
Солнце уже склонялось к западу, пышная природа Юга была во всей красе своего вечного лета, когда в длинной платановой аллее, обвитой каменною оградой монастыря, показался игумен с
юным другом своим, Феодором; уже неоднократно изливал он долго страдавшую душу свою в этот чистый сосуд, сосуд церковный, божий.
Ее судьбы не знаю я поныне:
Была ль маркиза
юная она,
Погибшая, увы, на гильотине?
Иль, в Питере блестящем рождена,
При матушке цвела Екатерине,
Играла в ломбр, приветна и умна,
И средь огней потемкинского бала
Как
солнце всех красою побеждала?
И полились через
солнце жаркие волны лучезарного Ярилина света. Мать-Сыра Земля ото сна пробуждалася и в
юной красе, как невеста на брачном ложе, раскинулась… Жадно пила она золотые лучи живоносного света, и от того света палящая жизнь и томящая нега разлились по недрам ее.
Навстречу им выглянуло скупое осеннее
солнце, словно золотой своей улыбкой ободряя перед порогом жизни эти четыре
юных неопытных существа.
Послышался шорох легкой походки, и
юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее входе лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так
солнце, вспыхнув на небе, озаряет своим блеском черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.
На дворе замка маститый вяз, еще прекрасный, несмотря что старость и осень разубирают его, привлекает к себе
юную виноградную лозу, которая крепко его обнимает, вьется в ласковых побегах по ветвям и убирает их своими гроздиями, жарко пылающими от последних лучей
солнца.
Ему попадались студентики-новички. И он, улыбаясь, смотрел на их форму с иголочки и ярко блестевшие на
солнце козырьки и позолоченные пуговицы. Их безусые и безбородые
юные лица со свежими щеками, особенной ясностью глаз и немного забавной серьезностью всей повадки — тешили и трогали его.
Послышался шорох легкой походки, и
юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее появлении лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так
солнце, вспыхнув на небе, озаряет своим блеском черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.