Неточные совпадения
Пред немецким сознанием стоит категорический
императив, чтобы все было приведено в порядок.
Германец, прежде всего, верит в свою волю, в свою мысль, и им самим изнутри поставленный категорический
императив, в свою организаторскую миссию в мире, духовную и материальную.
В категорический
императив, в долг немец верит больше, чем в бытие, чем в Бога.
Быть сильным духом, не бояться ужасов и испытаний жизни, принимать неизбежное и очистительное страдание, бороться против зла — остается
императивом истинно-христианского сознания.
Отсюда рождаются непомерные притязания, которые переживаются немцем как долг, как формальный, категорический
императив.
И в нашей литературе указывали на то, что немцы обнаружили не только жестокость и волю к господству и насилие, но и чувство долга, патриотизм, огромную самодисциплину, способность к самопожертвованию во имя государства, что само зло делают они, оставаясь верными моральному категорическому
императиву.
Так в области мысли, в философии, так и в жизни практической, в государственности, в промышленности, в военной технике немец всегда вдохновлен категорическим
императивом, и только одного себя почитает он способным выполнять долг.
Я совершенно отрицательно всегда относился к этическому формализму Канта, к категорическому
императиву, к закрытию вещей в себе и невозможности, по Канту, духовного опыта, к религии в пределах разума, к крайнему преувеличению значения математического естествознания, соответствующего лишь одной эпохе в истории науки.
Формалистический морализм с категорическим
императивом меня особенно отталкивал.
Пустота, которая остается после освобождения от природного и социального объективизма, после «критического» отвержения всякого бытия, должна быть чем-нибудь заполнена; ее не может заполнить ни вера в категорический
императив, ни вера в непреложность математики.
Автономная этика есть или прямое глумление над добром, каковое совершается в утилитаризме, или аффектация и поза, ибо любить этическое «добро», закон, категорический
императив можно не ради него самого, а только ради Бога, голос Которого слышим в совести.
Такого стиля инстинктивно и сознательно ищет и русская религиозная философия, и для нее это искание диктуется не притязательностью, но внутреннею необходимостью, своего рода музыкальным
императивом.
Здесь же лежат и онтологические корни морали с ее орудием категорического
императива, непрестанно обличающего, производящего суд над обессиленной благодаря плоти человеческой волей.
Остается вопрос: какова же религиозная природа этой общественности, в которой этика видит лишь материал для долга, косный и непросветленный объект для применения категорического
императива?
Меньше всего можно в установлении заповеди видеть произвол; напротив, ею подтверждается признание тварной свободы человека, которая соотносительна необходимости и благодаря наличности заповеди, «категорического
императива», находит для себя проявление.
И все-таки, когда Толстому приходится касаться этой области, то и здесь первоисточник подвижнической деятельности он усматривает не в
императивах долга, не в стремлении к добру, а в той же силе жизни.
Императивом же этики остается утверждение вечности, вечной жизни для каждого существа и для всего творения.
Не определяйся в своих нравственных суждениях и действиях аффектом страха, побеждай духовно страх, определяйся чистым стремлением к высоте, к божественному, к чистой любви — это есть абсолютный нравственный
императив.
Нравственный парадокс жизни и смерти выразим в этическом
императиве: относись к живым, как к умирающим, к умершим относись, как к живым, т. е. помни всегда о смерти как о тайне жизни и в жизни и в смерти утверждай всегда вечную жизнь.
Помочь страждущему, бедному, больному, заключенному в тюрьме есть абсолютный нравственный
императив.
Стремление к полноте жизни есть этический
императив, который никогда не исполняется фанатиком.
Ницше понял христианскую мораль слишком в духе категорического
императива Канта.
И один из величайших этических
императивов заключается в недопущении движения к этому концу, в пресечении пошлости на корню.
Творческое напряжение есть нравственный
императив, и притом во всех сферах жизни.
Быть до конца личностью и личности не изменять, быть индивидуальностью и индивидуальным во всех актах своей жизни есть абсолютный нравственный
императив, который формулируется парадоксально.
Уже Кант в учении о категорическом
императиве и чистой моральной воле стал на путь отрицания душевного, отрицания живого конкретного человека.
Благая весть Евангелия не знает категорического
императива, но его знает отяжелевший в последствиях греха христианский мир.
И подобно тому как воля к святости давно уже была признана религиозным
императивом, будет признана религиозным
императивом и воля к гениальности.
В Евангелии нет ни одного слова о творчестве, и никакими софизмами не могут быть выведены из Евангелия творческие призывы и
императивы.
В этом
императиве есть подлинный, небесный аристократизм, подлинный иерархизм, не буржуазный иерархизм этого мира.
Императив творить красоту во всем и везде, в каждом акте жизни, начинает новую мировую эпоху, эпоху Духа, эпоху любви и свободы.
Категорический
императив прежде всего страшно тяжел, в нем нет окрыленности.