Неточные совпадения
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых
тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В душе Мазепы: звезды ночи,
Как обвинительные очи,
За ним насмешливо глядят,
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней, теплой ночи тьма
Душна, как
черная тюрьма.
При лунном свете на воротах можно было прочесть: «Грядет час в онь же…» Старцев вошел в калитку, и первое, что он увидел, это белые кресты и памятники по обе стороны широкой аллеи и
черные тени от них и от
тополей; и кругом далеко было видно белое и
черное, и сонные деревья склоняли свои ветви над белым.
По мере приближения к Сихотэ-Алиню лес становился гуще и больше был завален колодником. Дуб,
тополь и липа остались позади, и место
черной березы заняла белая.
Эти пологие увалы есть не что иное, как размытые речные террасы, покрытые редколесьем из дуба, бархата, клена,
черной березы,
тополя, вяза и липы в возрасте от 150 до 200 лет.
Уссурийская тайга — это девственный и первобытный лес, состоящий из кедра,
черной березы, амурской пихты, ильма,
тополя, сибирской ели, липы маньчжурской, даурской лиственницы, ясеня, дуба монгольского, пальмового диморфанта, пробкового дерева с листвой, напоминающей ясень, с красивой пробковой корой, бархатистой на ощупь, маньчжурского ореха с крупной листвой, расположенной на концах сучьев пальмообразно, и многих других пород.
Кроме кедра,
тополя, ели, пробкового дерева, пихты и ореха, тут росли: китайский ясень — красивое дерево с серой корой и с овальными остроконечными листьями; дейция мелкоцветная — небольшое деревце с мелкими
черными ягодами; корзиночная ива — весьма распространенная по всему Уссурийскому краю и растущая обыкновенно по галечниковым отмелям вблизи рек.
Вековые дубы, могучие кедры,
черная береза, клен, аралия, ель,
тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Не так меня встречают
Счастливые долины юга, там
Ковры лугов, акаций ароматы,
И теплый пар возделанных садов,
И млечное, ленивое сиянье
От матовой луны на минаретах,
На
тополях и кипарисах
черных.
Женька ждала его в маленьком скверике, приютившемся между церковью и набережной и состоявшем из десятка жалких
тополей. На ней было серое цельное выходное платье, простая круглая соломенная шляпа с
черной ленточкой. «А все-таки, хоть и скромно оделась, — подумал Платонов, глядя на нее издали своими привычно прищуренными глазами, — а все-таки каждый мужчина пройдет мимо, посмотрит и непременно три-четыре раза оглянется: сразу почувствует особенный тон».
Егорушка протер глаза. Посреди комнаты стояло действительно сиятельство в образе молодой, очень красивой и полной женщины в
черном платье и в соломенной шляпе. Прежде чем Егорушка успел разглядеть ее черты, ему почему-то пришел на память тот одинокий, стройный
тополь, который он видел днем на холме.
Проникло сожаленье в грудь мою;
Так вот кого я так желала видеть,
Не ведая желанию причины!..
Нет, нет, я не спасителя отца
Хотела видеть в нем;
Испанец молодой, с осанкой гордой,
Как
тополь стройный, с
черными глазами,
С такими ж
черными кудрями
Являлся вображенью моему,
И мною овладел непостижимой силой
И завладел моим девичьим сном;
Отец мой так его подробно описал.
Блажен, кто вырос в сумраке лесов,
Как
тополь дик и свеж, в тени зеленой
Играющих и шепчущих листов,
Под кровом скал, откуда ключ студеный
По дну из камней радужных цветов
Струей гремучей прыгает сверкая,
И где над ним береза вековая
Стоит, как призрак позднею порой,
Когда едва кой-где сучок гнилой
Трещит вдали, и мрак между ветвями
Отвсюду смотрит
черными очами!
Сколько переслушал я его рассказов, сидя с ним в пахучей тени, на сухой и гладкой траве, под навесом серебристых
тополей, или в камышах над прудом, на крупном и сыроватом песку обвалившегося берега, из которого, странно сплетаясь, как большие
черные жилы, как змеи, как выходцы подземного царства, торчали узловатые коренья!
Дальше за кустами на фоне темного неба, усеянного миллионами звезд, вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями:
тополь, клен, осокорь, липа, все они стали теперь похожи друг на друга, все приняли однотонную, не то
черную, не то буро-зеленую окраску.
Одна сторона улицы была залита лунным светом, а другая
чернела от теней; длинные тени
тополей и скворешен тянулись через всю улицу, а тень от церкви,
черная и страшная, легла широко и захватила ворота Дюди и половину дома.
Трое остальных шли по шоссе Камер-Коллежского Вала и пели «По морям». Ветер гнал по сухой земле опавшие листья
тополей, ущербный месяц глядел из
черных туч с серебряными краями. Вдруг в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась в сторону, кепка слетела. Юрка в гневе обернулся. Плотный парень в пестрой кепке второй раз замахивался на него. Юрка отразил удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
Раз в субботу вечером Борька зашел за Исанкой, они долго бродили по Девичьему Полю. Было очень хорошо. Стояла глубокая осень, шли дожди, — и вдруг ударил морозец,
черные, мокрые улицы стали белыми и звонкими. Сквозь ветки
тополей с трепавшимися остатками листьев сверкали яркие звезды.
Повел его смотритель в продуктовый склад, дверь распахнул, а там — как майские жуки под
тополями, — так
черная сила живым ключом и кипит. Смотреть даже смрадно. Солдат огарок
черный, который ему мордвин в придачу дал, из рукава выудил, чиркнул спичкой, подымил корешком… Так враз все тараканы, будто сонное наваждение, и сгинули, — мордвин не какой-нибудь оказался.