Неточные совпадения
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную
черным карандашом головку какого-то турка в
чалме. Володя, вытянув шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта была первое произведение Володи
черным карандашом и нынче же, в день ангела бабушки, должна была быть поднесена ей.
У рояля, разбирая ноты, сидел маленький, сильно сутулый человек в
чалме курчавых волос,
черные волосы отливали синевой, а лицо было серое, с розовыми пятнами на скулах.
Перед строем священники: православный — в
черной сутане, с четырехугольной шапочкой на голове; лютеранский — в длинном, ниже колен, сюртуке, из воротника которого выступает большой белоснежный галстук; магометанский мулла — в бело-зеленой
чалме.
«Татарское селение; на заднем занавесе виден гребень Кавказа; молодежь съехалась на скачку и джигитовку; на одной стороне женщины, без покрывал, в цветных
чалмах, в длинных шелковых, перетянутых туниками, сорочках и в шальварах; на другой мужчины, кои должны быть в архалуках, а некоторые из них и в
черных персидских чухах, обложенных галунами, и с закинутыми за плечи висячими рукавами».
Впереди десятков двух казаков ехали два человека: один — в белой черкеске и высокой папахе с
чалмой, другой — офицер русской службы,
черный, горбоносый, в синей черкеске, с изобилием серебра на одежде и на оружии.
На голове была надета высокая с плоским верхом папаха, с
черной кистью, обвитая белой
чалмой, от которой конец спускался за шею.
На ногах его были
черные ноговицы и такие же чувяки, как перчатка обтягивающие ступни, на бритой голове — папаха с
чалмой, — той самой
чалмой, за которую он, по доносу Ахмет-Хана, был арестован генералом Клюгенау и которая была причиной его перехода к Шамилю.
Чёрный Степан схватил его за ноги, стащил вниз, куда-то повёл; из лавок, из караван-сарая сбежалась толпа персов, татар, бухарцев; старик в жёлтом халате и зелёной
чалме грозил Петру палкой.
Если бы все мои мысли, все внимание не были сосредоточены на этой
черной неподвижной точке, я заметила бы трех всадников в богатых кабардинских одеждах, на красивых конях, медленно въезжавших во двор наиба. Первым ехал седой, как лунь, старик в белой
чалме, в праздничной одежде. Дедушка-наиб почтительно вышел навстречу и, приблизившись к старшему всаднику, произнес, прикладывая руку, по горскому обычаю, ко лбу, губам и сердцу...
При появлении русских моряков все встали. Хозяйка, молодая негритянка, сестра Паоло, знаками просила садиться. Она и другие две женщины — ее гостьи — были одеты довольно опрятно: в полосатых ярких юбках и в белых кофтах; на головах у них были белые повязки, напоминавшие белые
чалмы, которые очень шли к их
черным лицам. Игроки — муж и гость — были гораздо грязнее, и костюм их состоял из лохмотьев.
Из-за высокой спинки кресел видна
черная, лоснящаяся голова, обвитая белоснежною
чалмою, как будто для того, чтобы придать еще более достоинства ее редкой черноте. Можно бы почесть ее за голову куклы, так она неподвижна, если бы в физиономии араба не выливалась душа возвышенно-добрая и глаза не блистали то негодованием, то жалостью при виде страданий или неволи ближнего.