Неточные совпадения
Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил
пыли. Экое дурачье! Напишу-ка я обо всем в Петербург к Тряпичкину: он пописывает статейки — пусть-ка он их общелкает хорошенько. Эй, Осип, подай мне бумагу и
чернила!
Сверху
черная, безграничная бездна, прорезываемая молниями; кругом воздух, наполненный крутящимися атомами
пыли, — все это представляло неизобразимый хаос, на грозном фоне которого выступал не менее грозный силуэт пожара.
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в одно и то же время изъявили удовольствие, что
пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои
черные густые волосы.
Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и
пыль на ней всегда такая
черная.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной
пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, [Гуфеланд Христофор (1762–1836) — немецкий врач, автор широко в свое время популярной книги «Искусство продления человеческой жизни».] вензель из волос в
черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.
Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной
пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под
черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
А после, идя с ним по улице, под
черным небом и холодным ветром, который, сердито
пыля сухим снегом, рвал и разбрасывал по городу жидковатый звон колоколов, она, покашливая, виновато говорила...
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную
пыль дождя; в
пыли подпрыгивала
черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
Со двора в окно падали лучи заходящего солнца, и все на столе было как бы покрыто красноватой
пылью, а зелень растений на трельяже неприятно
почернела. В хрустальной вазе по домашнему печенью ползали мухи.
Прошло несколько дней после свидания с Ульяной Андреевной. Однажды к вечеру собралась гроза, за Волгой небо обложилось
черными тучами, на дворе парило, как в бане; по полю и по дороге кое-где вихрь крутил
пыль.
Лицо у него от загара и
пыли было совсем
черное, глаза ушли под шапку, только усы и борода, точно из овечьей бело-золотистой, жесткой шерсти, резко отделялись от темного кафтана.
Этот темно-коричневый кафтан, прикосновение к которому, казалось, превратило бы его в
пыль; длинные, валившиеся по плечам охлопьями
черные волосы; башмаки, надетые на босые загорелые ноги, — все это, казалось, приросло к нему и составляло его природу.
Скитники стояли посреди дороги, размахивая руками, старались перекричать друг друга и совсем не заметили, как с горки спустились пустые угольные коробья, из которых выглядывали
черные от угольной
пыли лица углевозов.
Снова я торчу в окне. Темнеет;
пыль на улице вспухла, стала глубже,
чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает усталый, надломленный голос; я знаю, что это голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
Дон-Кишот, конечно, нечто чудесное бы тут увидел; ибо несущееся пыльное облако под знатною его превосходительства особою, вдруг остановясь, разверзлося, и он предстал нам от
пыли серовиден, отродию
черных подобным.
Платье его было все пропылено, так что
пыль въелась в него и не отчищалась, рубашка измятая, шея повязана
черным платком, концы которого висели до половины груди.
Я не знал, куда деваться: ни
черное от
пыли лицо Володи, дремавшего подле меня, ни движения спины Филиппа, ни длинная тень нашей брички, под косым углом бежавшая за нами, не доставляли мне развлечения.
Над толпой колыхалась туча копоти и
пыли, облитые потом лица горели, кожа щек плакала
черными слезами.
Скосив глаза направо, Ромашов увидел далеко на самом краю поля небольшую тесную кучку маленьких всадников, которые в легких клубах желтоватой
пыли быстро приближались к строю. Шульгович со строгим и вдохновенным лицом отъехал от середины полка на расстояние, по крайней мере вчетверо больше, чем требовалось. Щеголяя тяжелой красотой приемов, подняв кверху свою серебряную бороду, оглядывая
черную неподвижную массу полка грозным, радостным и отчаянным взглядом, он затянул голосом, покатившимся по всему полю...
Лицо у него
почернело под слоем въевшейся
пыли; домашние еле бродят.
Я уже не спал, наблюдая, как сквозь щели дровяника пробиваются ко мне на постель лучи солнца, а в них пляшет какая-то серебряная
пыль, — эти пылинки — точно слова в сказке. В дровах шуршат мыши, бегают красненькие букашки с
черными точками на крыльях.
Небо было закрыто
черными тучами, и редкие капли дождя уже шлепали в густую
пыль; это был дождь, прошенный и моленный Туберозовым прошедшим днем на мирском молебне, и в теперешнем его появлении старик видел как бы знамение, что его молитва не бездейственна.
Его одежда, когда-то, вероятно,
черная, теперь стала серой от солнца, едкой белой
пыли и многочисленных ржавых пятен.
Когда
пыль, поднятую этой толкотней, пронесло дальше, к площади, знамя опять стояло неподвижно, а под знаменем встал человек с открытой головой, длинными, откинутыми назад волосами и
черными сверкающими глазами южанина. Он был невелик ростом, но возвышался над всею толпой, на своей платформе, и у него был удивительный голос, сразу покрывший говор толпы. Это был мистер Чарльз Гомперс, знаменитый оратор рабочего союза.
Усталый, весь
черный от
пыли офицер, привезший от генерала Козловского известие о выходе к русским Хаджи-Мурата, разминая ноги, вошел мимо часовых в широкое крыльцо наместнического дворца.
Приходилось разбираться в явлениях почти кошмарных. Вот рано утром он стоит на постройке у собора и видит — каменщики бросили в творило извести
чёрную собаку. Известь только ещё гасится, она кипит и булькает, собака горит, ей уже выжгло глаза, захлёбываясь, она взвизгивает, судорожно старается выплыть, а рабочие, стоя вокруг творила в белом пару и
пыли, смеются и длинными мешалками стукают по голове собаки, погружая искажённую морду в густую, жгучую, молочно-белую массу.
Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми
черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях и клубил ее платье, что
пыль внезапно поднималась и неслась столбом по дороге…
Ночные бабочки вились и, сыпля
пыль с крылышек, бились по столу и в стаканах, то влетали в огонь свечи, то исчезали в
черном воздухе, вне освещенного круга.
— «Не вихри, не ветры в полях подымаются, не буйные крутят
пыль черную: выезжает то сильный, могучий богатырь Добрыня Никитич на своем коне богатырском, с одним Торопом-слугой; на нем доспехи ратные как солнышко горят; на серебряной цепи висит меч-кладенец в полтораста пуд; во правой руке копье булатное, на коне сбруя красна золота.
То и дело голые тела рабочих, высушенные огнем,
черные от пропитавшей их угольной
пыли, нагибались вниз, причем на их спинах резко выступали все мускулы и все позвонки спинного хребта.
Действительно, вид у Боброва был ужасный. Кровь запеклась
черными сгустками на его бледном лице, выпачканном во многих местах угольною
пылью. Мокрая одежда висела клочьями на рукавах и на коленях; волосы.падали беспорядочными прядями на лоб.
Он дул с
черной тучи, неся с собой облака
пыли и запах дождя и мокрой земли.
Теперь, по всей вероятности, вихри, кружась и увлекая с земли
пыль, сухую траву и перья, поднимались под самое небо; вероятно, около самой
черной тучи летали перекати-поле, и как, должно быть, им было страшно!
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой,
черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной
пылью…
Тотчас же трава и прошлогодний бурьян подняли ропот, на дороге спирально закружилась
пыль, побежала по степи и, увлекая за собой солому, стрекоз и перья,
черным вертящимся столбом поднялась к небу и затуманила солнце.
С того дня, как умер сын его Джигангир и народ Самарканда встретил победителя злых джеттов [Джетты — жители Моголистана, включавшего в себя Восточный Туркестан, Семиречье и Джунгарию.] одетый в
черное и голубое, посыпав головы свои
пылью и пеплом, с того дня и до часа встречи со Смертью в Отраре, [Тимур умер во время похода к границам Китая, когда его армия прибыла в Отрар.] где она поборола его, — тридцать лет Тимур ни разу не улыбнулся — так жил он, сомкнув губы, ни пред кем не склоняя головы, и сердце его было закрыто для сострадания тридцать лет!
Сверкая медью, пароход ласково и быстро прижимался всё ближе к берегу, стало видно
черные стены мола, из-за них в небо поднимались сотни мачт, кое-где неподвижно висели яркие лоскутья флагов,
черный дым таял в воздухе, доносился запах масла, угольной
пыли, шум работ в гавани и сложный гул большого города.
— Да, да! Чем дальше на север, тем настойчивее люди! — утверждает Джиованни, большеголовый, широкоплечий парень, в
черных кудрях; лицо у него медно-красное, нос обожжен солнцем и покрыт белой чешуей омертвевшей кожи; глаза — большие, добрые, как у вола, и на левой руке нет большого пальца. Его речь так же медленна, как движения рук, пропитанных маслом и железной
пылью. Сжимая стакан вина в темных пальцах, с обломанными ногтями, он продолжает басом...
В трепете Сириуса такое напряжение, точно гордая звезда хочет затмить блеск всех светил. Море осеяно золотой
пылью, и это почти незаметное отражение небес немного оживляет
черную, немую пустыню, сообщая ей переливчатый, призрачный блеск. Как будто из глубин морских смотрят в небо тысячи фосфорически сияющих глаз…
А из-под бильярда вылазит красный весь толстяк в
черном, измазанном
пылью сюртуке, известный всей гулящей Москве бывший купец Емельянов, Иван Иванович.
День похорон был облачен и хмур. В туче густой
пыли за гробом Игната Гордеева
черной массой текла огромная толпа народа; сверкало золото риз духовенства, глухой шум ее медленного движения сливался с торжественной музыкой хора архиерейских певчих. Фому толкали и сзади и с боков; он шел, ничего не видя, кроме седой головы отца, и заунывное пение отдавалось в груди его тоскливым эхом. А Маякин, идя рядом с ним, назойливо и неустанно шептал ему в уши...
Звонили к вечерни; монахи и служки ходили взад и вперед по каменным плитам, ведущим от кельи архимандрита в храм; длинные,
черные мантии с шорохом обметали
пыль вслед за ними; и они толкали богомольцев с таким важным видом, как будто бы это была их главная должность.
«Ничего не надо говорить», — подумал Яков, выходя на крыльцо, и стал смотреть, как тени
чёрной и белой женщин стирают
пыль с камней; камни становятся всё светлее. Мать шепталась с Тихоном, он согласно кивал головою, конь тоже соглашался; в глазу его светилось медное пятно. Вышел из дома отец, мать сказала ему...
Посидев несколько минут молча, Илья пошёл домой. Там, в саду, пили чай под жаркой тенью деревьев, серых от
пыли. За большим столом сидели гости: тихий поп Глеб, механик Коптев,
чёрный и курчавый, как цыган, чисто вымытый конторщик Никонов, лицо у него до того смытое, что трудно понять, какое оно. Был маленький усатый нос, была шишка на лбу, между носом и шишкой расползалась улыбка, закрывая узкие щёлки глаз дрожащими складками кожи.
Вокруг оседланные кони;
Серебряные блещут брони;
На каждом лук, кинжал, колчан
И шашка на ремнях наборных,
Два пистолета и аркан,
Ружье; и в бурках, в шапках
черныхК набегу стар и млад готов,
И слышен топот табунов.
Вдруг
пыль взвилася над горами,
И слышен стук издалека;
Черкесы смотрят: меж кустами
Гирея видно, ездока!
Из-под слоя желтой приисковой
пыли, рассыпанного табаку, пепла и окурков можно было рассмотреть чернильницу без
чернил, несколько железных кружек с красными приисковыми печатями, пустую готовальню, сломанный ящик из-под сигар, коллекцию штуцерных пуль, дробь в мешочке, дробь в коробочке из-под пастилок Виши и дробь, просто рассыпанную по всему столу вместе с пистонами, оборванными пуговицами, обломками сургуча, заржавевшими перьями и тому подобной дрянью, которая неизвестно для чего и как забирается на письменные столы.
Внизу сгустился мрак, и
черные тени залегли по глубоким лугам; горы и лес слились в темные сплошные массы; а вверху, в голубом небе, как алмазная
пыль, фосфорическим светом горят неисчислимые миры.
Она внезапно схватила мою руку своими застывшими пальцами, Но голос изменил ей. Она вздохнула прерывисто и потупилась. Тяжелые космы
черных волос упали ей на лицо… Снежная
пыль еще не сошла с них.
Эти крутые узкие улицы,
черные от угольной
пыли, к ночи всегда становились липкими и зловонными, точно они потели в кошмарном сне. И они походили на сточные канавы или на грязные кишки, по которым большой международный город извергал в море все свои отбросы, всю свою гниль, мерзость и порок, заражая ими крепкие мускулистые тела и простые души.
В целом облаке
пыли сотни
чёрных лиц, тысячи глаз, точно звёзды Млечного пути. Вижу я: все эти очи — как огненные искры одной души, жадно ожидающей неведомой радости.