Неточные совпадения
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от
теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце
чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Солнечные лучи с своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким
теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею поднималось бледно-голубое небо,
чуть обрумяненное зарей.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух.
Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В душе Мазепы: звезды ночи,
Как обвинительные очи,
За ним насмешливо глядят,
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней,
теплой ночи тьма
Душна, как черная тюрьма.
Что за плавание в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет: утром ни холодно, ни
тепло, а вечером положительно холодно. Туманы скрывают от глаз
чуть не собственный нос. Вчера палили из пушек, били в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место, где стоит фрегат. Ветра большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а половина июля!
Но дунул холод, свежий ветер, и стоножки, тараканы — все исчезло. Взяли три рифа, а сегодня, 31-го марта утром, и четвертый. Грот взяли на гитовы и поставили грот-трисель. NO дует с холодом: вдруг из тропиков, через пять дней —
чуть не в мороз! Нет и 10°
тепла. Стихает — слава Богу!
Но дело я поправлю: меж безделок,
Красивых бус, дешевых перстеньков
У матери-Весны возьму немного,
Немножечко сердечного
тепла,
Чтоб только лишь
чуть теплилось сердечко.
Подходя к своему дому, Ромашов с удивлением увидел, что в маленьком окне его комнаты, среди
теплого мрака летней ночи, брезжит
чуть заметный свет. «Что это значит? — подумал он тревожно и невольно ускорил шаги. — Может быть, это вернулись мои секунданты с условиями дуэли?» В сенях он натолкнулся на Гайнана, не заметил его, испугался, вздрогнул и воскликнул сердито...
В воздухе
чуть не каждый день оттепель сменялась жгучим холодом, и наоборот; но настоящие
теплые дни перепадали редко.
Утро было тихое,
теплое, серое. Иногда казалось, что вот-вот пойдет дождь; но протянутая рука ничего не ощущала, и только глядя на рукав платья, можно было заметить следы крохотных, как мельчайший бисер, капель; но и те скоро прекратились. Ветра — точно на свете никогда не бывало. Каждый звук не летел, а разливался кругом; в отдалении
чуть сгущался беловатый пар, в воздухе пахло резедой и цветами белых акаций.
Буфет обратился в
теплое пристанище
чуть не для половины съехавшейся публики.
День был
теплый и туманный; снег
чуть не таял.
— Люблю я тихой зимней ночью одна быть; запрёшь дверь наглухо, в горнице — темно, только лампадка
чуть брезжит, а в постели
тепло, как в парном молоке; лежишь и слушаешь всем телом: тихо-тихо, только мороз о стену бьёт!
Как сейчас помню:
теплый осенний вечер; полоска слабого света
чуть брезжится на западе, и на ней от времени до времени вырезываются силуэты ближайших деревьев: они все казались мне солдатиками, и я мысленно сравнивал их с огненными мужичками, которые пробегают по сгоревшей, но не истлевшей еще бумаге, брошенной в печку.
Сердечно посожалели они меня, накормили пустыми щами, переночевал я у них в
теплой избе, а утром
чуть рассвело, напоив горячей водой с хлебом, старик отвел меня по
чуть протоптанной им же стежке через глубокий овраг, который выходил на Волгу, в деревню Яковлевское, откуда была дорога в Ковалево.
— Посмотри, боярин, — сказал Алексей, — он
чуть жив, а каким молодцом сидит на коне: видно, что ездок!.. Ого, да он начал пошевеливаться! Тише, брат, тише! Мой Серко и так устал. Однако ж, Юрий Дмитрич, или мы поразогрелись, или погода становится
теплее.
Солнце — в зените, раскаленное синее небо ослепляет, как будто из каждой его точки на землю, на море падает огненно-синий луч, глубоко вонзаясь в камень города и воду. Море блестит, словно шелк, густо расшитый серебром, и,
чуть касаясь набережной сонными движениями зеленоватых
теплых волн, тихо поет мудрую песню об источнике жизни и счастья — солнце.
Тихими ночами лета море спокойно, как душа ребенка, утомленного играми дня, дремлет оно,
чуть вздыхая, и, должно быть, видит какие-то яркие сны, — если плыть ночью по его густой и
теплой воде, синие искры горят под руками, синее пламя разливается вокруг, и душа человека тихо тает в этом огне, ласковом, точно сказка матери.
Она облетела все комнаты и еще раз убедилась, что она совершенно одна. Теперь можно было делать решительно все, что захочется. А как хорошо, что в комнатах так
тепло! Зима там, на улице, а в комнатах и
тепло и уютно, особенно когда вечером зажигали лампы и свечи. С первой лампой, впрочем, вышла маленькая неприятность — Муха налетела было опять на огонь и
чуть не сгорела.
Сбивал он Сашу своими переходами от волнения к покою, от грубости, даже как будто цинизма, к мягкому добродушию,
чуть ли не ребячьей наивности; и — что редко бывало с внимательным Сашей — не мог он твердо определить свое отношение к новому знакомцу: то
чуть ли не противен, а то нравится, вызывает в сердце что-то
теплое, пожалуй, немного грустное, напоминает кого-то милого.
— Ничего! Только боязно в нем, — ответил Гаврила, ровно и сильно ударяя веслами по воде. Вода
чуть слышно звенела и плескалась под ударами длинных весел и все блестела
теплым голубым светом фосфора.
Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только легонький
теплый ветерочек
чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к темным желаниям.
— А то вот еще, — продолжала она, — случалось ли вам сидеть в
теплую, темную, тихую ночь возле леса; мне всегда кажется тогда, что сзади, близко, над самым ухом, как будто двое горячо спорят
чуть слышным шёпотом.
Склонив гибкую шею под ее живот и изогнув кверху морду, жеребенок привычно тычет губами между задних ног, находит
теплый упругий сосок, весь переполненный сладким,
чуть кисловатым молоком, которое брызжет ему в рот тонкими горячими струйками, и все пьет и не может оторваться.
Красный свет вечерней зари оставался еще на половине неба; еще домы, обращенные к той стороне,
чуть озарялись ее
теплым светом; а между тем уже холодное синеватое сиянье месяца становилось сильнее.
Идем под свежим ветерком, катерок кренится и бортом захватывает, а я ни на что внимания не обращаю, и в груди у меня слезы. В душе самые
теплые чувства, а на уме какая-то гадость, будто отнимают у меня что-то самое драгоценное, самое родное. И
чуть я позабудусь, сейчас в уме толкутся стихи: «А ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой». «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Я зарыдал во сне. «Никита мой милый! Никитушка! Что с тобою делают!»
И к этим тонким, грустным, сострадательным ощущениям примешивалось
чуть слышно, как аромат тонкого вина, воспоминание о
теплых обнаженных руках, и о голосе, дрожавшем от чувственной страсти, и о прекрасных глазах, глядевших вниз, на его губы…
Дыханием
тёплым у моря весна
Чуть гривы коней их шевелит,
На мокрый песок набегает волна
И пену им под ноги стелет.
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка к концу подходит… избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому надо присмотреть, а то народец-от у нас
теплый.
Чуть чего недоглядел, мигом растащут.
Вслед за тем девушки и дети высыпали шумной гурьбой в побелевший от инея красиво разубранный морозом обширный приютский сад. Среди безобразных бурых салопов и
теплых приютских капоров выделялась резким пятном франтоватая котиковая шубка Нан, ее щегольской берет и огромная,
чуть ли не с рост девочки, пушистая муфта.
— Собачья жизнь! — проворчал почтальон, водя глазами по стенам и словно не веря, что он в
тепле. —
Чуть не пропали! Коли б не ваш огонь, так не знаю, что бы и было… И чума его знает, когда все это кончится! Конца-краю нет этой собачьей жизни! Куда мы заехали? — спросил он, понизив голос и вскидывая глазами на дьячиху.
Большие, глубокие, серьезные, занимающие
чуть ли не целую треть лица, они полны
тепла, ласки и какого-то изнутри выливающегося света.
Следующий урок был батюшкин. Славный был наш добрый институтский батюшка!
Чуть ли не святым прослыл он в наших юных понятиях за
теплое, чисто отеческое отношение к девочкам.
Лицо Перновского становилось совсем красным, влажное от чая и душевного волнения. Глаза бегали с одной стороны на другую;
чуть заметные брови он то подымал, то сдвигал на переносице. Злобность всплыла в нем и держала его точно в тисках, вместе с предчувствием скандала. Он видел, что попался в руки «
теплых ребят», что они неспроста обсели его и повели разговор в таком тоне.
Глянул он в уголок — видит на турецком столике
чуть початая полбутылки шустовского коньяку… С колокольчиком. Потянулся к ей корнет, как младенец к соске. Вытер слюнку, припал к горлышку. «Клю-клю-клю…»
Тепло в кишки ароматным кипятком вступило, — какие уж там девушки. Да и давешний заряд немалый был.
На портрете была изображена красивая полная шатенка, с необычайно добрым выражением карих глаз, и с
чуть заметными складочками у красивых губ, указывающих на сильную волю — это была покойная мать Николая Павловича Зарудина, умершая, когда он еще был в корпусе, но память о которой была жива в его душе, и он с особою ясностью именно теперь припомнил ее мягкий грудной голос, похожий на голос Талечки, и ее нежную,
теплую, ласкающую руку.
Присела на гнилой дубовый пень, обросший мохом. Но все не заговаривала, и только грудь ее
чуть заметно вздрагивала. Мутное небо в полной тишине заметно темнело, стали падать мелкие
теплые капли. С резким треском неожиданно через все небо прокатился удар грома, и опять кругом стало расслабленно-тихо. В мутной дали Оки показался пароход и бессильно пыхтел, как будто не двигаясь с места.
Для них уже вблизи и степей недоставало; полтвые круторогие волы Дукача сильны, рослы и тоже
чуть не сотнями пар ходили в новых возах то в Москву, то в Крым, то в Нежин; а пчелиная пасека в своем липняке, в
теплой запуши была такая, что колодки надо было считать сотнями.
Оно, по здравому суждению, ему так бы и стоило со мною сделать, особенно после того, как я ему вчера нагрозил и его крестить и брата его Кузьму-Демьяна разыскивать; но он, по своему язычеству, не так поступил.
Чуть я, с трудом двинув моими набрякшими членами, сел на дне моей разрытой могилы, как увидел я его шагах в тридцати от меня. Он стоял под большим заиндевелым деревом и довольно забавно кривлялся, а над ним, на длинном суку, висела собака, у которой из распоротого брюха ползли вниз
теплые черева.
Он поглядел на часы. Было еще только 4 часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать всё-таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел
теплый сюртук и шляпу, и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая;
чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.