Неточные совпадения
Жеребец, с усилием тыкаясь
ногами, укоротил быстрый ход своего большого тела, и кавалергардский офицер, как человек, проснувшийся от тяжелого сна, оглянулся кругом и с трудом улыбнулся. Толпа своих и
чужих окружила его.
Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому до тебя дела нет. А
чужих не трогай! У нас так не водится, а то парни
ноги переломают. Я за свою… да я и не знаю, что сделаю! Горло перерву!
— Можно ведь, бабушка, погибнуть и по
чужой вине, — возражал Райский, желая проследить за развитием ее житейских понятий, — есть между людей вражда, страсти. Чем виноват человек, когда ему подставляют
ногу, опутывают его интригой, крадут, убивают!.. Мало ли что!
Скоро мне наскучило и ухо привыкло, так что я хоть и продолжал слушать, но механически, а иногда и совсем забывая, что слушаю, как вдруг произошло что-то чрезвычайное, точно как бы кто-то соскочил со стула обеими
ногами или вдруг вскочил с места и затопал; затем раздался стон и вдруг крик, даже и не крик, а визг, животный, озлобленный и которому уже все равно, услышат
чужие или нет.
Не то чтоб он меня так уж очень мучил, но все-таки я был потрясен до основания; и даже до того, что обыкновенное человеческое чувство некоторого удовольствия при
чужом несчастии, то есть когда кто сломает
ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и проч., даже обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне другому, чрезвычайно цельному ощущению, именно горю, сожалению о Крафте, то есть сожалению ли, не знаю, но какому-то весьма сильному и доброму чувству.
Он пихнул его
ногой. Бедняк поднялся тихо, сронил хлеб долой с носа и пошел, словно на цыпочках, в переднюю, глубоко оскорбленный. И действительно:
чужой человек в первый раз приехал, а с ним вот как поступают.
Дядья, в одинаковых черных полушубках, приподняли крест с земли и встали под крылья; Григорий и какой-то
чужой человек, с трудом подняв тяжелый комель, положили его на широкое плечо Цыганка; он пошатнулся, расставил
ноги.
И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи, — в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы,
Стояли кругом. На недвижных
ногахНе издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Всё тихо — ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.
Когда-то давно Ганна была и красива и «товста», а теперь остались у ней кожа да кости. Даже сквозь жупан выступали на спине худые лопатки. Сгорбленные плечи, тонкая шея и сморщенное лицо делали Ганну старше ее лет, а обмотанная бумажною шалью голова точно была
чужая. Стоптанные старые сапоги так и болтались у ней на
ногах. С моста нужно было подняться опять в горку, и Ганна приостановилась, чтобы перевести немного дух: у ней давно болела грудь.
— Ломаный я человек, родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой раз и жисти своей не рад… Поработаю — спина отымается, руки заболят,
ноги точно
чужие сделаются. Завидно на других глядеть, как добрые люди над работой убиваются.
Он хотел подняться, но только застонал, — левая
нога, которою он ударил Спирьку, была точно
чужая, а страшная боль в лодыжке заставила его застонать. Самойло Евтихыч пал ничком, его окружили и начали поднимать.
У него болела голова, а руки и
ноги казались какими-то
чужими, ненужными, к тому же на улице с утра шел мелкий и точно грязный дождь.
В нем как-то все было не к месту, точно платье с
чужого плеча: тонкие
ноги с широчайшими ступнями, длинные руки с узкой, бессильной костью, впалая чахоточная грудь, расшатанная походка, зеленовато-серое лицо с длинным носом и узкими карими глазами, наконец вялые движения, где все выходило углом.
Проститься с ней? Я двинул свои —
чужие —
ноги, задел стул — он упал ничком, мертвый, как там — у нее в комнате. Губы у нее были холодные — когда-то такой же холодный был пол вот здесь, в моей комнате возле кровати.
Ромашову вдруг показалось, что сияющий майский день сразу потемнел, что на его плечи легла мертвая,
чужая тяжесть, похожая на песчаную гору, и что музыка заиграла скучно и глухо. И сам он почувствовал себя маленьким, слабым, некрасивым, с вялыми движениями, с грузными, неловкими, заплетающимися
ногами.
— Да, и домой. Сидят почтенные родители у окна и водку пьют:"Проваливай! чтоб
ноги твоей у нас не было!"А квартира, между прочим, — моя, вывеска на доме — моя; за все я собственные деньги платил. Могут ли они теперича в
чужой квартире дебоширствовать?
Словом сказать, так обставил дело, что мужичку курицы выпустить некуда. Курица глупа, не рассуждает, что свое и что
чужое, бредет туда, где лучше, — за это ее сейчас в суп. Ищет баба курицу, с
ног сбилась, а Конон Лукич молчит.
— Не сделал? ну, и тем лучше, мой друг! По закону — оно даже справедливее. Ведь не
чужим, а своим же присным достанется. Я вот на чту уж хил — одной
ногой в могиле стою! а все-таки думаю: зачем же мне распоряжение делать, коль скоро закон за меня распорядиться может. И ведь как это хорошо, голубчик! Ни свары, ни зависти, ни кляуз… закон!
— Ты думаешь — легко мне? Родила детей, нянчила, на
ноги ставила — для чего? Вот — живу кухаркой у них, сладко это мне? Привел сын
чужую бабу и променял на нее свою кровь — хорошо это? Ну?
Ноги у него — точно
чужие, тело некрасиво извивается, он бьется, как оса в паутине или рыба в сети, — это невесело.
И все кругом —
чужой язык звучит, незнакомая речь хлещет в уши, непонятная и дикая, как волна, что брызжет пеной под
ногами.
Теперь
ноги одни ходили по свету в то время, как голова путалась с
чужими людьми.
Не первый он был и не последний из тех, кто, попрощавшись с родными и соседями, взяли, как говорится,
ноги за пояс и пошли искать долю, работать, биться с лихой нуждой и есть горький хлеб из
чужих печей на чужбине.
Женат он еще не был, изба у него была плохая, а земли столько, что если лечь такому огромному человеку поперек полосы, то
ноги уже окажутся на
чужой земле.
Петр. Я-то
чужой, про меня что говорить! Я каторжный, по рукам, по
ногам скованный навеки нерушимо.
Константин неуклюже высвободил из-под себя
ноги, растянулся на земле и подпер голову кулаками, потом поднялся и опять сел. Все теперь отлично понимали, что это был влюбленный и счастливый человек, счастливый до тоски; его улыбка, глаза и каждое движение выражали томительное счастье. Он не находил себе места и не знал, какую принять позу и что делать, чтобы не изнемогать от изобилия приятных мыслей. Излив перед
чужими людьми свою душу, он наконец уселся покойно и, глядя на огонь, задумался.
Серебряков. Нет, мне душно… Я сейчас задремал, и мне снилось, будто у меня левая
нога чужая. Проснулся от мучительной боли. Нет, это не подагра, скорей ревматизм. Который теперь час?
Ведь она всегда была такой скромной Метелочкой и никогда не важничала, как это случалось иногда с другими. Например, Матрена Ивановна или Аня и Катя, — эти милые куклы любили посмеяться над
чужими недостатками: у Клоуна не хватало одной
ноги, у Петрушки был длинный нос, у Карла Иваныча — лысина, Цыган походил на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ваньке.
Беспокойнее шумел двор — вдруг почувствовалось, что дом
чужой, и потянуло ближе к шуму; колеблясь, толкались по комнате, сразу принявшей вид беспорядка и угрюмости. Встревоженная Глаша сперва жалась к столу, где сидели Колесников и Саша, потом исчезла куда-то. Гоготали около найденного граммофона и, смешливо морщась и покачиваясь на нетвердых
ногах, божился Иван...
Сосунчики бросались к
ногам иногда
чужих маток и звонко ржали, отзываясь на короткое гоготанье маток.
— Конечно, это нам тяжело, — вздыхает жена, — но пока он окончательно не стал на
ноги, мы обязаны помогать ему. Мальчик на
чужой стороне, жалованье маленькое… Впрочем, если хочешь, в будущем месяце мы пошлем ему не пятьдесят, а сорок. Как ты думаешь?
Плюсны
ног, словно
чужие, тяжелые, переступают слабо и неверно.
И, глядя в темноту, далеко перед собою, остановившимся, напряженным взглядом, так же медленно протянул руку, нащупал рожок и зажег свет. Потом встал и, не надевая туфель, босыми
ногами по ковру обошел
чужую незнакомую спальню, нашел еще рожок от стенной лампы и зажег. Стало светло и приятно, и только взбудораженная постель со свалившимся на пол одеялом говорила о каком-то не совсем еще прошедшем ужасе.
И от этих воспоминаний собственное тучное больное тело, раскинувшееся на кровати, казалось уже
чужим, уже испытывающим огненную силу взрыва; и чудилось, будто руки в плече отделяются от туловища, зубы выпадают, мозг разделяется на частицы,
ноги немеют и лежат покорно, пальцами вверх, как у покойника.
На всех поворотах нагромождена была бездна всякого жилецкого хлама, так что
чужой, не бывалый человек, попавши на эту лестницу в темное время, принуждаем был по ней с полчаса путешествовать, рискуя сломать себе
ноги и проклиная вместе с лестницей и знакомых своих, неудобно так поселившихся.
Или нет; он уже никого не видал, ни на кого не глядел… а, двигаемый тою же самой пружиной, посредством которой вскочил на
чужой бал непрошеный, подался вперед, потом и еще вперед, и еще вперед; наткнулся мимоходом на какого-то советника, отдавил ему
ногу; кстати уже наступил на платье одной почтенной старушки и немного порвал его, толкнул человека с подносом, толкнул и еще кой-кого и, не заметив всего этого, или, лучше сказать, заметив, но уж так, заодно, не глядя ни на кого, пробираясь все далее и далее вперед, вдруг очутился перед самой Кларой Олсуфьевной.
В спальне, в чистилке, стояла скамейка, покрытая простыней. Войдя, он видел и не видел дядьку Балдея, державшего руки за спиной. Двое других дядек Четуха и Куняев — спустили с него панталоны, сели Буланину на
ноги и на голову. Он услышал затхлый запах солдатских штанов. Было ужасное чувство, самое ужасное в этом истязании ребенка, — это сознание неотвратимости, непреклонности
чужой воли. Оно было в тысячу раз страшнее, чем физическая боль…
Они держали себя самым вызывающим образом, повелительно обращались с прислугой, плевали через плечи незнакомых соседей, клали
ноги на
чужие сиденья, выплескивали на пол пиво под предлогом, что оно несвежее.
Многие, почти половина, приходили с женщинами в платочках, никто не обижался на тесноту, на отдавленную
ногу, на смятую шапку, на
чужое пиво, окатившее штаны; если обижались, то только по пьяному делу «для задера».
Погасла милая душа его, и сразу стало для меня темно и холодно. Когда его хоронили, хворый я лежал и не мог проводить на погост дорогого человека, а встал на
ноги — первым делом пошёл на могилу к нему, сел там — и даже плакать не мог в тоске. Звенит в памяти голос его, оживают речи, а человека, который бы ласковую руку на голову мне положил, больше нет на земле. Всё стало
чужое, далёкое… Закрыл глаза, сижу. Вдруг — поднимает меня кто-то: взял за руку и поднимает. Гляжу — Титов.
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней душа моя, не освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие. Но яркой звездою сверкает предо мной лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и вижу во тьме два луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как
чужая,
ноги дрожат. А братия смеётся...
— Эй ты,
чужая ужна, што больно перья-то распустила?.. Мне житья не стало от твоих-то хахалей!.. Штобы и духу ихнего не было, а то прямо пойду к генералу и паду в
ноги: «Расказните, ваше высокопревосходительство, а подобных безобразиев в вашем собственном доме не могу допустить». Слышала?
Часто слух ее как будто прояснялся, между тем как вся она оставалась в том расслабленном состоянии, похожем на летаргию, и внятно слышались ей тогда отрывистые речи гостей скотницы, долго еще за полночь толковавших о деяниях одноглазого лешего,
чужого домового, моргуньи-русалки, ведьмы киевской и сестры ее муромской, бабы-яги костяной
ноги и птицы-гаганы…
Краснов. Да и я вас в обиду не дам-с. При ваших глазах родной сестры не пожалел, из дому прогнал; а доведись кого
чужого, так он бы и
ног не уволок. Вы еще не знаете моего карахтера, я подчас сам себе не рад.
— А тебе, собачий сын, надо в
чужие двери нос совать? — ответил парубок из тени. — Так вот погоди, я и тебя поцелую дрючком по
ногам. Будешь вперед знать, как людям делать помеху.
И при помощи жены он так перетасовал гостей, что парочки, склонные к флирту или соединенные давнишней, всему городу известной связью, очутились вместе. Эта милая предупредительность всегда принята на семейных вечерах, и потому нередко, нагнувшись за упавшей салфеткой, одинокий наблюдатель увидит под столом переплетенные
ноги, а также руки, лежащие на
чужих коленях.
Макар с удивлением заметил, что после попа Ивана не остается следов на снегу. Взглянув себе под
ноги, он также не увидел следов: снег был чист и гладок, как скатерть. Он подумал, что теперь ему очень удобно ходить по
чужим ловушкам, так как никто об этом не может узнать; но попик, угадавший, очевидно, его сокровенную мысль, повернулся к нему и сказал...
Степан побежал за ней вслед, начал ловить ее у самых
ног ее хозяина; но проворная собачка не давалась
чужому в руки, прыгала и увертывалась.
Идя из залы к себе в кабинет, он поднимал правую
ногу выше, чем следует, искал руками дверных косяков, и в это время во всей его фигуре чувствовалось какое-то недоумение, точно он попал в
чужую квартиру или же первый раз в жизни напился пьян и теперь с недоумением отдавался своему новому ощущению.
Одна
нога, обращенная носком внутрь, осталась непокрытой и казалась
чужой, взятой от другого человека; на подошве сапога, черной и совершенно новой на выемке, прилипла бумажка от тянучки.