И страсть ее побеждала целомудренного попа. Под долгие стоны осенней ночи, под звуки безумных речей, когда сама вечно лгущая жизнь словно обнажала свои темные таинственные недра, — в его помраченном сознании мелькала, как зарница,
чудовищная мысль: о каком-то чудесном воскресении, о какой-то далекой и чудесной возможности. И на бешеную страсть попадьи он, целомудренный и стыдливый, отвечал такою же бешеной страстью, в которой было все: и светлая надежда, и молитва, и безмерное отчаяние великого преступника.
Неточные совпадения
Но он понял вполне, до какой
чудовищной боли истерзала ее, и уже давно,
мысль о бесчестном и позорном ее положении.
Наступил промежуток
чудовищной темноты и тишины — без
мыслей, без воли, без всяких внешних впечатлений, почти без сознания, кроме одного страшного убеждения, что сейчас, вот сию минуту, произойдет что-то нелепое, непоправимое, ужасное.
Мысль со временем пожалеть об этом угле — меня самого поражала ужасом: я и тогда уже предчувствовал, до какой
чудовищной степени приживчив человек.
Маятник
мыслей моих делал
чудовищные размахи, и ему подвертывались всяческие картины, вплоть до появления карликов.
Все это было ново, интересно и вызывало сравнения. Главная роскошь «Фитиля» заключалась в кают-компании, где стояли краденые бронзовые подсвечники и несколько китайских шкатулок, куда время от времени бросали огрызки сигар. Аян нетерпеливо вздохнул, глаза его, прикованные к портьере, выражали мучительное нетерпение.
Мысль, что его не примут, показалась
чудовищной. Тишина раздражала.
Нелепые
мысли, одна
чудовищнее другой, завертелись в его голове.
Он знал, что из мака делается опиум; может быть, эта
мысль, разрастаясь и принимая
чудовищные формы, заставила его создать страшный фантастический призрак.
Так она кричала, и я не знал, откуда исходит ее
чудовищный голос. Я даже не знаю, кто это был; я называю это
мыслью, но, может быть, это была не
мысль.
Мысли — те, как голуби над пожаром, кружились в голове, а она кричала откуда-то снизу, сверху, с боков, где я не мог ни увидеть ее, ни поймать.
Единая
мысль разбилась на тысячу
мыслей, и каждая из них была сильна, и все они были враждебны. Они кружились в диком танце, а музыкою им был
чудовищный голос, гулкий, как труба, и несся он откуда-то из неведомой мне глубины. Это была бежавшая
мысль, самая страшная из змей, ибо она пряталась во мраке. Из головы, где я крепко держал ее, она ушла в тайники тела, в черную и неизведанную его глубину. И оттуда она кричала, как посторонний, как бежавший раб, наглый и дерзкий в сознании своей безопасности.
Как разобраться во всех этих тонких изворотах чужой
мысли, в этом
чудовищном вихре чувств и желаний, который постоянно, быстро и неуловимо несется в душе постороннего человека?»
Мысль неожиданная и
чудовищная. Только в душе Достоевского могла родиться такая
мысль. И однако, по существу своему,
мысль эта до странности проста и естественна.
Над этим можно бы только в изумлении развести руками: что его гонит? Преступление, которое надо «искупить» страданием? Но ведь Дмитрий в нем неповинен, не он убил отца. Почему же его ободряет
мысль, что он бежит на такую же каторгу, а не на радость и счастье?.. Но не изумляешься. Смотришь кругом на бессильно корчащуюся, немощную и безвольную жизнь, и во всей нелепице этой начинаешь чувствовать какую-то
чудовищную необходимость, почти правду, рожденную… Из чего?
Эта
мысль показалась князю Сергею Сергеевичу и соблазнительной и
чудовищной. Жить с сообщницей убийцы, жить с убийцей. Холодный пот выступил на лбу князя.
Порой аббат Грубер даже думал, что молодая женщина отказалась сама от поставленного ею за оказанную услугу
чудовищного условия, но подобная
мысль закрадывалась в голову умного иезуита лишь на мгновение.
Ее слова и бледное лицо были сердиты, но ее глаза были полны самой нежной, страстной любви. Я уже смотрел на это прекрасное создание, как на свою собственность, и тут впервые я заметил, что у нее золотистые брови, чудные брови, каких я раньше никогда не видел.
Мысль, что я сейчас могу привлечь ее к себе, ласкать, касаться ее замечательных волос, представилась мне вдруг такою
чудовищной, что я засмеялся и закрыл глаза.
В болезненной темноте закрытых ставен, среди
чудовищных грез, рожденных алкоголем, под тягучие звуки упорных речей о погибшем первенце у жены его явилась безумная
мысль: родить нового сына, и в нем воскреснет безвременно погибший.