Неточные совпадения
Возвратился он к вечеру, ослепленный, оглушенный,
чувствуя себя так, точно побывал
в далекой, неведомой ему стране. Но это ощущение насыщенности не тяготило, а, как бы расширяя Клима, настойчиво требовало
формы и обещало наградить большой радостью, которую он уже смутно
чувствовал.
Самгин
чувствовал себя отвратительно. Одолевали неприятные воспоминания о жизни
в этом доме. Неприятны были комнаты, перегруженные разнообразной старинной мебелью, набитые мелкими пустяками, которые должны были говорить об эстетических вкусах хозяйки.
В спальне Варвары на стене висела большая фотография его, Самгина, во фраке, с головой
в форме тыквы, — тоже неприятная.
Столь крутой поворот знакомых мыслей Томилина возмущал Самгина не только тем, что так неожиданно крут, но еще и тем, что Томилин
в резкой
форме выразил некоторые, еще не совсем ясные, мысли, на которых Самгин хотел построить свою книгу о разуме. Не первый раз случалось, что осторожные мысли Самгина предупреждались и высказывались раньше, чем он решался сделать это. Он
почувствовал себя обворованным рыжим философом.
«Нет, это не ограниченность
в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо
в готовые прочные
формы. Заслуга человека тут —
почувствовать и удержать
в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить
в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
У него даже мелькнула мысль передать ей, конечно
в приличной и доступной ей степени и
форме, всю длинную исповедь своих увлечений, поставить на неведомую ей высоту Беловодову, облить ее блеском красоты, женской прелести, так, чтобы бедная Вера
почувствовала себя просто Сандрильоной [Золушкой (фр. Cendrillon).] перед ней, и потом поведать о том, как и эта красота жила только неделю
в его воображении.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед
собой, у меня зарябило
в глазах, я
чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах,
формах».
Я
чувствую теперь потребность не оправдываться, — я не признаю над
собою суда, кроме меня самого, — а говорить; да сверх того, вам нечего больше мне сказать: я понял вас; вы будете только пробовать те же вещи облекать
в более и более оскорбительную
форму; это наконец раздражит нас обоих, а, право, мне не хотелось бы поставить вас на барьер, между прочим, потому, что вы нужны, необходимы для этой женщины.
Психология народных обрядов коренится
в религиозном миросозерцании. Заклинающий человек властен над природой, она служит только ему; оттого он сам
чувствует себя богом. Это подтверждается массой фактов, собранных о людях-богах. Состояние сознания заклинающего природу, по словам Е.
В. Аничкова, еще не религия, но то смутное мировоззрение,
в котором таились уже зачатки религии. Заклинание — это древнейшая
форма религиозного сознания. [Там же, стр. 38–39]
Дочь была белокурая, чрезвычайно белая, бледная, полная, чрезвычайно короткая девушка, с испуганным детским лицом и очень развитыми женскими
формами. Отец Сергий остался на лавочке у входа. Когда проходила девушка и остановилась подле него и он благословил ее, он сам ужаснулся на
себя, как он осмотрел ее тело. Она прошла, а он
чувствовал себя ужаленным. По лицу ее он увидал, что она чувственна и слабоумна. Он встал и вошел
в келью. Она сидела на табурете, дожидаясь его.
Он сам создавал
себе систему; она выживалась
в нем годами, и
в душе его уже мало-помалу восставал еще темный, неясный, но как-то дивно-отрадный образ идеи, воплощенной
в новую, просветленную
форму, и эта
форма просилась из души его, терзая эту душу; он еще робко
чувствовал оригинальность, истину и самобытность ее: творчество уже сказывалось силам его; оно формировалось и крепло.
И они, конечно, прекрасны, но
в них есть однообразие; однако
в этом винить автора нельзя, потому что это такой род литературы,
в котором писатель
чувствует себя невольником слишком тесной и правильно ограниченной
формы.
Я вошел
в комнату Кузьмы. Он не спал и
чувствовал себя лучше обыкновенного, как объяснила мне Марья Петровна, неизменно сидевшая около постели. Он еще не видел меня
в форме, и мой вид неприятно поразил его.
Утром я пошел
в штаб дивизии. Необычно было
чувствовать себя в военной
форме, необычно было, что встречные солдаты и городовые делают тебе под козырек. Ноги путались
в болтавшейся на боку шашке.
Как только вошел Николай
в своей гусарской
форме, распространяя вокруг
себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда] его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу
почувствовал, что вступил
в подобающее ему
в губернии и всегда приятное, но теперь после долгого лишения опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца.