Неточные совпадения
— Да, я. И знаете ли, с какою целью? Куклы делать, головки, чтобы не ломались. Я ведь тоже практическая. Но все еще не готово. Нужно еще Либиха почитать. Кстати,
читали вы статью Кислякова о женском труде
в «Московских ведомостях»?
Прочтите, пожалуйста. Ведь вас интересует женский вопрос? И
школы тоже? Чем ваш приятель занимается? Как его зовут?
Посмотрев, как хлопотливо порхают
в придорожном кустарнике овсянки, он
в сотый раз подумал: с детства, дома и
в школе, потом —
в университете его начиняли массой ненужных, обременительных знаний, идей, потом он
прочитал множество книг и вот не может найти себя
в паутине насильно воспринятого чужого…
Он
читал какие-то лекции
в музыкальной
школе, печатал
в «Нашем крае» статейки о новостях науки и работал над книгой «Социальные причины психических болезней».
Среда,
в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней
школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые
читали историю Французской революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали политику с кокетством, молодые литераторы, еще не облаянные и не укушенные критикой, собакой славы, но уже с признаками бешенства
в их отношении к вопросу о социальной ответственности искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или иной партии, но, видимо, не уверенные, что программы способны удовлетворить все разнообразие их желаний.
В другой раз, опять по неосторожности, вырвалось у него
в разговоре с бароном слова два о
школах живописи — опять ему работа на неделю;
читать, рассказывать; да потом еще поехали
в Эрмитаж: и там еще он должен был делом подтверждать ей прочитанное.
Она не только знает
читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая
в себе зародыши преступности, была воспитана
в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает
в дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять на посетителей тем таинственным,
в последнее время исследованным наукой,
в особенности
школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
В мягких, глубоких креслах было покойно, огни мигали так ласково
в сумерках гостиной; и теперь,
в летний вечер, когда долетали с улицы голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять, как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими холодными лучами снежную равнину и путника, одиноко шедшего по дороге; Вера Иосифовна
читала о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя
в деревне
школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника, —
читала о том, чего никогда не бывает
в жизни, и все-таки слушать было приятно, удобно, и
в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать.
Он с самого детства любил уходить
в угол и книжки
читать, и, однако же, и товарищи его до того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во все время пребывания его
в школе.
Прочти Григоровича Рыбаки.Новая
школа русского быта. Очень удачно! — Нередко мороз по коже, как при хорошей музыке. [Статья
В. П. Гаевского о Дельвиге —
в «Современнике» за 1853 г., № 2 и 3; роман Д.
В. Григоровича «Рыбаки» — там же, № 3 и сл.]
— Да, — говорил Райнеру Пархоменко, — это необходимо для однообразия. Теперь
в тамошних
школах будут
читать и
в здешних. Я двум распорядителям уж роздал по четыре экземпляра «звезд» и Фейербаха на
школу, а то через вас вышлю.
Таким непочатым умом научиться
читать, писать, считать, а особенно без
школы,
в охотку, это как орех разгрызть.
Только вдруг я раз
в кондитерской,
в которую хожу каждый день пить кофе,
читаю в французской газете, что,
в противоположность всем немецким философам,
в Париже образуется
школа позитивистов, и представитель ее — Огюст Конт…
Все мы (а может быть, и вы) еще детьми,
в школе,
читали этот величайший из дошедших до нас памятников древней литературы — «Расписание железных дорог».
Он живет изо дня
в день; ничего не провидит, и только практика может вызвать его из оцепенения. Когда наступит время для практических применений, когда к нему принесут окладной лист, или сын его, с заплаканными глазами, прибежит из
школы — только тогда он вспомнит, что нечто
читал, да не догадался подумать. Но и тут его успокоит соображение: зачем думать? все равно плетью обуха не перешибешь! — "Ступай, Петя,
в школу — терпи!""Готовь, жена, деньги! Новый налог бог послал!"
Бедная девушка с жадностью бросилась
в этот безбрежный океан. Какими героями казались ей Жанены, Бальзаки, Друино — и целая вереница великих мужей! Что перед их дивными изображениями жалкая сказка о Вулкане? Венера перед этими новыми героинями просто невинность! И она жадно
читала новую
школу, вероятно,
читает и теперь.
Пиши: «Он
читает на двух языках все, что выходит замечательного по всем отраслям человеческих знаний, любит искусства, имеет прекрасную коллекцию картин фламандской
школы — это его вкус, часто бывает
в театре, но не суетится, не мечется, не ахает, не охает, думая, что это ребячество, что надо воздерживать себя, не навязывать никому своих впечатлений, потому, что до них никому нет надобности.
— Учился, конечно,
в деревенской
школе читать и писать, после чего поступил
в ученье к сапожному мастеру.
И я с жаром начал говорить о том, что
в самом падшем создании могут еще сохраниться высочайшие человеческие чувства; что неисследима глубина души человеческой; что нельзя презирать падших, а, напротив, должно отыскивать и восстановлять; что неверна общепринятая мерка добра и нравственности и проч. и проч., — словом, я воспламенился и рассказал даже о натуральной
школе;
в заключение же
прочел стихи...
Репетировали для бенефиса Н. М. Медведевой «Эмилию Галотти». Пьеса, по обыкновению, находилась у отца, и дочка, как и всегда,
прочла ее, увлеклась, переписала и выучила роль Эмилии и опять
в школе прочла товаркам.
Со второго класса прибавлялся ежедневно час для греческого языка, с 11 1/2 ч. до 12 1/2; и если я по этому языку на всю жизнь остался хром, то винить могу только собственную неспособность к языкам и
в видах ее отсутствие
в школе туторства. Ведь другие же мальчики начинали учиться греческой азбуке
в один час со мною. И через год уже без особенного затруднения
читали «Одиссею», тогда как я, не усвоив себе с первых пор основательно производства времен, вынужден был довольствоваться сбивчивым навыком.
Прочтите «Семейную хронику» и «Детские годы» С. Т. Аксакова,
прочтите «Годы
в школе» г. Вицына («Русская беседа», 1859, № 1–4), «Незатейливое воспитание», из записок А. Щ.
в «Атенее» (1858, № 43–45), — не та ли же самая история повторялась у нас
в частном воспитании, вплоть до француза по крайней мере?
Утром домине приступил прослушивать уроки панычей до выхода
в школы. Как братья училися и как вели себя — я рассказывать
в особенности не буду: я знаю себя только. Дошла очередь до моего урока. Я ни
в зуб не знал ничего. И мог ли я что-нибудь выучить из урока, когда он был по-латыни? Домине же Галушкинский нас не учил буквам и складам латинским, а шагнул вперед по верхам, заставляя затверживать по слуху. Моего же урока даже никто и не
прочел для меня, и потому из него я не знал ни словечка.
Он был
в совершенной ее зависимости по самый день смерти ее. Когда она умерла, положивши ее как должно, назначил псалтырщиков своих
читать над нею, умилился сердцем и возопил при всех нас:"Брате Тимофтее, лукавствуй! Твоя воля, твори, еже хощеши, несть препиняющий тя". И потом, выпив на калган гнатой горелки, пошел
в школу отдыхать на лаврах, избавясь от гонительницы своей.
Еще
в отчете министра просвещения за 1856 год мы
читали, что так как «лица среднего состояния, особенно
в губернских и уездных городах, лишены возможности дать дочерям своим даже скромное образование», то министерство и составило «предположение об открытии
школ для девиц
в губернских и уездных городах и
в больших селениях».
— Слава богу; а то я что-то
читал дурацкое-предурацкое: роман, где какой-то компрометированный герой
школу в бане заводит и потом его за то вся деревня будто столь возлюбила, что хочет за него «целому миру рожу расквасить» — так и думал: уж это не Ясафушка ли наш сочинял? Ну а он что же такое пишет?
Иди к нам
в,
школу грамоты, учись, иди
в библиотеку к нам, книжки
читай.
Учился я, как все мы учились
в школе, так что особенного образования у меня не было; правда, я
читал много после, mais j'avais surtout, знаете, ce jargon du monde, [но особенно я владел этим светским жаргоном (франц.).], и, как бы то ни было, меня находили почему-то одним из первых молодых людей Петербурга.
К Тэну я взял рекомендательною записку от Фр. Сарсе, его товарища по выпуску из Высшей нормальной
школы. Но
в это время я уже ходил на его курс истории искусств.
Читал он
в большом"эмицикле"(полукруглом зале) Ecole des beaux-arts. И туда надо было выправлять билет, что, однако, делалось без всякого затруднения. Аудитория состояла из учеников
школы (то, что у нас академия) с прибавкою вот таких сторонних слушателей, как я. Дамы допускались только на хоры, и внизу их не было заметно.
Параграф был прочитан.
В нем Константин Глебович оставлял крупную сумму на учреждение специальной
школы и завещал душеприказчикам выхлопотать этой
школе право называться его именем. Когда Качеев раздельно, но вполголоса
прочитывал текст параграфа, больной повторял про себя, шевеля губами. Он с особенной любовью обделывал фразы; по нескольку раз заново переделывал этот пункт. И теперь два-три слова не понравились ему.
Мне особенно приятно сообщить читателям журнала «Слово», что новое произведение Гонкура они, по всей вероятности,
прочтут одновременно с появлением его по-французски, а то так и раньше. Теперь романисты реальной
школы очень ценят сочувствие русской публики, да и
в денежном отношении им выгодно появляться раньше на русском языке. Хотя
в нашей конвенции с Францией и не стоит ничего о переводах, но редакции русских журналов уже понимают, что гораздо лучше предупреждать международные законодательства…
Я плакал и просил, чтобы меня отдали
в школу, а меня выучили
читать по-еврейски и больше ничего.
— Золотова книжку возьмите, вот и все. Мне, лет пять тому назад, попались
в воскресной
школе такие два кондитерских ученика, что я сначала усомнился причислить ли их даже к млекопитающим. А ничего: через два месяца стали
читать.