Неточные совпадения
Из-за хлебных кладей и ветхих крыш возносились и мелькали на
чистом воздухе, то справа, то слева, по мере того как бричка делала повороты, две сельские церкви, одна возле другой: опустевшая деревянная и каменная, с желтенькими
стенами, испятнанная, истрескавшаяся.
У другой
стены стояла большая постель, весьма
чистая, с шелковым, наборным из лоскутков, ватным одеялом.
Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно
чистую; лучина освещала ее. На
стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.
Томилин, видимо, богател, он не только
чище одевался, но
стены комнаты его быстро обрастали новыми книгами на трех языках: немецком, французском и английском.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со
стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности,
чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Небольшой каменный дом консула спрятался за каменную же
стену, между
чистым двором и садом.
Вдобавок к этому, еще все
стены и столбы арок были заставлены тяжелыми и мрачными иконостасами с позолотой, тогда как стиль требует белых,
чистых пространств с редким и строго обдуманным размещением картин высокого достоинства.
Я думал хуже о юртах, воображая их чем-то вроде звериных нор; а это та же бревенчатая изба, только бревна, составляющие
стену, ставятся вертикально; притом она без клопов и тараканов, с двумя каминами; дым идет в крышу; лавки
чистые. Мы напились чаю и проспали до утра как убитые.
Это «мористо» напоминает двустишие какого-то проезжего (не помню, от кого я слышал), написанное им на
стене после ночлега в так называемой
чистой горнице постоялого двора: «Действительно, здесь чисто, — написал он, — но тараканисто, блохисто и клописто!»
Мрачный дом острога с часовым и фонарем под воротами, несмотря на
чистую, белую пелену, покрывавшую теперь всё — и подъезд, и крышу, и
стены, производил еще более, чем утром, мрачное впечатление своими по всему фасаду освещенными окнами.
Ни одна суздальская картина не залепляла
чистых бревенчатых
стен; в углу перед тяжелым образом в серебряном окладе теплилась лампадка; липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между бревнами и по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов.
Едва ли где-нибудь в столице был еще такой тихий и уютный уголок на
чистом воздухе, среди зелени и благоухающих цветов, хотя тишина и благоухание иногда нарушались беспокойным соседом — двором и зданиями Тверской полицейской части, отделенной от садика низенькой
стеной.
В зале второго этажа для «
чистой» публики, с расписными
стенами, с бассейном для стерлядей, объедались селянками и разными рыбными блюдами богачи — любители русского стола, — блины в счет не шли.
Стены и полы одинаково грязны и до такой степени потемнели уже от времени и сырости, что едва ли станут
чище, если их помыть.
Это высокий, худощавый человек, благообразный, с большою бородой. Он служит писарем в полицейском управлении и потому ходит в вольном платье. Трудолюбив и очень вежлив, и, судя по выражению, весь ушел в себя и замкнулся. Я был у него на квартире, но не застал его дома. Занимает он в избе небольшую комнату; у него аккуратная
чистая постель, покрытая красным шерстяным одеялом, а около постели на
стене в рамочке портрет какой-то дамы, вероятно, жены.
На одном из поворотов молодые люди остановились. Они поднялись уже довольно высоко, и в узкое окно, вместе с более свежим воздухом, проникла более
чистая, хотя и рассеянная струйка света. Под ней на
стене, довольно гладкой в этом месте, роились какие-то надписи. Это были по большей части имена посетителей.
У Лизы была особая, небольшая комнатка во втором этаже дома ее матери,
чистая, светлая, с белой кроваткой, с горшками цветов по углам и перед окнами, с маленьким письменным столиком, горкою книг и распятием на
стене.
В углу столовой на четыреугольном столе, покрытом
чистой скатертью, уже находились прислоненные к
стене небольшие образа в золотых окладах, с маленькими тусклыми алмазами на венчиках.
Родион Потапыч сидел в передней избе, которая делилась капитальной
стеной на две комнаты — в первой была русская печь, а вторая оставалась
чистой горницей.
Белый деревянный столик был обколот ловко собранной белой кисеей, на окнах тоже были
чистые занавески, детская кроватка под зеленым ситцевым пологом, сундук, несколько игрушек на полу, пять стульев, крашеный столик, диван и на
стене деревянная вешалка, закрытая белою простынею, — это было все убранство жилища Полины Петровны и ее ребенка.
Дом двухэтажный, зеленый с белым, выстроен в ложнорусском, ёрническом, ропетовском стиле, с коньками, резными наличниками, петухами и деревянными полотенцами, окаймленными деревянными же кружевами; ковер с белой дорожкой на лестнице; в передней чучело медведя, держащее в протянутых лапах деревянное блюдо для визитных карточек; в танцевальном зале паркет, на окнах малиновые шелковые тяжелые занавеси и тюль, вдоль
стен белые с золотом стулья и зеркала в золоченых рамах; есть два кабинета с коврами, диванами и мягкими атласными пуфами; в спальнях голубые и розовые фонари, канаусовые одеяла и
чистые подушки; обитательницы одеты в открытые бальные платья, опушенные мехом, или в дорогие маскарадные костюмы гусаров, пажей, рыбачек, гимназисток, и большинство из них — остзейские немки, — крупные, белотелые, грудастые красивые женщины.
Чистые покои"были маленькие, узенькие комнатки; в них пахло затхлостью, мышами и тараканами; половицы шатались и изобиловали щелями и дырами, прогрызенными крысами; газетная бумага, которою обклеены были
стены, местами висела клочьями, местами совсем была отодрана.
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной
стеной. Надо мной — золотое, солнечное,
чистое сияние букв на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать на алтарь Единого Государства своих любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты — я стоял, смотрел тупо, не в силах двинуться с места…
Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые
стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени облаков по светлой зелени
чистого поля.
Князь все еще был в щеголеватом бархатном халате;
чистая рубашка его была расстегнута и обнаруживала часть белой груди, покрытой волосами; словом, при этом небрежном туалете, с выразительным лицом своим, он был решительно красавец, какого когда-либо содержали тюремные
стены.
Ветхий потолок и дырявые
стены карцера в обилии пропускали дождевую воду. Александров лег спать, закутавшись в байковое одеяло, а проснулся при первых золотых лучах солнца весь мокрый и дрожащий от холода, но все-таки здоровый, бодрый и веселый. Отогрелся он окончательно лишь после того, как сторожевой солдат принес ему в медном чайнике горячего и сладкого чая с булкой, после которых еще сильнее засияло прекрасное,
чистое, точно вымытое небо и еще сладостнее стало греть горячее восхитительное солнце.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару
Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные
стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
В единственной
чистой комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по
стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
Уже нагорный берег делился темно-синею
стеною на
чистом, ясном небе; темный, постепенно понижающийся хребет берега перерезывался еще кой-где в отдалении светло-лиловыми, золотистыми промежутками: то виднелись бока долин, затопленных косыми лучами солнца, скрывавшегося за горою.
И, вздыхая от зависти, он всё сильнее мечтал о времени, когда откроет свою лавочку, у него будет маленькая,
чистая комната, он заведёт себе птиц и будет жить один, тихо, спокойно, как во сне… За
стеной Татьяна Власьевна рассказывала мужу, что она купила на базаре, сколько истратила и сколько сберегла, а её муж глухо посмеивался и хвалил её...
Бок о бок с этими людьми, отделённый от
чистой и спокойной жизни тонкой
стеной, он всё чаще испытывал приступы тяжкой скуки. Снова являлись думы о противоречиях жизни, о боге, который всё знает, но не наказывает. Чего он ждёт?
Поп ушел, и мы вышли на веслах в тесноте сырых
стен на
чистую воду, пройдя под конец каменную арку, заросшую кустами.
Кто разбрызгал по
стене этот белый,
чистый мозг… кто? — я, я! — ха, ха, ха!
В торжественный и мирный час,
Когда грузинка молодая
С кувшином длинным за водой
С горы спускается крутой,
Вершины цепи снеговой
Светлолиловою
стенойНа
чистом небе рисовались,
И в час заката одевались
Они румяной пеленой...
Хорошо было у Серафима в его
чистой комнатке, полной смолистого запаха стружек, в тёплом полумраке, которому не мешал скромный свет жестяной лампы на
стене.
Через полчаса я сидел в
чистой и уютной комнате новенькой избы,
стены ее еще не утратили запаха смолы и пакли. Бойкая, остроглазая баба накрывала стол для обеда, Хохол выбирал книги из чемодана, ставя их на полку у печки.
Очень памятны мне вечера в маленькой,
чистой комнатке с бревенчатыми
стенами. Окна плотно закрыты ставнями, на столе, в углу, горит лампа, перед нею крутолобый, гладко остриженный человек с большой бородою, он говорит...
— Да земскому вели мне ведомость за последний месяц представить. Однако ты хорошо сделал, — продолжал барин, оглянувшись, — что
стены выбелил. Всё как будто
чище.
Вижу — налетел я с ковшом на брагу, хочу ему ответить, а он повернулся и ушёл. Сижу я в дураках, смотрю. Комната — большая,
чистая, в углу стол для ужина накрыт, на
стенах — полки с книгами, книги — светские, но есть библия, евангелие и старый славянский псалтирь. Вышел на двор, моюсь. Дядя идёт, картуз ещё больше на затылке, руками махает и голову держит вперёд, как бык.
После громадной пустой залы с колоннами мне было как-то не по себе в этом небольшом уютном доме, в котором не было на
стенах олеографий и прислуге говорили «вы», и все мне казалось молодым и
чистым благодаря присутствию Лиды и Мисюсь, и все дышало порядочностью.
По длинным башням и
стенамИ по расписанным вратам
Прекрасный,
чистый и живой,
Как счастье жизни молодой,
Играет луч ее златой.
Оставшись один, Алеша со вниманием стал рассматривать залу, которая очень богато была убрана. Ему показалось, что
стены сделаны из мрамора, какой он видел в минеральном кабинете, имеющемся в пансионе. Панели и двери были из
чистого золота. В конце залы, под зеленым балдахином, на возвышенном месте, стояли кресла из золота. Алеша очень любовался этим убранством, но странным показалось ему, что все было в самом маленьком виде, как будто для небольших кукол.
От белых
стен, не имевших ни одного пятна, и высоких потолков веяло холодной отчужденностью; полы были всегда слишком блестящи и чисты, воздух слишком ровен — в самых даже
чистых домах воздух всегда пахнет чем-то особенным, тем, что принадлежит только этому дому и этим людям.
Узнав из письма, присланного паломником из Лукерьина, что Патапа Максимыча хоть обедом не корми, только выпарь хорошенько, отец Михаил тотчас послал в баню троих трудников с скобелями и рубанками и велел им как можно
чище и глаже выстрогать всю баню — и полки, и лавки, и пол, и
стены, чтобы вся была как новая. Чуть не с полночи жарили баню, варили щелоки, кипятили квас с мятой для распариванья веников и поддаванья на каменку.
Но лишь только мигнула в последний раз лампа и комната окунулась в густой мрак, невидимой силой раздвинуло
стены, сорвало потолок и бросило Андрея Николаевича в
чистое поле.
Смягченные толщей
стен, они казались мелодичными и нежными, как далекое пение
чистых и безгрешных голосов, и так мягко входили в ухо, словно пел самый воздух.
Вдоль
стен расставлены были стулья и диванчики, другой мебели в сионской горнице не было, кроме стола в переднем углу, накрытого
чистой скатертью из гладкого серебряного глазета.
Отсюда дверь в переднюю, тоже очень
чистую, с двумя окнами на двор; из передней налево большая комната с двумя окнами в одной
стене и с итальянским окном в другой.
Полевой лазарет разбил свою палатку под гостеприимным кровом галицийской деревни. Наскоро вымыты сулемой
стены… Всюду белые, как снег, столы… Свежие койки с
чистым бельем… Заново наложенные повязки. Здесь перевязывают, оперируют и эвакуируют раненых дальше туда, где будут их лечить уже обстоятельно и упорно.
Катя зашла. За стойкою с огромным обзеленевшим самоваром грустно стоял бывший владелец кофейни, толстый грек Аврамиди. Было много болгар. Они сидели на скамейках у
стен и за столиками, молча слушали. Перед стойкою к ним держал речь приземистый человек с кривыми ногами, в защитной куртке. Глаза у него были выпученные, зубы темные и кривые. Питомец темных подвалов, не знавший в детстве ни солнца, ни
чистого воздуха.