Неточные совпадения
Политическая экономия говорила, что законы, по которым развилось и развивается богатство
Европы, суть законы всеобщие и несомненные.
Яркое солнце, веселый блеск зелени, звуки музыки были для нее естественною рамкой всех этих знакомых лиц и перемен к ухудшению или улучшению, за которыми она следила; но для князя свет и блеск июньского утра и звуки оркестра, игравшего модный веселый вальс, и особенно вид здоровенных служанок казались чем-то неприличным и уродливым в соединении с этими собравшимися со всех концов
Европы, уныло двигавшимися мертвецами.
Полковник, как всегда, улыбался шуткам князя; но насчет
Европы, которую он внимательно изучал, как он думал, он держал сторону княгини.
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы да блохи
Заснуть минуты не дают;
Трактиров нет. В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит,
Меж тем как сельские циклопы
Перед медлительным огнем
Российским лечат молотком
Изделье легкое
Европы,
Благословляя колеи
И рвы отеческой земли.
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
Появление иностранных графов и баронов было в Польше довольно обыкновенно: они часто были завлекаемы единственно любопытством посмотреть этот почти полуазиатский угол
Европы: Московию и Украйну они почитали уже находящимися в Азии. И потому гайдук, поклонившись довольно низко, почел приличным прибавить несколько слов от себя.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу
Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Паратов. Какие же государства и какие города
Европы вы осчастливить хотите?
— К сему добавьте, что классовая вражда неизбежно задерживает развитие культуры, как сие явствует из примера
Европы…
— Что же делается там, в России? Все еще бросают бомбы? Почему Дума не запретит эти эксцессы? Ах, ты не можешь представить себе, как мы теряем во мнении
Европы! Я очень боюсь, что нам перестанут давать деньги, — займы, понимаешь?
Игрою и ремеслом находил Клим и суждения о будущем Великого сибирского пути, о выходе России на берега океана, о политике
Европы в Китае, об успехах социализма в Германии и вообще о жизни мира.
— Германия не допустит революции, она не возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей
Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих Великий, он — император, какого давно ждала история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени пред немцами…»
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже начиная с 80-х — вы больше обращали внимания на жизнь
Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя политика правительства не интересует. А это — преступная политика, преступная по ее глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И темные затеи на Балканах? И усиление националистической политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом думаете?
По-моему, вывод подсказывался такой: ежели мы не хотим быть колонией
Европы, должны усердно заняться расширением границ, то есть колониальной политикой.
— Вот именно! Как раз — так! Умнейшая буржуазия
Европы живет здесь. А у нас, в Питере, на Стрелке, — монументальная скука, напыщенность — едут, как будто важного покойника провожая…
Но социалисты
Европы заставляют сомневаться, что такой инстинкт существует.
— Турок — вон из
Европы! Вон!
Роль английского либерализма в истории
Европы за последние два столетия.
— Да, съездили люди в самый великолепный город
Европы, нашли там самую пошлую вещь, купили и — рады. А вот, — он подал Спивак папиросницу, — вот это сделал и подарил мне один чахоточный столяр, женатый, четверо детей.
— Мы встречаем 12-й год, год столетия победы нашей над Наполеоном и армиями
Европы, встречаем седьмой год представительного правления — не так ли? Мы сделали замечательный шаг, и уж теперь…
«Широкие русские натуры обычно высмеивают бытовую дисциплину
Европы, но…»
Где-то очень далеко, волком, заливисто выл пес, с голода или со страха. Такая ночь едва ли возможна в культурных государствах
Европы, — ночь, когда человек, находясь в сорока верстах от города, чувствует себя в центре пустыни.
— Новое течение в литературе нашей — весьма показательно. Говорят, среди этих символистов, декадентов есть талантливые люди. Литературный декаданс указывал бы на преждевременное вырождение класса, но я думаю, что у нас декадентство явление подражательное, юнцы наши подражают творчеству жертв и выразителей психического распада буржуазной
Европы. Но, разумеется, когда подрастут — выдумают что-нибудь свое.
«Все еще старинная, примитивная жизнь, — думал Самгин. — Отстали от
Европы. Мешаем ей жить. Пугаем обилием людей, возбуждаем зависть богатством».
— Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, черт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя власть, я бы половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще — в глухие места. Пускай там, сукины дети, жрут друг друга — оттуда в
Европы никакой вопль не долетит.
— Надсон пел: «Верь, погибнет Ваал», но вот — не погиб. Насилие
Европы все быстрее разрушает крестьянскую нашу страну, н-да! Вы, наверное, марксист, как все теперь… Даже этот нахал… Столыпин…
— Она — знает! — подмигнул Лютов и, широко размахнув руками, рассыпался: — Радости-то сколько, а? На три
Европы хватит! И, ты погляди, — кто радуется?
— Я не склонен преувеличивать заслуги Англии в истории
Европы в прошлом, но теперь я говорю вполне уверенно: если б Англия не вступила в бой за Францию, немцы уже разбили бы ее, грабили, зверски мучили и то же самое делали бы у вас… с вами.
— Там живут Тюхи, дикие рожи, кошмарные подобия людей, — неожиданно и очень сердито сказал ‹Андреев›. — Не уговаривайте меня идти на службу к ним — не пойду! «Человек рождается на страдание, как искра, чтоб устремляться вверх» — но я предпочитаю погибать с Наполеоном, который хотел быть императором всей
Европы, а не с безграмотным Емелькой Пугачевым. — И, выговорив это, он выкрикнул латинское...
Да, это будет удар, который отразится на судьбах всей
Европы и, конечно, на судьбе всего человечества.
Возможно, что немцы, минуя революцию, создадут своего Наполеона и поставят целью завоевание всей
Европы.
За сто лет вы, «аристократическая раса», люди компромисса, люди непревзойденного лицемерия и равнодушия к судьбам
Европы, вы, комически чванные люди, сумели поработить столько народов, что, говорят, на каждого англичанина работает пятеро индусов, не считая других, порабощенных вами.
И — еще раз: эволюция невозможна без сотрудничества классов, — эта истина утверждается всей историей культурного развития
Европы, и отрицать эту истину могут только люди, совершенно лишенные чувства ответственности пред историей…
Был он человек длинный, тощий, угрюмый, горбоносый, с большой бородой клином, имел что-то общее с голенастой птицей, одноглазие сделало шею его удивительно вертлявой, гибкой, он почти непрерывно качал головой и был знаменит тем, что изучил все карточные игры
Европы.
Одна Россия живет не для себя, а для мысли, и согласись, мой друг, знаменательный факт, что вот уже почти столетие, как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь
Европы!
Я методически стал развертывать мои тетрадки и объяснять: «Вот это — уроки из французской грамматики, вот это — упражнение под диктант, вот тут спряжение вспомогательных глаголов avoir и être, вот тут по географии, описание главных городов
Европы и всех частей света» и т. д., и т. д.
Кто приехал из
Европы, тому трудно глотать этот подслащенный снег.
После обеда наши уехали на берег чай пить in’s Grune [на лоне природы — нем.]. Я прозевал, но зато из привезенной с английского корабля газеты узнал много новостей из
Европы, особенно интересных для нас. Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против нас. Вся Европа в трепетном ожидании…
Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите пространство втрое больше
Европы, и вы все-таки будете только проезжий.
Вино у Каннингама, разумеется, было прекрасное; ему привозили из
Европы. Вообще же в продаже в этих местах, то есть в Сингапуре, Гонконге и Шанхае, вина никуда не годятся. Херес, мадера и портвейн сильно приправлены алкоголем, заглушающим нежный букет вин Пиренейского полуострова. Да их большею частью возят не оттуда, а с мыса Доброй Надежды. Шампанское идет из Америки и просто никуда не годится. Это американское шампанское свирепствует на Сандвичевых островах и вот теперь проникло в Китай.
При покупке вещей за все приходилось платить чуть не вдвое дороже; а здесь и без того дорого все, что привозится из
Европы.
Части света быстро сближаются между собою: из
Европы в Америку — рукой подать; поговаривают, что будут ездить туда в сорок восемь часов, — пуф, шутка конечно, но современный пуф, намекающий на будущие гигантские успехи мореплавания.
Ужели вам не наскучило слушать и читать, что пишут о Европе и из
Европы, особенно о Франции и Англии?
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к нам с вестями из
Европы, с письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским берегам. Что-то будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Новости из
Европы все те же, что мы получили и в Маниле, зато из Шанхая много нового.
О, какой это счастливец бежал из
Европы?
Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо берегов
Европы, как в первый раз пал на нас у подошвы гор Мадеры ласковый луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же моря, заплескали голубые волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим с берега благоуханием цветов.
А чего не везут теперь из
Европы сюда?
В этой мере начальства кроется глубокий расчет — и уже зародыш не
Европы в Азии, а русский, самобытный пример цивилизации, которому не худо бы поучиться некоторым европейским судам, плавающим от Ост-Индии до Китая и обратно.
Я писал вам, как я был очарован островом (и вином тоже) Мадеры. Потом, когда она скрылась у нас из вида, я немного разочаровался. Что это за путешествие на Мадеру? От Испании рукой подать, всего каких-нибудь миль триста! Это госпиталь
Европы.