Неточные совпадения
Эй, послушайте старика, серьезно говорю, Родион Романович (говоря это, едва ли тридцатипятилетний Порфирий Петрович действительно как будто вдруг весь
состарился; даже голос его изменился, и как-то весь он скрючился), — к тому же я
человек откровенный-с…
— Как видите…
Состарилась, не правда ли?.. Должно быть, хороша, если знакомые не узнают, — говорила Зося, с завистью больного
человека рассматривая здоровую фигуру Привалова, который точно внес с собой в комнату струю здорового деревенского воздуха.
— Конечно, так, — подтвердил Виктор Васильич. — Когда мы
состаримся, будем тоже говорить, что вот в наше время так были
люди… Все старики так говорят.
Жизнь в общих камерах порабощает и с течением времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого
человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье,
старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму, тем больше причин опасаться, что из него выйдет не деятельный, полезный член колонии, а лишь бремя для нее.
Впрочем, это часто случается с
людьми, выбитыми из привычной тридцатилетней колеи: так умирают военные герои, вышедшие в отставку, —
люди несокрушимого здоровья и железной воли; так сходят быстро со сцены бывшие биржевые дельцы, ушедшие счастливо на покой, но лишенные жгучей прелести риска и азарта; так быстро
старятся, опускаются и дряхлеют покинувшие сцену большие артисты…
— Я не нахожу особенной причины радоваться, — сказал Андрей Ефимыч, которому движение Ивана Дмитрича показалось театральным и в то же время очень понравилось. — Тюрем и сумасшедших домов не будет, и правда, как вы изволили выразиться, восторжествует, но ведь сущность вещей не изменится, законы природы останутся всё те же.
Люди будут болеть,
стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, все же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму.
Надя. А как тебе скажут: ступай за пьяного, да еще и разговаривать не смей, и поплакать-то о себе не смей… Ах, Лиза!.. Да как подумаешь, что станет этот безобразный
человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой век так, ни за что! Не живя, ты за ним
состаришься! (Плачет). Говорить-то только свое сердце надрывать! (Махнув рукой). Так уж, право, молодой барин лучше.
— Что ж, значит, это акт добровольный. Знаешь, Тит… Если жизнь
человеку стала неприятна, он всегда вправе избавиться от этой неприятности. Кто-то, кажется, Тацит, рассказывает о древних скифах, живших, если не вру, у какого-то гиперборейского моря. Так вот, брат, когда эти гипербореи достигали преклонного возраста и уже не могли быть полезны обществу, — они просто входили в океан и умирали. Попросту сказать, топились. Это рационально… Когда я
состарюсь и увижу, что беру у жизни больше, чем даю… то и я…
Словоохотливости и вообще приятной общительности в Селиване не было;
людей он избегал, и даже как будто боялся, и в городе не показывался, а жены его совсем никто не видал с тех пор, как он ее сюда привез в ручной навозной тележке. Но с тех пор, когда это случилось, уже прошло много лет, — молодые
люди тогдашнего века уже успели
состариться, а двор в разновилье еще более обветшал и развалился; но Селиван и его убогая калека все здесь и, к общему удивлению, платили за двор наследникам купца какую-то плату.
Салай Салтаныч. Какая совесть? Где твоя совесть? Чужие деньги бросал — это совесть? Тому должен — не заплатил, другому должен — не заплатил, это совесть? Украл, ограбил, — не хорошо; а бросал деньги — хуже. Украл, ограбил — молись богу, бедным давай, бог простит. Я знал один грек, молодой был, разбойник был, по морю ходил, пушки палил,
людей бил, грабил;
состарился, монастырь пошел, монах стал,
человек нравоучительный.
— Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до потемок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блекнут, рано
старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сот-ни лет, и миллиарды
людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх.
Новых
людей мало приходило в слободу, заброшенную на край города, и все обитатели ее привыкли друг к другу и не замечали, что время идет, и не видели, как растет молодое и
старится старое.
— Молодость! — молвил старый Снежков, улыбаясь и положив руку на плечо сыну. — Молодость, Патап Максимыч, веселье на уме… Что ж?.. Молодой квас — и тот играет, а коли млад
человек не добесится, так на старости с ума сойдет… Веселись, пока молоды.
Состарятся, по крайности будет чем молодые годы свои помянуть. Так ли, Патап Максимыч?
То же самое видит
человек и на других
людях, и то же самое знает
человек и про свое тело, знает, что оно
состарится, испортится и умрет, как и всё, что родится и живет на свете.
А без воли всякий
человек прежде
старится.
Сзади ее, невдалеке, шел
человек, по походке и бодрости которого тоже надо было полагать, что он еще не начал
стариться, хотя голова его была почти наполовину седа, и вдоль каждой щеки лежали по две глубокие морщины.
Проскучали они месяц, другой, а старик не возвращался. Наконец после третьего месяца послышался знакомый стук его трости. Монахи бросились к нему навстречу и осыпали его вопросами, но он, вместо того чтобы обрадоваться им, горько заплакал и не сказал ни одного слова. Монахи заметили: он сильно
состарился и похудел; лицо его было утомлено и выражало глубокую скорбь, а когда он заплакал, то имел вид
человека, которого оскорбили.
В такой колонии много народу не нужно. Степа мне один заменяет большое общество. Когда начну я
стариться, можно будет завести приятельницу, поумнее, с мужскими привычками. Устроить можно уютный домик, род asile [пристанище; убежище (фр.).], так чтобы русские могли найти всегда приют и чашку чаю. Ведь это очень приятно следить за разными поколениями молодых
людей, особливо когда видишь их в пору искренних и честных стремлений.
Жизнь других частных
людей, отошедшая, конечно, на второй план, в эти тяжелые для отечества годы, шла своим обычным чередом: молодое росло, старое
старилось. Екатерину Петровну Бахметьеву война лишила друга и руководителя, но, как кажется, она не особенно об этом печалилась — ее кузен Талицкий пропал без вести, как гласила официальная справка.