Неточные совпадения
Теперь, присутствуя на выборах и участвуя в них, он старался также не осуждать, не спорить, а сколько возможно понять то дело, которым с такою серьезностью и увлечением занимались уважаемые им честные и хорошие
люди. С тех пор как он женился, Левину
открылось столько новых, серьезных сторон, прежде, по легкомысленному к ним отношению, казавшихся ничтожными, что и в деле выборов он предполагал и искал серьезного значения.
По мере того как он подъезжал, ему
открывались шедшие друг за другом растянутою вереницей и различно махавшие косами мужики, кто в кафтанах, кто в одних рубахах. Он насчитал их сорок два
человека.
Я знаю-с, вас тут один
человек настраивает; так объявляю вам по секрету, что такое еще дело одно
открывается, что уж никакие силы не спасут этого.
Казалось,
открылось ее второе лицо — то истинное лицо
человека, о котором обычно говорят только глаза.
Открывались окна в домах, выглядывали
люди, все — в одну сторону, откуда еще доносились крики и что-то трещало, как будто ломали забор. Парень сплюнул сквозь зубы, перешел через улицу и присел на корточки около гимназиста, но тотчас же вскочил, оглянулся и быстро, почти бегом, пошел в тихий конец улицы.
У Омона Телепнева выступала в конце программы, разыгрывая незатейливую сцену:
открывался занавес, и пред глазами «всей Москвы» являлась богато обставленная уборная артистки; посреди ее, у зеркала в три створки и в рост
человека, стояла, спиною к публике, Алина в пеньюаре, широком, как мантия.
Дня через три, вечером, он стоял у окна в своей комнате, тщательно подпиливая только что остриженные ногти. Бесшумно
открылась калитка, во двор шагнул широкоплечий
человек в пальто из парусины, в белой фуражке, с маленьким чемоданом в руке. Немного прикрыв калитку,
человек обнажил коротко остриженную голову, высунул ее на улицу, посмотрел влево и пошел к флигелю, раскачивая чемоданчик, поочередно выдвигая плечи.
Клим Иванович Самгин жил скучновато, но с каждым ‹днем› определеннее чувствовал, что уже скоро пред ним
откроется широкая возможность другой жизни, более достойной его,
человека исключительно своеобразного.
Клим Самгин постучал ногою в дверь, чувствуя желание уйти со двора, но в дверях
открылась незаметная, узкая калиточка, и невидимый
человек сказал глухим голосом, на о...
Город с утра сердито заворчал и распахнулся,
открылись окна домов, двери, ворота, солидные
люди поехали куда-то на собственных лошадях, по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые к бою; но к вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
— Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда
человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила, на сердце падает мрак, а в глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь;
человек не помнит себя; на него дышит страсть; он перестает владеть собой — и тогда под ногами
открывается бездна.
Целые миры отверзались перед ним, понеслись видения,
открылись волшебные страны. У Райского широко
открылись глаза и уши: он видел только фигуру
человека в одном жилете, свеча освещала мокрый лоб, глаз было не видно. Борис пристально смотрел на него, как, бывало, на Васюкова.
После нескольких звуков
открывалось глубокое пространство, там являлся движущийся мир, какие-то волны, корабли,
люди, леса, облака — все будто плыло и неслось мимо его в воздушном пространстве. И он, казалось ему, все рос выше, у него занимало дух, его будто щекотали, или купался он…
Но лишь коснется речь самой жизни, являются на сцену лица, события, заговорят в истории, в поэме или романе, греки, римляне, германцы, русские — но живые лица, — у Райского ухо невольно
открывается: он весь тут и видит этих
людей, эту жизнь.
Главное, я наконец постиг этого
человека, и даже мне было отчасти жаль и как бы досадно, что все это оказалось так просто: этого
человека я всегда ставил в сердце моем на чрезвычайную высоту, в облака, и непременно одевал его судьбу во что-то таинственное, так что естественно до сих пор желал, чтобы ларчик
открывался похитрее.
На фрегате
открылась холера, и мы, дойдя только до Дании, похоронили троих
людей, да один смелый матрос сорвался в бурную погоду в море и утонул.
И он усвоил себе все те обычные софизмы о том, что отдельный разум
человека не может познать истины, что истина
открывается только совокупности
людей, что единственное средство познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной жизни.
Истина
открывается, когда
человек преодолевает ограниченность своим классовым положением, так как этим классовым положением определяется не весь
человек, а лишь некоторые его стороны.
Но виновные не
открывались. Русский
человек удивительно умеет молчать.
И это
открывается в духовном опыте
человека, а не в богословском умозрении; божественная драма опрокинута в человеческую драму, то, что вверху, опрокинуто в то, что внизу.
И они втроем: Мина, Журавский и мой приятель, отправились к карцеру с видом
людей, идущих на деловое свидание. Когда дверь карцера
открылась, я увидел широкую скамью, два пучка розог и помощника Мины. Затем дверь опять захлопнулась, как будто проглотив красивую фигуру Крыштановича в мундирчике с короткой талией…
В это время дверь широко и быстро
открылась. В класс решительной, почти военной походкой вошел большой полный
человек. «Директор Герасименко», — робко шепнул мне сосед, Едва поклонившись учителю, директор развернул ведомость и сказал отрывистым, точно лающим голосом...
Едва возы, скрипя, поравнялись с широкими воротами клуни, эти ворота внезапно
открылись, капитан с
людьми выскочил из засады и, похватав лошадей и волов, — завернул возы в клуню.
Когда я подымался по лестнице, одна из дверей
открылась, и навстречу мне спустился молодой еще
человек с умным лицом и окладистой небольшой бородкой…
Этот прилив новых
людей закончился нотариусом Меридиановым, тоже своим
человеком, — он был сын запольского соборного протопопа, — и двумя следователями. Говорили уже о земстве, которое не сегодня-завтра должно было
открыться. Все эти новые
люди устраивались по-своему и не хотели знать старых порядков, когда всем заправлял один исправник Полуянов да два ветхозаветных заседателя.
Это — разум вселенский, он так же
открывается в природе и истории, как и в
человеке.
Человек, предоставленный самому себе, оставленный с самим собой и своим «человеческим», бессилен и немощен, ему не
открывается истина, не раскрывается для него смысл бытия, не доступен ему разум вещей.
В Ветхом Завете и язычестве Бог
открывается человеку как Сила, но он еще не Отец;
люди сознают себя не детьми Бога, а рабами; отношение к Богу основано не на любви и свободе, и на насилии и устрашении.
Первоначально Бог
открывается человеку в природе, в творческих силах бытия, полных страшной тайны.
Бог
открывался человеку и в древних религиях, сообщал
людям Свою волю через избранных Своих
людей, но никогда до Христа не воплощался Бог, не являлся в образе личности.
— Что ты, что ты!.. Ни под каким видом не
открывайся — все дело испортишь. Загалдят, зашумят… Стравят и Ястребова, и Кожина — не расхлебаешься потом. Тихонько возьми у какого-нибудь верного
человека.
— Я не ищу карьеры. Теперь каждому
человеку много деятельности
открывается и вне службы.
Передо мною
открылось возвышение, на котором сидело множество
людей, державших в руках неизвестные мне инструменты.
— Зовите, как хочется! — задумчиво сказала мать. — Как хочется, так и зовите. Я вот все смотрю на вас, слушаю, думаю. Приятно мне видеть, что вы знаете пути к сердцу человеческому. Все в
человеке перед вами
открывается без робости, без опасений, — сама собой распахивается душа встречу вам. И думаю я про всех вас — одолеют они злое в жизни, непременно одолеют!
Мать села у входа на виду и ждала. Когда
открывалась дверь — на нее налетало облако холодного воздуха, это было приятно ей, и она глубоко вдыхала его полною грудью. Входили
люди с узлами в руках — тяжело одетые, они неуклюже застревали в двери, ругались и, бросив на пол или на лавку вещи, стряхивали сухой иней с воротников пальто и с рукавов, отирали его с бороды, усов, крякали.
В стене за решеткой
открылась дверь, вышел солдат с обнаженной шашкой на плече, за ним явились Павел, Андрей, Федя Мазин, оба Гусевы, Самойлов, Букин, Сомов и еще
человек пять молодежи, незнакомой матери по именам.
О, да, я помнил ее!.. Когда она, вся покрытая цветами, молодая и прекрасная, лежала с печатью смерти на бледном лице, я, как зверек, забился в угол и смотрел на нее горящими глазами, перед которыми впервые
открылся весь ужас загадки о жизни и смерти. А потом, когда ее унесли в толпе незнакомых
людей, не мои ли рыдания звучали сдавленным стоном в сумраке первой ночи моего сиротства?
Она любила его, и при свете своей любви ей
открывалось божественное его души, общее всем
людям, но она видела в этом общем всем
людям начале жизни его ему одному свойственную доброту, нежность, высоту.
Ему
открылся общий смысл всего учения в том, что
люди — братья и им надо любить и жалеть друг друга, и тогда всем хорошо будет.
— Все это вздор и со временем поправится, но тут такого рода обстоятельство
открывается… — начал князь каким-то протяжным тоном, — господин этот выведен в
люди и держится теперь решительно по милости своей жены…
Если автору случалось в нынешних барышнях замечать что-то вроде любви, то тут же
открывалось, что чувство это было направлено именно на
человека, с которым могла составиться приличная партия; и чем эта партия была приличнее, то есть выгоднее, тем более страсть увеличивалась.
Пройдя шагов тысячу, стали попадаться
люди и женщины, шедшие с корзинками на рынок; бочки, едущие за водой; на перекресток вышел пирожник;
открылась одна калашная, и у Арбатских ворот попался извозчик, старичок, спавший, покачиваясь, на своих калиберных, облезлых, голубоватеньких и заплатанных дрожках.
Таков неумолимый закон судеб! Как часто
человек, в пылу непредусмотрительной гордыни, сулит содрать шкуру со всего живущего — и вдруг —
открывается трап, и он сам проваливается в преисподнюю… Из ликующего делается стенящим, — а те, которые вчера ожидали содрания кожи, внезапно расправляют крылья и начинают дразниться: что, взял? гриб съел! Ах, господа, господа! а что, ежели…
Примирению же этому выставлялась та причина, что Варнава стал (по словам Ахиллы)
человек жестоко несчастливый, потому что невдавнях женился на здешней барышне, которая гораздо всякой дамы строже и судит все против брака, а Варнаву, говорят, нередко бьет, и он теперь уже совсем не такой: сам мне
открылся, что если бы не опасался жены, то готов бы даже за бога в газете заступиться, и ругательски ругает госпожу Бизюкину, а особливо Термосесова, который чудесно было себя устроил и получал большое жалованье на негласной службе для надзора за честными
людьми, но враг его смутил жадностью; стал фальшивые бумажки перепущать и теперь в острог сел».
На рельсах вдали показался какой-то круг и покатился, и стал вырастать, приближаться, железо зазвенело и заговорило под ногами, и скоро перед платформой пролетел целый поезд… Завизжал, остановился,
открылись затворки — и несколько десятков
людей торопливо прошли мимо наших лозищан. Потом они вошли в вагон, заняли пустые места, и поезд сразу опять кинулся со всех ног и полетел так, что только мелькали окна домов…
Хомяков утверждает, что церковь есть собрание
людей (всех без различия клира и паствы), соединенных любовью, что только
людям, соединенным любовью,
открывается истина (Возлюбим друг друга, да единомыслием и т. д.) и что таковая церковь есть церковь, во-первых, признающая Никейский символ, а во-вторых, та, которая после разделения церквей не признает папы и новых догматов.
И потому
люди всегда находятся в трояком отношении к истине: одни истины так уже усвоены ими, что стали бессознательными причинами поступков, другие только начинают
открываться им, и третьи, хотя и не усвоены еще ими, до такой степени ясности открыты им, что они неизбежно так или иначе должны отнестись к ним, должны признать или не признать их.
Когда
откроются глаза на этот ужасный, совершаемый над
людьми, обман, то удивляешься на то, как могут проповедники религии христианства, нравственности, воспитатели юношества, просто добрые, разумные родители, которые всегда есть в каждом обществе, проповедовать какое бы то ни было учение нравственности среди общества, в котором открыто признается всеми церквами и правительствами, что истязания и убийства составляют необходимое условие жизни всех
людей, и что среди всех
людей всегда должны находиться особенные
люди, готовые убить братьев, и что каждый из нас может быть таким же?
Уже ко времени Константина всё понимание учения свелось к резюме, утвержденным светской властью, — резюме споров, происходивших на соборе, — к символу веры, в котором значится: верую в то-то, то-то и то-то и под конец — в единую, святую, соборную и апостольскую церковь, т. е. в непогрешимость тех лиц, которые называют себя церковью, так что всё свелось к тому, что
человек верит уже не богу, не Христу, как они
открылись ему, а тому, чему велит верить церковь.
И потому никакое улучшение положения
людей невозможно до тех пор, пока
люди будут притворяться, т. е. сами от себя скрывать истину, до тех пор, пока не признают того, что единение их, а потому и благо их возможно только в истине, и потому не будут ставить выше всего другого признание и исповедание истины, той истины, которая
открылась им.