Неточные совпадения
Клима подавляло обилие противоречий и упорство, с которым каждый из людей защищал свою
истину. Человек, одетый мужиком, строго и апостольски уверенно говорил о Толстом и двух ликах Христа —
церковном и народном, о Европе, которая погибает от избытка чувственности и нищеты духа, о заблуждениях науки, — науку он особенно презирал.
Истина для него не в соборе, а в соборности, в коммюнотарном духе
церковного народа.
Для Хомякова вселенский собор тоже не был авторитетом, навязывающим
церковному народу свое понимание христианской
истины.
В Церкви заложена вся полнота бытия, в сознании
церковном заключены все частичные
истины сект и ересей, оккультных школ и теософических учений.
Философия, т. е. раскрытие разумом вселенской
истины, не может быть ни только индивидуальным, ни только человеческим делом, она должна быть делом сверхиндивидуальным и сверхчеловеческим, т. е. соборным, т. е.
церковным.
Спасти от бесплодия и вырождения современную мистику можно только радикальным осознанием той
истины, что мистика религиозная и
церковная выше и полнее мистики нерелигиозной и нецерковной.
Почти все ереси отвергали безумие и мистичность
церковных догматов и пытались выразить
истину более разумно и рационально.
Лишь для
церковной гносеологии становится понятной та
истина, что человек — микрокосм.
Истина заслуживается подвигом отречения от разума индивидуального во имя стяжания разума
церковного.
В церкви и в вере дана абсолютная
истина и абсолютная жизнь, и именно поэтому сфера
церковной жизни должна быть отграничена от государства и от знания как сфер принудительных и неабсолютных.
Только вселенское
церковное сознание утверждает полноту, цельность
истины, только оно все соединяет и претворяет.
Вот коренная религиозная
истина, закрытая для современного сознания рационализмом
церковного быта.
Весь ход человеческой культуры, все развитие мировой философии ведет к осознанию того, что вселенская
истина открывается лишь вселенскому сознанию, т. е. сознанию соборному,
церковному.
Послушаешь и почитаешь статьи и проповеди, в которых
церковные писатели нового времени всех исповеданий говорят о христианских
истинах и добродетелях, послушаешь и почитаешь эти веками выработанные искусные рассуждения, увещания, исповедания, иногда как будто похожие на искренние, и готов усомниться в том, чтобы церкви могли быть враждебны христианству: «не может же быть того, чтобы эти люди, выставившие таких людей, как Златоусты, Фенелоны, Ботлеры, и других проповедников христианства, были враждебны ему».
И после этого, послав к ним десятка два болтающих притворный
церковный вздор миссионеров, мы в виде неопровержимого доказательства невозможности приложения к жизни христианских
истин приводим эти наши опыты обращения диких в христианство.
Церковное извращение христианства отдалило от нас осуществление царства божия, но
истина христианства, как огонь в костре, который, заглушенный на время наваленным сырым хворостом, уже высушил сырые прутья, начинает охватывать их и выбиваться наружу. Истинное значение христианства теперь уже видно всем, и влияние его уже сильнее того обмана, который скрывает его.
Дело в том, что провозглашение
истины, согласно православному вероучению, принадлежит собору, который, однако же, действует и авторизуется Церковью не как коллектив, общеепархиальный съезд или
церковный парламент, но как орган самого «Духа
Истины», Духа Святого (отсюда соборная формула: «изволися Духу Св. и нам»).
Их грех и вина против кафоличности совсем не в этом, а в том, что они исказили самую идею кафоличности, связав ее с внешним авторитетом, как бы
церковным оракулом: соборность, механически понятую как внешняя коллективность, они подменили монархическим представительством этой коллективности — папой, а затем отъединились от остального христианского мира в эту ограду авторитета и тем изменили кафоличности, целокупящей
истине,
церковной любви.
Необходимо личные интуиции выверять по
церковному преданию, раз только Церковь уже опознана как «столп и утверждение
истины» [1 Тим.
Церковная ортодоксия, боровшаяся с односторонностью ересей и стремившаяся выразить полноту
истины, подвергалась фанатическому перерождению в душах людей, для которых полнота и гармония
истины откровения становилась источником фанатической одержимости этой идеей полноты.
Для христианского общения, для
церковного сознания
истины о Троичности Божества и о богочеловеческой природе Христа не менее общеобязательны, чем
истины математики, чем законы физики.
Как ни старались церковники скрыть от людей сущность этого учения, выраженного в евангелиях, — ни запрещения переводов евангелия на всем понятный язык, ни лжетолкование их — ничто не могло затушить свет, прорывающийся сквозь
церковные обманы и освещающий души людей, всё более и более ясно сознающих великую
истину, которая была в этом учении.
Так что для восприятия христианского учения в его истинном значении людям христианского мира, более или менее понявшим
истину христианства, нужно освободиться не только от веры в ложные формы извращенного христианского учения, но еще и от веры в необходимость, неизбежность того государственного устройства, которое установилось на этой ложной
церковной вере.