Неточные совпадения
В
христианстве этого нет,
христианство считает неизбежным прохождение жизни через страдание,
христианство знает
ценности высшие, чем покой и безболезненность.
Я, в сущности, всегда думал, что
христианство было искажено в угоду человеческим инстинктам, чтобы оправдать свое уклонение от исполнения заветов Христа, свое непринятие христианской революции, христианского переворота
ценностей!
Поэтому
христианство основано на сочетании восходящего и нисходящего движения, на свободе и жалости, любви к
ценности и качеству и любви к ближнему, любви к божественной высоте и любви к страждущим внизу.
Я воспеваю свободу, когда моя эпоха ее ненавидит, я не люблю государства и имею религиозно-анархическую тенденцию, когда эпоха обоготворяет государство, я крайний персоналист, когда эпоха коллективистична и отрицает достоинство и
ценность личности, я не люблю войны и военных, когда эпоха живет пафосом войны, я люблю философскую мысль, когда эпоха к ней равнодушна, я ценю аристократическую культуру, когда эпоха ее низвергает, наконец, я исповедую эсхатологическое
христианство, когда эпоха признает лишь
христианство традиционно-бытовое.
Тареевский дуализм имеет большую
ценность, как критика ложности исторических воплощений
христианства, этот дуализм справедливо указывает на смешение символического с реальным, относительного с абсолютным.
Для
христианства в социальной области нет ни безусловного зла, ни безусловного добра, как они существуют здесь для гуманизма, а поэтому ни одна из мер гуманности, осуществляемых усилиями прогресса, не имеет для него безусловной
ценности сама по себе — ни отмена рабства, ни падение крепостного права, ни всякая конституция и «свободы».
Ведь нередко они осуществлялись с энтузиазмом безбожия и с прямым вызовом
христианству, хотя даже и это может еще не уничтожать их относительной
ценности.
Христианство прежде всего очень повысило сознание бесконечной
ценности всякой человеческой души, человеческой жизни, человеческой личности, а значит, и бесконечной
ценности души, жизни и личности грешника и «злого».
И только
христианство утверждает положительную
ценность «бедности» и блаженство «бедности».
Но признание безусловной
ценности всякой человеческой личности как образа и подобия Божьего, недопустимость обращения с человеческой личностью как со средством и орудием лежит в основе
христианства.
Христианство представляется мне соединимым лишь с системой, которую я назвал бы системой персоналистического социализма, соединяющего принцип личности как верховной
ценности с принципом братской общности людей.
Но жертва в
христианстве никогда не есть жертва во имя благополучия людей, во имя добродетелей буржуазных, а — жертва во имя Бога и во имя
ценностей творческих,
ценностей восхождения.
Позже
христианство внесло в искусство томление по трансцендентному, но и тогда искусство оставалось в пределах земных достижений художественных
ценностей, хотя бы и не завершенных.
Во всех попытках, как церковных, так и внецерковных, по-евангельски, новозаветно оправдать, осмыслить все в жизни, обосновать все
ценности жизни чувствуется какая-то натяжка, какое-то насилие над Евангелием, какое-то произвольное внесение в Евангелие
ценностей иного мира [Необходимость освободить абсолютность евангельского духа от относительных
ценностей мира в последнее время прекрасно сознают М. М. Тареев в своих «Основах
христианства» и кн. Е. Трубецкой в интересном труде «Миросозерцание Вл. С. Соловьева».
Когда же
христианство предлагается как долг и идеал народу, он по естественному чувству самосохранения ищет средств обезопасить себя от «всепоядающего огня» религии, от истребляющих молний неба — и находит это средство в самостоятельной, объективной
ценности церковного символа, религиозной формы, доброго дела — в православии, правоверии и обрядоверии».
Христианство — аристократично, иерархично, оно обращено к
ценности, к качеству, к индивидуальности.
Христианство не допускает понижения качества во имя количества, оно все в качестве, т. е. в
ценности аристократической.
Христианство признает абсолютную
ценность всякого человеческого лица, но это признание ничего общего не имеет с демократической механикой количеств.
Для
христианства важно не «я» и не «ты», не их уравнение, а божественная
ценность и божественная правда, превышающая и «меня», и «другого».
Христианство признает равноценность всех человеческих душ перед Богом и даже не равноценность, а абсолютную
ценность всех душ.
Ценность индивидуальности, раскрывающаяся в
христианстве во всей ее интимности и безмерности, окончательно тонет и гибнет в альтруистически-демократической морали.
Христианство и для «я», и для «ты» одинаково признает другие, не буржуазные
ценности.