26-го и 27-го мая город вспыхивал с разных концов, но эти пожары, которые вскоре тушились, казались уже ничтожными петербургским жителям, привыкшим в предыдущие дни к огню громадных размеров, истреблявшему целые улицы,
целые кварталы. Говоря сравнительно, в эти дни было пожарное затишье; но народ не успокаивался; он как бы каким-то инстинктом чуял, что это — тишина пред бурей. Ходили смутные слухи, что на этом не кончится, что скоро сгорит Толкучий рынок, а затем и со всем Петербургом будет порешено.
Глаза Палтусова обернулись в сторону яркого красного пятна — церкви «Никола большой крест», раскинувшейся на
целый квартал. Алая краска горела на солнце, белые украшения карнизов, арок, окон, куполов придавали игривость, легкость храму, стоящему у входа в главную улицу, точно затем, чтобы сейчас же всякий иноземец понял, где он, чего ему ждать, чем любоваться!
Во-первых,
целые кварталы деревянных домиков, где жили железнодорожные служащие, офицеры, военные и гражданские чиновники; во-вторых, дом командующего войсками — обширное деревянное строение, железнодорожная больница, здание полевого штаба и, наконец, пакгаузы, где хранились запасы как специально-военные, так и продовольственные.
Неточные совпадения
Налево открылся нам
целый новый китайский
квартал, новый лабиринт лавок, почище и побогаче, нежели на той стороне.
Действительно, рабочие
кварталы, с осуществлением амнистии, как будто оживились 69, но размеры движения еще так ничтожны, что ни
цели его, ни темперамент, ни шансы на успех — ничто не выяснилось.
Стало быть, одно из двух: или они врут, или все эти соглядатайства, сопряженные с путешествиями по
кварталам, не достигают
цели и никого не устрашают.
Целых два месяца прошло после первого раута в
квартале, а он, по-видимому, даже забыл и думать, что существуют на свете известные законы приличия.
И когда однажды наш друг-сыщик объявил, что не дальше как в тот же день утром некто Иван Тимофеич (очевидно, влиятельное в
квартале лицо) выразился об нас: я каждый день бога молю, чтоб и все прочие обыватели у меня такие же благонамеренные были! и что весьма легко может случиться, что мы будем приглашены в
квартал на чашку чая, — то мы
целый день выступали такою гордою поступью, как будто нам на смотру по целковому на водку дали.
Кроме того, надо сказать, что все обезьяны по своей натуре пьяницы, обжоры, лакомки, суетливы, любопытны и своей жизнью готовы наполнить не то что
целый дом, но даже несколько
кварталов в городе.
Толковали, что дворник поймал на поджоге протопопа в камилавке; что поджигает главнейшим образом какой-то генерал, у которого спина намазана горючим составом, так что стоит ему почесаться спиною о забор — он и загорится; что за Аракчеевскими казармами приготовлено пять виселиц, и на одной из них уже повешен один генерал «за измену»; что пожарные представили одного иностранца и одного русского, которые давали им 100 р., чтобы только они не тушили Толкучего рынка; что семидесятилетняя баба ходила в Смольный поджигать и, схваченная там, объяснила на допросе, будто получила 100 рублей, но не откроет-де, кто дал ей деньги, хошь в кусочки искрошите; что Петербург поджигает
целая шайка в триста человека и что видели, как ночью Тихвинская Богородица ходила, сама из Тихвина пришла и говорила: «вы, голубчики, не бойтесь, эфтому
кварталу не гореть».
Целыми днями бродил я и ездил по разным
кварталам Парижа, и чувство жалости к этому городу, которому я лично был многим обязан, все росло во мне.
А их были и тогда тысячи в Латинском
квартале. Они ходили на медицинские лекции, в анатомический театр, в кабинеты, в клиники. Ходили — но далеко не все — на курсы юридического факультета. Но Сорбонна, то есть главное ядро парижского Университета с
целыми тремя факультетами, была предоставлена тем, кто из любопытства заглянет к тому или иному профессору. И в первый же мой сезон в «Латинской стране» я, ознакомившись с тамошним бытом студенчества, больше уже не удивлялся.
Французский буржуа, рантье, купец, учитель, чиновник, даже крестьянин не отправят сына учиться в Париж, не имея возможности давать ему ежемесячно ну хоть франков полтораста, а тогда на это можно было жить в Латинском
квартале безбедно и
целые дни ничего не делать.
Правда, я мало бывал в парижских семейных домах, но знавал и артисток и тех девиц, с которыми ходил на курсы декламации. А в Латинском
квартале, в театрах, на балах, в студенческих кафе и ресторанах бывал окружен молодыми женщинами, очень доступными, часто хорошенькими и, главное, забавными. Но я боялся, как огня, того, что французы зовут"collage", легкой связи, и ушел от нее в
целых четыре парижских сезона оттого, вероятно, что все эти легкие девицы ничего не говорили моей душе.
В 1900 году во время последней Парижской выставки я захотел произвести анкету насчет всех тех домов, где я жил в Латинском
квартале в зиму 1865–1866 года, и нашел
целыми и невредимыми все, за исключением того, где мы поселились на всю зиму с конца 1865 года. Он был тогда заново возведен и помещался в улице, которая теперь по-другому и называется. Это тотчас за музеем «Cluny». Отель называется «Lincoln», а улица — Des Matturiens St.Jacques.
Покойный романист Понсон дю Террайль, несмотря на то, что был человек светский, с дворянской фамилией, семейный и, кажется, даже прекрасный семьянин, проводил
целый день где-то в глухом
квартале, в комнатке, куда убегал с восьми часов утра и возвращался домой только к позднему обеду.