Неточные совпадения
Он очень неохотно уступил настойчивой просьбе Варвары пойти в Кремль, а когда они
вошли за стену Кремля и толпа, сейчас же всосав его в свою черную гущу, лишила воли, начала подталкивать, передвигать куда-то, — Самгин настроился мрачно, враждебно всему. Он вздохнул свободнее, когда его и Варвару оттеснили к нелепому памятнику
царя, где было сравнительно просторно.
Сраженья
Дождемся. Время не ушло
С Петром опять
войти в сношенья:
Еще поправить можно зло.
Разбитый нами, нет сомненья,
Царь не отвергнет примиренья.
Но в царство это
войдут те, которые полюбили Распятого, в Нем свободно увидели Бога и
Царя.
Так они и ехали молча, только Платов на каждой станции выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком закусит, закурит свою корешковую трубку, в которую сразу целый фунт Жукова табаку
входило, а потом сядет и сидит рядом с
царем в карете молча.
Опричники ввели его с связанными руками, без кафтана, ворот рубахи отстегнут. За князем
вошел главный палач, Терешка, засуча рукава, с блестящим топором в руках. Терешка
вошел, потому что не знал, прощает ли
царь Серебряного или хочет только изменить род его казни.
И, взглянув презрительно на Серебряного,
царь повернулся к нему спиной и
вошел во дворец.
—
Войди, Лукьяныч! — сказал приветливо
царь. — С какою тебя вестью бог принес?
Царь не ожидал такого оборота. Клевета Вяземского была очевидна, но в расчет Иоанна не
вошло ее обнаружить. Морозов в первый раз взглянул на врага своего.
Дай мне первому в Слободу вернуться, я тебе выпрошу прощение у
царя, а как
войдешь опять в милость, тогда уж и ты сослужи мне службу.
—
Войдите, убогие, — сказала мамка, —
царь велел!
— Как не быть удаче, как не быть, батюшка, — продолжал мельник, низко кланяясь, — только не сымай с себя тирлича-то; а когда будешь с
царем говорить, гляди ему прямо и весело в очи; смело гляди ему в очи, батюшка, не показывай страху-то; говори ему шутки и прибаутки, как прежде говаривал, так будь я анафема, коли опять в честь не
войдешь!
— Слепые! — сказал вдруг
царь, быстро вскакивая, — третий грех: когда кто нарядится нищим и к
царю в опочивальню
войдет!
С неделю после поражения татар
царь принимал в своей опочивальне Басманова, только что прибывшего из Рязани.
Царь знал уже о подробностях битвы, но Басманов думал, что объявит о ней первый. Он надеялся приписать себе одному всю честь победы и рассчитывал на действие своего рассказа, чтобы
войти у
царя в прежнюю милость.
Двое опричников подняли
царя под руки. Он
вошел в церковь.
Наконец загремели трубы, зазвенели дворцовые колокола, и медленным шагом
вошел сам
царь, Иван Васильевич.
Дай, говорит, тирлича, чтобы мне в царскую милость
войти, а их чтобы разлюбил
царь и опалу чтобы на них положил!
— Но у
царя нашего есть верные слуги, они стерегут его силу и славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы против подлых затей революционеров, против конституций и всякой мерзости, пагубной нам, истинно русским людям. В общество это
входят графы и князья, знаменитые заслугами
царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам святой старины, и даже, может быть, сами великие…
И весь день, до первых вечерних теней, оставался
царь один на один со своими мыслями, и никто не осмелился
войти в громадную, пустую залу судилища.
И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали у ног
царя, и терлись мордами о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками, когда он
входил в их помещения.
Если ж ты
Своей душой, миролюбиво-мудрой,
Столь ведомой наместнику Христа,
Как он, о
царь, скорбишь о разделенье
Родных церквей — он через нас готов
Войти с твоим священством в соглашенье,
Да прекратится распря прежних лет
И будет вновь единый пастырь стаду
Единому!
Трубы и дворцовые колокола. Рынды
входят и становятся у престола; потом бояре; потом стряпчие с царской стряпней; потом ближние бояре; потом сам
царь Борис, в полном облачении, с державой и скипетром. За ним царевич Федор. Борис всходит на подножие престола.
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу
входит царь,
Стороны той государь.
Во все время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы.
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».
(В гостиную справа
входит Пётр, садится в кресло, закрыв глаза и закинув голову. Иван смотрит на часы, открывает дверцу, переводит стрелку. Часы бьют восемь. Пётр открывает глаза, оглядывается. Иван, насвистывая «Боже
царя храни», стоит посреди столовой, хмурый и озабоченный. Пётр решительно идёт к отцу.)
Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание, дети чинно, по паре,
входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту
царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам.
«
Вошел — в светлице тишина;
Дочь сладко спит, но не одна;
Припав на грудь ее главой
С ней царский конюх молодой.
И прогневился
царь тогда,
И повелел он без суда
Их вместе в бочку засмолить
И в сине море укатить...
— Ахти Господи!.. Ох, Владыка милостивый!.. Что ж это будет такое!.. — заохал Пантелей. — И не грех тебе, Алексеюшка, в такое дело
входить?.. Тебе бы хозяина поберечь… Мне бы хоть, что ли, сказал… Ах ты, Господи,
Царь Небесный!.. Так впрямь и на золото поехали?
День меркнет, приходит ночная пора,
Скрыпят у застенка ворота,
Заплечные
входят опять мастера,
Опять зачалася работа.
«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»
«
Царь, близок ему уж приходит конец,
Но слово его всё едино,
Он славит свого господина...
Входит царевич в город, видит он — народ ходит по улицам и плачет. Царевич стал спрашивать, о чем плачут. Ему говорят: «Разве не знаешь, нынче в ночь наш
царь умер, и другого
царя нам такого не найти». — «Отчего же он умер?» — «Да, должно быть, злодеи наши отравили». Царевич рассмеялся и говорит: «Это не может быть».
Как только меньшой брат
вошел в лес, он напал на реку, переплыл ее и тут же на берегу увидал медведицу. Она спала. Он ухватил медвежат и побежал без оглядки на гору. Только что добежал до верху — выходит ему навстречу народ, подвезли ему карету, повезли в город и сделали
царем.
Так и сделали. Как пошли средние с Ермаком, татары завизжали, выскочили; тут ударили: справа — Иван Кольцо, слева — Мещеряк-атаман. Испугались татары, побежали. Перебили их казаки. Тут уж Ермаку никто противиться не смел. И так он
вошел в самый город Сибирь. И насел туда Ермак все равно как
царем.
Тишина
царила кругом. Газовые рожки слабо освещали длинные коридоры, церковная площадка была погружена в жуткую, беспросветную тьму. Я не пошла, однако, по церковной или так называемой «парадной» лестнице, а бегом спустилась по черной, которая находилась возле нашего дортуара, и
вошла в средний, классный коридор, примыкавший к залу.
Часов в девять утра «Коршун»
входил под парусами в проливчик, соединяющий море с рейдом. Все были вызваны наверх «становиться на якорь». На палубе
царила мертвая тишина.
И в такую силу
вошла Матрена Васильевна, что ханские министры боялись ее пуще бухарского
царя али персидского шаха.
Часов в десять утра мы
вошли в лодки и тронулись в путь. Главным старшиной и руководителем был Антон Сагды. Я удивился той дисциплине, которая
царила в отряде. Все его распоряжения молодые орочи исполняли быстро; они работали молча, проворно, не было ни споров, ни пререканий. Таков закон у всех мореходов. Только при соблюдении строжайшей дисциплины можно успешно бороться с водной стихией. Сухопутные люди не всегда это понимают.
Мы
вошли в младший класс, где у маленьких воспитанниц
царило оживление. Несколько девочек рассматривали большую куклу в нарядном платье, другие рисовали что-то у доски, третьи, окружив пожилую даму в синем платье, отвечали ей урок на следующий день.
Музыкальная дама взмахнула своей палочкой, девочки взяли первые аккорды… Высокие Гости в сопровождении Maman, подоспевших опекунов, институтского начальства и старших воспитанниц, окруживших Государя и Государыню беспорядочной гурьбой,
вошли в зал и заняли места в креслах, стоявших посередине между портретами Императора Павла I и Царя-Освободителя.
Я со страхом остановилась у двери, трижды торопливо прочла: «Господи, помяни
царя Давида и всю кротость его!» — как меня учила няня делать в трудные минуты жизни — и постучала в дверь с вопросом: «Puis-je entrer» (могу
войти)?
Походив немного, я
вошел в дом. В передних лакеи поставили подносы на столы и, стоя с пустыми руками, тупо поглядывали на публику. Публика, в свою очередь, с недоумением поглядывала на часы, на которых большая стрелка показывала уже четверть. Рояли замолкли. Во всех комнатах
царила глубокая, томительная, глухая тишина.
Когда мы подросли, с нами стали читать обычные молитвы: на сон грядущий, «Отче наш», «
Царю небесный». Но отвлеченность этих молитв мне не нравилась. Когда нам было предоставлено молиться без постороннего руководства, я перешел к прежней детской молитве, но ввел в нее много новых, более практических пунктов: чтоб разбойники не напали на наш дом, чтоб не болел живот, когда съешь много яблок. Теперь
вошел еще один пункт, такой...
А с другой стороны глядя, Ермий соображал и то, что если он станет всех обличать и со всеми спорить, то
войдет он через то всем в остылицу, и другие вельможи обнесут его тогда перед
царем клеветами, назовут изменником государству и погубят.
Уже совсем рассвело, когда духовник Иоанна
вошел в божницу государеву, прервав чуткий сон
царя, только под утро забывшегося в легкой дремоте.
Да, буду
царем!» С этим словом распахнулась дверь, и великий князь быстро
вошел в брусяную избу, где стоял Русалка, успевший приготовить свою личину по надобности.
В самой комнате, куда
вошли Суворов и Марья Петровна,
царил полумрак. Нагорелая сальная свеча, стоявшая на столе, невдалеке от кровати, бросала на последнюю какой-то красноватый отблеск. Глаша лежала разметавшись, и обострившиеся, как у покойницы, черты лица носили какое-то страдальческое выражение, закрытые глаза оттенялись темной полосой длинных ресниц, пересохшие губы были полуоткрыты.
Вслед за духовником
вошел в опочивальню
царя Григорий Лукьянович и, воспользовавшись царским настроением, стал снова возводить гору обвинений на попов, монахов и властей новгородских.
После этой молитвы и совершенной через несколько дней казни сознавшихся под пытками Малюты Колычевых,
царь несколько успокоился, и жизнь в слободе
вошла в свою обычную колею.
Был десятый час чудного июльского вечера 1568 года.
Царь уже
вошел в свою опочивальню, молодые опричники разбрелись по обширному дворцовому двору.
В это время тихо отворилась дверь и в палату
вошел стольник
царя Борис Федорович Годунов.
Царь тоже не слыхал этого вздоха, он уже
входил в свои палаты.
Когда князь Никита Прозоровский прибыл на другой день в Александровскую слободу и
вошел во дворец, палаты были уже полны опричниками, столы накрыты, но
царь еще не выходил.
Толпою
вошли греческие
цари.