Неточные совпадения
И каждое не только не нарушало этого, но было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся
на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых, детей и стариков — со всеми, с мужиком, с Львовым, с Кити, с нищими и
царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь
на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской
земли свой
царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Издали и
на земле царь показался Климу еще меньше, чем он был в экипаже.
Потом он должен был стоять более часа
на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей
земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о
царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Он даже начал собирать «открытки»
на политические темы; сначала их навязывала ему Сомова, затем он сам стал охотиться за ними, и скоро у него образовалась коллекция картинок, изображавших Финляндию, которая защищает конституцию от нападения двуглавого орла, русского мужика, который пашет
землю в сопровождении
царя, генерала, попа, чиновника, купца, ученого и нищего, вооруженных ложками; «Один с сошкой, семеро — с ложкой», — подписано было под рисунком.
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть
царь, король, своя
земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал,
на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по
земле ходят, она их за ноги держит, от своей
земли не уйдешь.
Глаза Клима, жадно поглотив
царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и
на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка лишила его надежды и опечалила до слез. Слезы явились у него раньше, но это были слезы радости, которая охватила и подняла над
землею всех людей. А теперь вслед
царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и обиды.
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный,
царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя слово Иисусе, придержал рукою рясу
на шелковой подкладке и, опустившись
на одно колено, поклонился в
землю, а хор запел последние слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися
на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые ноги.
На земле и
на небе было еще темно, только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета.
На землю пала обильная роса — верный признак, что завтра будет хорошая погода. Кругом
царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями,
царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил
на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег
на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Разумеется, как все необычайное, дело «дошло до
царя», он посоветовался с стариками, и решили, что попа надо водить по всей
земле, по городам и селам, и ставить
на площадях…
Царь был признан наместником Бога
на земле.
Возгнушается метатель грома и молнии, ему же все стихии повинуются, возгнушается колеблющий сердца из-за пределов вселенныя дать мстити за себя и самому
царю, мечтающему быти его
на земли преемником.
В море
царила тишина.
На неподвижной и гладкой поверхности его не было ни малейшей ряби. Солнце стояло
на небе и щедро посылало лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей
землю и пробудить к жизни весь растительный мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
— Может быть, — продолжал Вихров, — но все-таки наш идеал
царя мне кажется лучше, чем был он
на Западе: там, во всех их старых легендах, их кениг — непременно храбрейший витязь, который всех сильней, больше всех может выпить, съесть; у нас же, напротив, наш любимый князь — князь ласковый, к которому потому и сошлись все богатыри
земли русской, — князь в совете мудрый,
на суде правый.
— Нет, племя-то, которое было почестней, — начал он сердитым тоном, — из-под ваших собирателей
земли русской ушло все
на Украину, а другие, под видом раскола, спрятались
на Север из-под благочестивых
царей ваших.
Земство и
царь составляли одно нераздельное целое,
на единодушии которого созидалось благополучие всей русской
земли.
Недоставало всех, которые, отстаивая Русскую
землю, полегли недавно
на рязанских полях, ни тех, которые после победы, любя раздолье кочующей жизни, не захотели понести к
царю повинную голову.
— И
царь протянул к нему руку, а Кольцо поднялся с
земли и, чтобы не стать прямо
на червленое подножие престола, бросил
на него сперва свою баранью шапку, наступил
на нее одною ногою и, низко наклонившись, приложил уста свои к руке Иоанна, который обнял его и поцеловал в голову.
Как проговорил Володимер-царь: «Кто из нас, братцы, горазд в грамоте? Прочел бы эту книгу Голубиную? Сказал бы нам про божий свет: Отчего началось солнце красное? Отчего начался млад светёл месяц? Отчего начались звезды частыя? Отчего начались зори светлыя? Отчего зачались ветры буйныя? Отчего зачались тучи грозныя? Отчего да взялись ночи темныя? Отчего у нас пошел мир-народ? Отчего у нас
на земли цари пошли? Отчего зачались бояры-князья? Отчего пошли крестьяне православные?»
Вспомним пророческое слово: «Аще кая
земля оправдится перед богом, поставляет им
царя и судью праведна и всякое подает благодеяние; аще же которая
земля прегрешит пред богом, и поставляет
царя и судей не праведна, и наводит
на тое
землю вся злая!» Останься у нас, сын мой; поживи с нами.
Молится
царь и кладет земные поклоны. Смотрят
на него звезды в окно косящатое, смотрят светлые, притуманившись, — притуманившись, будто думая: «Ах ты гой еси,
царь Иван Васильевич! Ты затеял дело не в добрый час, ты затеял, нас не спрошаючи: не расти двум колосьям в уровень, не сравнять крутых гор со пригорками, не бывать
на земле безбоярщине!»
—
Царь милостив ко всем, — сказал он с притворным смирением, — и меня жалует не по заслугам. Не мне судить о делах государских, не мне
царю указывать. А опричнину понять нетрудно: вся
земля государева, все мы под его высокою рукою; что возьмет государь
на свой обиход, то и его, а что нам оставит, то наше; кому велит быть около себя, те к нему близко, а кому не велит, те далеко. Вот и вся опричнина.
Им ответ держал премудрый
царь: «Я еще вам, братцы, про то скажу: у нас Кит-рыба всем рыбам мать:
на трех
на китах
земля стоит; Естрафиль-птица всем птицам мати; что живет та птица
на синем море; когда птица вострепенется, все синё море всколебается, потопляет корабли гостиные, побивает суда поморские; а когда Естрафиль вострепещется, во втором часу после полунощи, запоют петухи по всей
земли, осветится в те поры вся
земля…»
— Неси крест свой, Никита Романыч! — повторила Елена. — Иди, куда посылает тебя
царь. Ты отказался вступить в опричнину, и совесть твоя чиста. Иди же
на врагов
земли Русской; а я не перестану молиться за нас обоих до последнего моего часа!
Он разделял убеждения своего века в божественной неприкосновенности прав Иоанна; он умственно подчинялся этим убеждениям и, более привыкший действовать, чем мыслить, никогда не выходил преднамеренно из повиновения
царю, которого считал представителем божией воли
на земле.
Вот хоть бы с этого молодца, — сказал Кольцо, оборачиваясь
на одного из своих товарищей, здорового детину, который, принесши огромную охапку оружия и свалив ее
на землю, стоял позади его с разинутым ртом и не переставал дивиться то
на золотую одежду
царя, то
на убранство рынд, окружавших престол.
Алатырь-камень всем камням отец;
на белом Алатыре
на камени сам Исус Христос опочив держал,
царь небесный беседовал со двунадесяти со апостолам, утверждал веру христианскую; утвердил он веру
на камени, распущал он книги по всей
земле.
— Так, Борис Федорыч, когда ты говоришь, оно выходит гладко, а
на деле не то. Опричники губят и насилуют земщину хуже татар. Нет
на них никакого суда. Вся
земля от них гибнет! Ты бы сказал
царю. Он бы тебе поверил!
— Я дело другое, князь. Я знаю, что делаю. Я
царю не перечу; он меня сам не захочет вписать; так уж я поставил себя. А ты, когда поступил бы
на место Вяземского да сделался бы оружничим царским, то был бы в приближении у Ивана Васильевича, ты бы этим всей
земле послужил. Мы бы с тобой стали идти заодно и опричнину, пожалуй, подсекли бы!
Они имели от
царя жалованные грамоты
на пустые места
земли Пермской и жили
на них владетельными князьями, независимо от пермских наместников, с своею управой и с своею дружиной, при единственном условии охранять границы от диких сибирских народов, наших недавних и сомнительных данников.
Я не говорю, что, если ты землевладелец, чтобы ты сейчас же отдал свою
землю бедным, если капиталист, сейчас бы отдал свои деньги, фабрику рабочим, если
царь, министр, служащий, судья, генерал, то чтобы ты тотчас отказался от своего выгодного положения, если солдат (т. е. занимаешь то положение,
на котором стоят все насилия), то, несмотря
на все опасности отказа в повиновении, тотчас бы отказался от своего положения.
Не может человек нашего времени, исповедуй он или не исповедуй божественности Христа, не знать, что участвовать в качестве ли
царя, министра, губернатора, или урядника в том, чтобы продать у бедной семьи последнюю корову
на подати для того, чтобы отдать эти деньги
на пушки или
на жалованье и пансионы роскошествующим, праздным и вредным чиновникам; или участвовать в том, чтобы посадить в тюрьму кормильца семьи за то, что мы сами развратили его, и пустить семью его по миру; или участвовать в грабежах и убийствах войн; или во внушении вместо Христова закона диких идолопоклоннических суеверий; или загнать забежавшую
на свою
землю корову человека, у которого нет
земли; или с человека, работающего
на фабрике, вычесть за нечаянно испорченный предмет; или содрать вдвое за предмет с бедного только потому, что он в крайней нужде; не может не знать ни один человек нашего времени, что все эти дела — скверные, постыдные и что делать их не надо.
Луна уже скатилась с неба,
на деревья лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы
царя Давида и сеялась
на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
Предание, еще до сих пор свежее между казаками, говорит, что
царь Иван Грозный приезжал
на Терек, вызывал с Гребня к своему лицу стариков, дарил им
землю по сю сторону реки, увещевал жить в дружбе и обещал не принуждать их ни к подданству, ни к перемене веры.
И,
на волнах витязя лелея.
Рек Донец: «Велик ты, Игорь-князь!
Русским
землям ты принес веселье,
Из неволи к дому возвратясь». —
«О река! — ответил князь, — немало
И тебе величья! В час ночной
Ты
на волнах Игоря качала,
Берег свой серебряный устлала
Для него зеленою травой.
И, когда дремал он под листвою,
Где
царила сумрачная мгла,
Страж ему был гоголь над водою.
Чайка князя в небе стерегла.
Она о четырех углах, сто шагов по сторонам, три копья в высоту, ее средина —
на двенадцати золотых колоннах в толщину человека
на вершине ее голубой купол, вся она из черных, желтых, голубых полос шелка, пятьсот красных шнуров прикрепили ее к
земле, чтобы она не поднялась в небо, четыре серебряных орла по углам ее, а под куполом, в середине палатки,
на возвышении, — пятый, сам непобедимый Тимур-Гуруган,
царь царей.
На земле,
на коврах, каких больше нет, — триста золотых кувшинов с вином и всё, что надо для пира
царей, сзади Тимура сидят музыканты, рядом с ним — никого, у ног его — его кровные,
цари и князья, и начальники войск, а ближе всех к нему — пьяный Кермани-поэт, [Кермани — придворный поэт Тимура.] тот, который однажды,
на вопрос разрушителя мира...
— Господа! — так же восторженно, но уже вкрадчиво говорил Алексей, размахивая вилкой. — Сын мой, Мирон, умник, будущий инженер, сказывал: в городе Сиракузе знаменитейший ученый был; предлагал он
царю: дай мне
на что опереться, я тебе всю
землю переверну!
Из иной страны чудесной,
Людям в горести помочь,
Нас
на землю царь небесный
Посылает в эту ночь;
Принести живое слово,
Жатвы все благословить,
Человека к жизни новой
Ободрить и укрепить!
Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озири-су египетским, брату и сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Арденаго ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Кибелле, и Бэл-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору — богу вечного огня, и таинственной Омороге — праматери богов, которую Бэл рассек
на две части, создав из них небо и
землю, а из головы — людей; и поклонялся
царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое тело, как священную жертву,
на пороге храмов.
Вот прозрачный камень цвета медной яри. В стране эфиопов, где он добывается, его называют Мгнадис-Фза. Мне подарил его отец моей жены, царицы Астис, египетский фараон Суссаким, которому этот камень достался от пленного
царя. Ты видишь — он некрасив, но цена его неисчислима, потому что только четыре человека
на земле владеют камнем Мгнадис-Фза. Он обладает необыкновенным качеством притягивать к себе серебро, точно жадный и сребролюбивый человек. Я тебе его дарю, моя возлюбленная, потому что ты бескорыстна.
Глаза же у
царя были темны, как самый темный агат, как небо в безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх и вниз, походили
на черные лучи вокруг черных звезд. И не было человека во вселенной, который мог бы выдержать взгляд Соломона, не потупив своих глаз. И молнии гнева в очах
царя повергали людей
на землю.
Как и всегда по утрам, двое его писцов, Елихофер и Ахия, уже лежали
на циновках, по обе стороны трона, держа наготове свертки папируса, тростник и чернила. При входе
царя они встали и поклонились ему до
земли.
Царь же сел
на свой трон из слоновой кости с золотыми украшениями, оперся локтем
на спину золотого льва и, склонив голову
на ладонь, приказал...
вдруг опускается
на землю. В книге: «Урядник сокольничья пути»
царя Алексея Михайловича, которую всякий охотник должен читать с умилением, между прочим сказано: «Добровидна же и копцова добыча и лет. По сих доброутешна и приветлива правленных (то есть выношенных) ястребов и челигов (то есть чегликов; иногда называются они там же чеглоками) ястребьих ловля; к водам рыщение, ко птицам же доступаиие». Из сих немногих строк следует заключить...
— Века ходит народ по
земле туда и сюда, ищет места, где бы мог свободно приложить силу свою для строения справедливой жизни; века ходите по
земле вы, законные хозяева её, — отчего? Кто не даёт места народу,
царю земли,
на троне его, кто развенчал народ, согнал его с престола и гонит из края в край, творца всех трудов, прекрасного садовника, возрастившего все красоты
земли?
Сверкнула молния; разорванная ею тьма вздрогнула и,
на миг открыв поглощённое ею, вновь слилась. Секунды две
царила подавляющая тишина, потом, как выстрел, грохнул гром, и его раскаты понеслись над домом. Откуда-то бешено рванулся ветер, подхватил пыль и сор с
земли, и всё, поднятое им, закружилось, столбом поднимаясь кверху. Летели соломинки, бумажки, листья; стрижи с испуганным писком пронизывали воздух, глухо шумела листва деревьев,
на железо крыши дома сыпалась пыль, рождая гулкий шорох.
Что и говорить!
Воскресла вся
земля!
Царю недаром
От всех любовь. Такого ликованья,
Я чай, Москва отроду не видала!
Насилу я проехал чрез толпу;
На двадцать верст кругом запружены
Дороги все; народ со всех концов
Валит к Москве; все улицы полны,
И все дома, от гребней до завалин,
Стоят в цветах и в зелени! Я думал:
Авось к
царю до выхода проеду!
Куды! Я чай, от валу до Кремля
Часа четыре пробирался. Там
Услышал я: в соборе
царь Борис —
Венчается!
Соизволеньем Божиим и волей
Соборной Думы — не моим хотеньем —
Я
на престол
царей и самодержцев
Всея Руси вступаю днесь. Всевышний
Да укрепит мой ум и даст мне силы
На трудный долг! Да просветит меня,
Чтобы бразды, мне русскою
землеюВрученные, достойно я держал,
Чтобы
царил я праведно и мудро,
На тишину Руси, как
царь Феодор,
На страх врагам, как грозный Иоанн!
Земли русийской
Царевну ты, высочество, посватал,
Не дочь слуги, злодейством
на престол
Взошедшего. Когда законный
царьИль тот, кого
земля таким признала,
С него венец срывает — обещаньем
Не связан ты. От брака отказаться
Ты должен, принц!