Неточные совпадения
Знал генеалогию, состояние
дел и имений и скандалезную
хронику каждого большого дома столицы; знал всякую минуту, что делается в администрации, о переменах, повышениях, наградах, — знал и сплетни городские: словом, знал хорошо свой мир.
На счастье А.Я. Липскерова приехал из Одессы маленький репортерик, одетый более чем скромно: Семен Лазаревич Кегулихес, впоследствии взявший фамилию Кегульский, — и начал ставить в «Новостях
дня»
хронику.
Статьи для цензуры посылались в пятницу, а
хроника и отчеты — в субботу, после четырех часов
дня, то есть когда верстался номер. Бывали случаи, что уже наступал вечер, а цензурных гранок не приносили. Приходилось иногда ехать самому к цензору на квартиру выручать материал.
Этот «завтрашний
день», то есть то самое воскресенье, в которое должна была уже безвозвратно решиться участь Степана Трофимовича, был одним из знаменательнейших
дней в моей
хронике.
Мне не стать, да и не сумею я, рассказывать об иных вещах. Об административных ошибках рассуждать тоже не мое
дело, да и всю эту административную сторону я устраняю совсем. Начав
хронику, я задался другими задачами. Кроме того, многое обнаружится назначенным теперь в нашу губернию следствием, стоит только немножко подождать. Однако все-таки нельзя миновать иных разъяснений.
А теперь, описав наше загадочное положение в продолжение этих восьми
дней, когда мы еще ничего не знали, приступлю к описанию последующих событий моей
хроники и уже, так сказать, с знанием
дела, в том виде, как всё это открылось и объяснилось теперь. Начну именно с восьмого
дня после того воскресенья, то есть с понедельника вечером, потому что, в сущности, с этого вечера и началась «новая история».
Прошло восемь
дней. Теперь, когда уже всё прошло и я пишу
хронику, мы уже знаем, в чем
дело; но тогда мы еще ничего не знали, и естественно, что нам представлялись странными разные вещи. По крайней мере мы со Степаном Трофимовичем в первое время заперлись и с испугом наблюдали издали. Я-то кой-куда еще выходил и по-прежнему приносил ему разные вести, без чего он и пробыть не мог.
Хроника должна тщательно сберечь последние
дела богатыря Ахиллы —
дела, вполне его достойные и пособившие ему переправиться на ту сторону моря житейского в его особенном вкусе.
Наступило утро, холодное, туманное петербургское утро, пропитанное сыростью и болотными миазмами. Конечно, все
дело было в том номере «Нашей газеты», в котором должен был появиться мой отчет. Наконец, звонок, Федосья несет этот роковой номер… У меня кружилась голова, когда я развертывал еще не успевшую хорошенько просохнуть газету. Вот политика, телеграммы,
хроника, разные известия.
Трудный был этот год, год моей первой ученической работы. На мне лежала обязанность вести
хронику происшествий, — должен знать все, что случилось в городе и окрестностях, и не прозевать ни одного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда. У меня везде были знакомства, свои люди, сообщавшие мне все, что случилось: сторожа на вокзалах, писцы в полиции, обитатели трущоб. Всем, конечно, я платил. Целые
дни на выставке я проводил, потому что здесь узнаешь все городские новости.
За этим невинным занятием, за сочинением песен на трубадурный лад, за откапыванием преданий и
хроник о рыцарях для баллад, за томным стремлением, за мучительной любовью к неизвестной
деве… шло время и прошло несколько лет...
Хотя тайная
хроника говорит мне на ухо, что сей дружеский союз наших дворян заключен был в
день Леонова рождения, которое отец всегда праздновал с великим усердием и с отменною роскошью (так, что посылал в город даже за свежими лимонами); хотя читатель догадается, что в такой веселый
день, особливо к вечеру, хозяин и гости не могли быть в обыкновенном расположении ума и сердца; хотя
Для разъяснения
дела может отчасти служить «Добрый
день Степана Михайловича», описанный в «Семейной
хронике».
По природе своей и по первоначальному воспитанию, под влиянием матери, с которой, конечно, хорошо знакомы читатели «Семейной
хроники», автор вовсе не принадлежал к числу детей, рано втягивающихся в практическую жизнь и с первых
дней жизни изостряющих все свои способности для живого и пытливого наблюдения ее явлений.
К таким мнениям, выражаемым, конечно, на
деле еще чаще, чем на словах, приводит именно возможность давать простор своей страсти, как замечает сам г. Аксаков, говоря о Куролесове в «Семейной
хронике»: «Избалованный страхом и покорностью всех его окружающих людей, он скоро забылся и перестал знать меру своему бешеному своеволию».
Старый газетный листок между объявлениями, телеграммами, политикой,
хроникой и другими рук человеческих
делами заключал в себе перл, известный в газетах под именем смеси.
Шекспиром я и хотел прежде всего насытиться в Бург-театре. И мне случалось там (в оба моих зимних сезона в 1868–1869 и 1870 годах) попадать на такие серии шекспировских пьес, какие не давались тогда нигде — ни в Мюнхене, ни в Берлине, и всего менее в Лондоне и вообще в Англии. Где же, кроме тогдашней Вены, могли вы ходить на цикл шекспировских
хроник, дававшихся восемь
дней кряду? Для такого друга театра, каким был я, это являлось настоящим объедением.
В одну из частых поездок своих в разные пределы России, которые он всякий год совершал по торговым
делам, познакомился он где-то с каким-то господином Новиковым [В Семейной
Хронике Аксакова упомянуто, что переписка Новикова с Софьей Николаевной имела большое влияние на ее образование.
События, заносимые в эту
хронику, составляют эпизод из жизни людей одного очень старого города, который стал на русской земле еще во
дни оны и до сих пор пережил уже много веков; помнит много владык и видел много поколений..
Некоторые страницы напоминают
хронику наших
дней.