— Николай Всеволодович, — повторила она, отчеканивая слова твердым голосом, в котором зазвучал грозный вызов, — прошу вас, скажите сейчас же, не сходя с этого места: правда ли, что эта несчастная,
хромая женщина, — вот она, вон там, смотрите на нее! — правда ли, что она… законная жена ваша?
В нем какой-то негодяй уверяет меня, что Николай Всеволодович сошел с ума и что мне надо бояться какой-то
хромой женщины, которая «будет играть в судьбе моей чрезвычайную роль», я запомнила выражение.
Неточные совпадения
Он перестал качаться на стуле и дразнящим тоном начал рассказывать Макарову мнение
хромого мужика о
женщинах.
Если бы я имел ясное понятие о творении, то, вероятно, сказал бы тогда, что мой отец (которого я знал
хромым) так и был создан с палкой в руке, что бабушку бог сотворил именно бабушкой, что мать моя всегда была такая же красивая голубоглазая
женщина с русой косой, что даже сарай за домом так и явился на свет покосившимся и с зелеными лишаями на крыше.
Добрая
женщина знала, что перемена ее положения всецело зависела от твердости, пожалуй, даже некоторого служебного героизма этого скромного
хромого человека…
И вот пред ним
женщина — босая, в лоскутках выцветших на солнце одежд, черные волосы ее были распущены, чтобы прикрыть голую грудь, лицо ее, как бронза, а глаза повелительны, и темная рука, протянутая
Хромому, не дрожала.
Сидя у окна, Артамонов старший тупо смотрел, как из города и в город муравьями бегут тёмненькие фигурки мужчин и
женщин; сквозь стёкла были слышны крики, и казалось, что людям весело. У ворот визжала гармоника, в толпе рабочих
хромой кочегар Васька Кротов пел...
— Эдвардс, погодите минутку; успеете еще раздеться! — сказал режиссер, внимательно поглядывая на клоуна, который остановился, но, по-видимому, неохотно это сделал. — Подождите, прошу вас; мне надо только переговорить с фрау Браун… Где мадам Браун? Позовите ее сюда… А, фрау Браун! — воскликнул режиссер, обратясь к маленькой
хромой, уже немолодой
женщине, в салопе, также немолодых лет, и шляпке, еще старше салопа.
Но мамаша Сур оказалась
женщина с предрассудками: она обратилась к какому-то известному городскому врачу, ну и понятно: нога срослась неправильно, Альберт остался на всю жизнь
хромым.
Иван Григорьич и Патап Максимыч балыком да икрой закусывали, а
женщины сластями. Кумовья, «чтоб не
хромать», по другой выпили. Затем уселись чай пить. Аксинья Захаровна заварила свежего, шестирублевого.
Прошло минут пять тяжелого молчания, тоскливо нарушаемого
хромым ходом будильника, давно знакомым и надоевшим: раз, два, три-три: два чистых удара, третий с хриплым перебоем. Алмазов сидел, не снимая пальто и шапки и отворотившись в сторону… Вера стояла в двух шагах от него также молча, с страданием на красивом, нервном лице. Наконец она заговорила первая, с той осторожностью, с которой говорят только
женщины у кровати близкого труднобольного человека…
— Та, та, та! Вот женщины-то! Даже и умницы, как вы,
хромают логикой.