Неточные совпадения
И в
христианский период истории происходит возврат к языческому пониманию
государства, т. е. тоталитарному, монистическому пониманию.
Христианская Истина могла быть даже очень опасна, от нее могли рухнуть все
государства и цивилизации.
Это и теперь, конечно, так в строгом смысле, но все-таки не объявлено, и совесть нынешнего преступника весьма и весьма часто вступает с собою в сделки: «Украл, дескать, но не на церковь иду, Христу не враг» — вот что говорит себе нынешний преступник сплошь да рядом, ну а тогда, когда церковь станет на место
государства, тогда трудно было бы ему это сказать, разве с отрицанием всей церкви на всей земле: «Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, — справедливая
христианская церковь».
Я же возразил ему, что, напротив, церковь должна заключать сама в себе все
государство, а не занимать в нем лишь некоторый угол, и что если теперь это почему-нибудь невозможно, то в сущности вещей несомненно должно быть поставлено прямою и главнейшею целью всего дальнейшего развития
христианского общества.
Когда же римское языческое
государство возжелало стать
христианским, то непременно случилось так, что, став
христианским, оно лишь включило в себя церковь, но само продолжало оставаться
государством языческим по-прежнему, в чрезвычайно многих своих отправлениях.
Филарет умел хитро и ловко унижать временную власть; в его проповедях просвечивал тот
христианский неопределенный социализм, которым блистали Лакордер и другие дальновидные католики. Филарет с высоты своего первосвятительного амвона говорил о том, что человек никогда не может быть законно орудием другого, что между людьми может только быть обмен услуг, и это говорил он в
государстве, где полнаселения — рабы.
В действительности ненавистный ему «либерально-эгалитарный прогресс» более соответствует
христианской морали, чем могущество
государства, аристократия и монархия, не останавливающиеся перед жестокостями, которые защищал К. Леонтьев.
Поэтому для него не может быть
христианского народа,
государства, брака.
Теократия Достоевского противоположна «буржуазной» цивилизации, противоположна всякому
государству, в ней обличается неправда внешнего закона (очень русский мотив, который был даже у К. Леонтьева), в нее входит русский
христианский анархизм и русский
христианский социализм (Достоевский прямо говорит о православном социализме).
Но Вл. Соловьев не был народником, и, в отличие от других представителей русской мысли, он признает положительную миссию
государства, требуя только, чтобы
государство было подчинено
христианским началам.
Языческое
государство совершило свою религиозную миссию, и теперь оно прежде всего должно осознать себя не
христианским, а языческим, не Градом Божьим, а необходимым порядком закона и природного принуждения.
Религиозное разграничение языческого
государства и
христианской церкви, принуждения и свободы, закона и благодати есть великая историческая задача, и выполнение ее столь же провиденциально, как некогда было провиденциально соединение церкви и
государства, взаимопроникновение новозаветной благодати и ветхозаветноязыческого закона.
Соединение
христианской церкви с языческим
государством было исторически и провиденциально неизбежно.
Великая правда этого соединения была в том, что языческое
государство признало благодатную силу
христианской церкви,
христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в мире (независимо от ее формы).
Государство — языческого происхождения, и только для языческого мира оно нужно;
государство не может быть формой
христианской общественности, и потому католический папизм и византийский цезаризм — остатки язычества, знаки того, что человечество еще не приняло в себя Христа.
Государство современное, русское или иное, потому уже не смеет называться
христианским, что оно не есть
государство христиан, и с большим основанием может быть названо
государством нехристов.
Исключительно аскетическое религиозное сознание отворачивалось от земли, от плоти, от истории, от космоса, и потому на земле, в истории этого мира языческое
государство, языческая семья, языческий быт выдавались за
христианские, папизм и вся средневековая религиозная политика назывались теократией.
«Иные вещают, — говорит он, — полезно для
государства, чтобы сенат истребить велел писания, в доказательство
христианского исповедания служащие, которые важность опровергают древния религии.
Различие
христианского учения от прежних — то, что прежнее учение общественное говорило: живи противно твоей природе (подразумевая одну животную природу), подчиняй ее внешнему закону семьи, общества,
государства; христианство говорит: живи сообразно твоей природе (подразумевая божественную природу), не подчиняя ее ничему, — ни своей, ни чужой животной природе, и ты достигнешь того самого, к чему ты стремишься, подчиняя внешним законам свою внешнюю природу.
«Очень может быть, что
государство было нужно и теперь нужно для всех тех целей, которые вы приписываете ему, — говорит человек, усвоивший
христианское жизнепонимание, — знаю только то, что, с одной стороны, мне не нужно более
государство, с другой — я не могу более совершать те дела, которые нужны для существования
государства.
Среди русского народа, в котором, особенно со времени Петра I, никогда не прекращался протест христианства против
государства, среди русского народа, в котором устройство жизни таково, что люди общинами уходят в Турцию, в Китай, в необитаемые земли и не только не нуждаются в правительстве, но смотрят на него всегда как на ненужную тяжесть и только переносят его как бедствие, будь оно турецкое, русское или китайское, — среди русского народа в последнее время стали всё чаще и чаще появляться случаи
христианского сознательного освобождения отдельных лиц от подчинения себя правительству.
Говорят об освобождении
христианской церкви от
государства, о даровании или недаровании свободы христианам. В этих мыслях и выражениях есть какое-то странное недоразумение. Свобода не может быть дарована или отнята у христианина или христиан. Свобода есть неотъемлемое свойство христианина.
— Англия! — вскричал француз. — Да что такое Англия? И можно ли назвать европейским
государством этот ничтожный остров, населенный торгашами? Этот
христианской Алжир, который скоро не будет иметь никакого сообщения с Европою. Нет, милостивый государь! Англия не в Европе: она в Азии; но и там владычество ее скоро прекратится. Индия ждет своего освободителя, и при первом появлении французских орлов на берегах Гангеса раздастся крик свободы на всем Индийском полуострове.
Те преследования, которые
христианские церковь и
государство всюду и всегда применяли и применяют к народной старине — к ее верованьям, обычаям, обрядам и поэзии, — коснулись и заклинаний и их носителей.
Андрей Семеныч!
Ты вздумай, если нашим нераденьем
Московскому крещеному народу
Конечная погибель учинится,
Иссякнет корень
христианской веры,
И благолепие церквей Господних
В Московском
государстве упразднится,
Какой ответ дадим мы в оный день,
В день страшного суда?
Получается чудовищный подмен, имевший роковые последствия для всего
христианского мира [Любопытно, что наибольшую аналогию католичеству в этом отношении представляет ислам с его идеей теократического халифата, в котором глава
государства является вместе с тем и наместником пророка и потому соединяет в себе полноту светской и духовной власти.
Это никогда не удавалось вполне, так как нельзя было к
государству применить
христианские и гуманитарные добродетели.
Но этически
христианский персонализм всегда оказывается верховным принципом, который совершает суд над
государством.
В смертной казни наиболее остро переживается конфликт
христианской этики с
государством.
Так было в средневековой
христианской теократии, так и в советской, коммунистической теократии, так и в Гитлеровском третьем царстве, так и во всяком
государстве, претендующем на тоталитарность.
Государство, право, хозяйство нельзя преобразить в
христианские, в богочеловечество, в Град Божий.
Всякое
государство и всякое хозяйство по существу не
христианские и противные Царству Божьему.
И убийства эти совершались, совершаются и не могут не совершаться, так как все
христианские народы (не как люди, а как народы), соединенные в
государства, ненавидят друг друга и другие, нехристианские
государства и всякую минуту готовы наброситься друг на друга.
Но признание этой отрицательной истины не означает отказа от права и обязанности
христианского народа налагать
христианскую печать на свое
государство.
Для блага нашего
христианского и просвещенного
государства необходимо подвергать нелепейшему, неприличнейшему и оскорбительнейшему наказанию не всех членов этого
христианского просвещенного
государства, а только одно из его сословий, самое трудолюбивое, полезное, нравственное и многочисленное.
Государства христианского мира не только дошли, но перешли в наше время тот предел, до которого доходили перед своим распадением
государства древнего мира.
Поскольку русский народ останется
христианским народом, он не может не желать, чтобы церковь занимала в его
государстве особенное место, он не может приравнять ее к частным обществам.
Свободная церковь в новом русском
государстве должна действовать как внутренняя духовная сила и делать
государство изнутри, а не извне
христианским.
Число людей, признающих несовместимость христианства с покорностью
государству, постоянно увеличивалось; в наше же время, в особенности с тех пор, как правительством было введено самое очевидно противоположное
христианскому учению требование общей воинской повинности, несогласие людей
христианского понимания с государственным устройством стало всё чаще и чаще проявляться.
Христианского брака быть не может и никогда не было, как никогда не было и не может быть ни
христианского богослужения (Мф. VI, 5—12; Иоан. IV, 21), ни
христианских учителей и отцов (Мф. XXIII, 8—10), ни
христианской собственности, ни
христианского войска, ни суда, ни
государства. Так и понималось это всегда истинными христианами первых и последующих веков.
В наше время не может не быть ясно для всех мыслящих людей то, что жизнь людей, — не одних русских людей, но всех народов
христианского мира, с своей, всё увеличивающейся нуждой бедных и роскошью богатых, с своей борьбой всех против всех, революционеров против правительств, правительств против революционеров, порабощенных народностей против поработителей, борьбы
государств между собою, запада с востоком, с своими всё растущими и поглощающими силы народа вооружениями, своей утонченностью и развращенностью, — что жизнь такая не может продолжаться, что жизнь
христианских народов, если она не изменится, неизбежно будет становиться всё бедственнее и бедственнее.