Исторически «гуманность» возникает в процессе секуляризации
христианской этики, но, конечно, оторванная от своей основы, она получает характер двусмысленный и даже извращенный, почему и дела ее не могут почитаться безусловным благом (как одно время допускал, по-видимому, Вл. Соловьев [В очерке «Об упадке средневекового мировоззрения»; напротив, в «Трех разговорах» он освобождается от этой точки зрения, ибо героем гуманизма является у него здесь антихрист.]).
Неточные совпадения
Все, мной написанное, относится к философии истории и
этике, я более всего — историософ и моралист, может быть, теософ в смысле
христианской теософии Фр.
Разумеется, для человечества, насколько оно живет в плоскости ума, а следовательно, до известной степени обречено на науку и философию, должна иметь силу
этика ума, существует обязанность логической честности, борьбы с умственной ленью, добросовестного преодоления преодолимых трудностей, но религиозно перед человеком ставится еще высшая задача — подняться над умом, стать выше ума, и именно этот путь указуют люди
христианского, религиозного подвига [На основании сказанного определяется и наш ответ на вопрос о «преображении разума», поставленный кн.
Этика же
христианская более индивидуальна, чем социальна, для нее человеческая душа стоит больше, чем все царства мира.
Обоснование брака, которое утверждает социальная обыденность устами многих
христианских мыслителей и теологов, поражает своим извращением нравственного сознания и своим несоответствием
христианской персоналистической
этике.
С точки зрения
этики христианской и
этики творческой решение социального вопроса означает улучшение жизни масс, привлечение их к творческому процессу, подъем их, усиление значения труда, но не господство масс, не власть коллектива.
[Очень тонкие есть замечания в книге М. Шелера «Wesen und Formen der Sympatie».] Руководиться в своих нравственных актах любовью к добру, а не к человеку, к живым существам и значит практиковать
этику, противоположную
христианской, евангельской, быть фарисеем и законником.
Этими книжниками полон
христианский мир, для которого
этика закона легче и доступнее
этики благодати.
Поразительно, что именно внутри
христианского мира наиболее развилась воинская, рыцарская
этика, столь сталкивающаяся с
этикой евангельской.
Христианское учение о благодати и было всегда учением о восстановлении здоровья, которое не может восстановить закон, но из этой истины не была построена
этика.
Христианство есть откровение благодати, и
этика христианская есть
этика искупления, а не закона,
этика благодатной силы.
И вот между
этикой, выработанной войной и воинами, когда борьба с оружием в руках была самым благородным занятием,
этикой, распространенной на всю благородную породу человечества, и
этикой евангельской,
христианской существует глубочайшее противоположение и конфликт, который должен был бы переживаться мучительно и трагически христианами, если бы личное сознание и личная совесть были в них сильнее и острее и не подавлялись родовыми инстинктами.
Христианская религия поставила человека выше субботы, и
этика творчества целиком принимает эту абсолютную истину.
И в этом обнаруживается глубокая противоположность идеалистической
этики этике христианской.
Персоналистическая метафизика и персоналистическая
этика обосновываются
христианским учением о Св.
Таково бесспорное положение
этики, и особенно
этики христианской.
Такого рода доктрина, очень распространенная, совершенно не соответствует ни современной психологии, ни
христианскому откровению и приводит к рабской
этике.
Высушенная законническая добродетельность, лишенная благодатной и благостной энергии, дающей жизнь в изобилии, часто встречается в
христианской аскетике, которая может оказаться формой
этики закона внутри христианства.
И вместе с тем
этика закона есть вечное начало, которое признает и
христианский мир, ибо в нем грех и зло не побеждены.
Но
христианский мир сумел жить и строить свое учение так, как будто бы
этика евангельская и
этика закона никогда не сталкивались.
Этика христианская нередко отождествляется с сотериологией, с учением о путях спасения.
Можно сказать, как относится к сексуальному акту и его последствиям
христианское богословие, и
этика, и научная биология, и социология, но неизвестно, как они относятся к любви.
В чем вечная ценность
христианской морали, в чем ценность для грядущей
этики жизни,
этики творческой?
То, что называется
этикой — нравственным учением, совершенно исчезло в нашем псевдо-христианском обществе.
Социализм как проблема социальной политики и социальной
этики, как социальный реформизм, как реальное улучшение положения трудящихся, дающее хлеб насущный, религиозно нейтрален и может составить неотъемлемую часть
христианского отношения к жизни.