Неточные совпадения
Вверху, однако ж,
небо было свободно от туч, и оттуда, как из отверстий какого-то озаренного светом
храма, сверкали миллионы огней всеми красками радуги, как не сверкают звезды у нас никогда.
С ним хорошо было молчать — сидеть у окна, тесно прижавшись к нему, и молчать целый час, глядя, как в красном вечернем
небе вокруг золотых луковиц Успенского
храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг покрыв угасающее
небо черною сетью, исчезают куда-то, оставив за собою пустоту.
Темно-голубые
небеса становились час от часу прозрачнее и белее; величественная Волга подернулась туманом; восток запылал, и первый луч восходящего солнца, осыпав искрами позлащенные главы соборных
храмов, возвестил наступление незабвенного дня, в который раздался и прогремел по всей земле русской первый общий клик: «Умрем за веру православную и святую Русь!»
Над ним ясные
небеса… кругом толпится народ… радость на всех лицах… тихое, очаровательное пение раздается в
храмах господних; вдали, сквозь тонкий туман на северо-востоке, из-за стен незнакомой ему святой обители показывается восходящее солнце…
В старом
храме всё живее звенит детский смех — лучшая музыка земли.
Небо над островом уже бледнеет, близится рассвет, звезды уходят всё выше в голубую глубину
небес.
Строгая красота готических линий здесь сливается с темной траурной зеленью, точно вся природа превращается в громадный
храм, сводом которому служит северное голубое
небо.
Ах, скоро, скоро, кормилица России — Москва, скоро прольются по твоим осиротевшим улицам пламенные реки; святотатственная рука врагов сорвет крест с твоей соборной колокольни, разрушит стены священного Кремля, осквернит твои древние
храмы; но русские всегда возлагали надежду на господа, и ты воскреснешь, Москва, как обновленное, младое солнце, ты снова взойдешь на
небеса России; а враги твои…
Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озири-су египетским, брату и сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Арденаго ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Кибелле, и Бэл-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору — богу вечного огня, и таинственной Омороге — праматери богов, которую Бэл рассек на две части, создав из них
небо и землю, а из головы — людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое тело, как священную жертву, на пороге
храмов.
Размахнул лес зелёные крылья и показывает обитель на груди своей. На пышной зелени ярко вытканы зубчатые белые стены, синие главы старой церкви, золотой купол нового
храма, полосы красных крыш; лучисто и призывно горят кресты, а над ними — голубой колокол
небес, звонит радостным гомоном весны, и солнце ликует победы свои.
В эти часы бог для меня —
небо ясное, синие дали, вышитый золотом осенний лес или зимний —
храм серебряный; реки, поля и холмы, звёзды и цветы — всё красивое божественно есть, всё божественное родственно душе.
Сидя на краю обрыва, Николай и Ольга видели, как заходило солнце, как
небо, золотое и багровое, отражалось в реке, в окнах
храма и во всем воздухе, нежном, покойном, невыразимо чистом, какого никогда не бывает в Москве. А когда солнце село, с блеяньем и ревом прошло стадо, прилетели с той стороны гуси, — и все смолкло, тихий свет погас в воздухе, и стала быстро надвигаться вечерняя темнота.
Иногда на вратах
храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбы падают с
неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство.
Вопрос, милостивые государи, для простого человека довольно затруднительный, но я, нечего делать, начал и рассказал, как писано в Новегороде звездное
небо, а потом стал излагать про киевское изображение в Софийском
храме, где по сторонам бога Саваофа стоят седмь крылатых архистратигов, на Потемкина, разумеется, не похожих; а на порогах сени пророки и праотцы; ниже ступенью Моисей со скрижалию; еще ниже Аарон в митре и с жезлом прозябшим; на других ступенях царь Давид в венце, Исаия-пророк с хартией, Иезекииль с затворенными вратами, Даниил с камнем, и вокруг сих предстоятелей, указующих путь на
небо, изображены дарования, коими сего славного пути человек достигать может, как-то: книга с семью печатями — дар премудрости; седмисвещный подсвечник — дар разума; седмь очес — дар совета; седмь трубных рогов — дар крепости; десная рука посреди седми звезд — дар видения; седмь курильниц — дар благочестия; седмь молоний — дар страха божия.
И вот однажды снится ему сон, будто ангел господень, с вечно юным лицом, с улыбкой на устах, летит с
неба, летит прямо к нему, останавливает свой полет над его головою, качается на дивных крыльях и, сказав: «Нынче у
храма св. Петра», летит наверх петь бога.
Исчезли в мыслях
храм, останки те нетленны,
Пред коими и дочь и матерь преклоненны,
Молили пременить на милость гнев
небес.
Святость не в лесах, не на
небе, не на земле, не в священных реках. Очисти себя, и ты увидишь его. Преврати твое тело в
храм, откинь дурные мысли и созерцай бога внутренним оком. Когда мы познаем его, мы познаем себя. Без личного опыта одно писание не уничтожит наших страхов, — так же как темнота не разгоняется написанным огнем. Какая бы ни была твоя вера и твои молитвы, пока в тебе нет правды, ты не постигнешь пути блага. Тот, кто познает истину, тот родится снова.
Вот что писал Сенека своему другу: «Ты хорошо делаешь, любезный Люциний, что стараешься сам своими силами держать себя в хорошем и добром духе. Всякий человек всегда может сам себя так настроить. Для этого не нужно подымать руки к
небу и просить сторожа при
храме пустить нас поближе к богу, чтобы он нас расслышал: бог всегда близко к нам, он внутри нас. В нас живет святой дух, свидетель и страж всего хорошего и дурного. Он обходится с нами, как мы обходимся с ним. Если мы бережем его, он бережет нас».
Соответственно этому и в «новом Иерусалиме, сходящем с
неба», «
храма уже не будет, но сам Бог будет, ибо Господь Бог Вседержитель
храм его и Агнец» (Откр. 21: 22; ср. 22, 3).
Недаром в Апокалипсисе читаем о Новом Иерусалиме, сошедшем с
неба: «
Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель —
храм его и агнец» (Апок. 21:22).
Божий
храм чудом сохранился на половину от пожара: в то врёмя как рухнул весь купол, загоревшийся, очевидно, от ближайших изб, крошечная колокольня уцелела, одиноко уходя своим стрельчатым верхом в
небо, как бы жалуясь ему на жестокую несправедливость людей, допустивших врагов разрушить дом Божий.
Он поведет свою избранницу Марусю в чудесный
храм искусства, где горят неугасимые огни и стелется к
небу голубой фимиам славы, где цветы и радость, где нет ни горестей, ни печали.
Русский любит строить жилища свои и особенно
храмы Божий на берегах рек и на высотах, чтобы купола этих
храмов и шпили их колоколен весело возносились к
небу, весело глядели на всю окрестность.
Он все еще искал Москвы, столицы великого княжества, с ее блестящими дворцами, золотыми главами величественных
храмов, золотыми шпилями стрельниц, вонзенных в
небо, и видел перед собою, на снежном скате горы, безобразную груду домишек, частью заключенную в сломанной ограде, частью переброшенную через нее; видел все это обхваченное черною щетиною леса, из которого кое-где выглядывали низенькие каменные церкви монастырей.
Тогда, став на колена, клал земные поклоны, и бил себя в грудь, и указывал на
небо, на
храмы божьи, на слезы свои.
Ты восстановляешь его, снова служишь ему с благоговением, приносишь чистые жертвы, достойные божества, созидаешь ему
храм до
неба; но чернь говорит: «Кумир осквернен» — и бежит поклоняться другим богам.
Посреди сада возвышался
храм с куполом, достигавшим до самого потолка, искусно расписанного в виде
неба. Купол опирался на восемь колонн из белого мрамора.
Может статься, в это самое время Антон вспомнил душистый воздух Италии, тамошние дворцы и
храмы под куполом роскошного
неба, высокие пирамиды тополей и виноградные лозы своего отечества; может статься, он вспомнил слова Фиоравенти: «Пройдя через эти ворота, назад не возвращаются»; вспомнил слезы матери — и грустно поникнул головой.
Но когда Антон услышал имя Анастасии в устах нечистого магометанина — имя, которое он произносил с благоговейною любовью в
храме души своей, с которым он соединял все прекрасное земли и
неба; когда услышал, что дарят уроду татарину Анастасию, ту, которою, думал он, никто не вправе располагать, кроме него и бога, тогда кровь бросилась ему в голову, и он испугался мысли, что она будет принадлежать другому.
Над террасой, спускающейся от
храма Спасителя, стояла зимняя заря. Замоскворечье утопало в сизо-розовой дымке; кое-где по
небу загорались звезды. Золоченые главы
храма тоже розовели. Величавым простором дышала вся картина.
Но где их след? Кому приметно
Лицо врага в толпе несметной
Притекших в Посидонов
храм?
Они ругаются богам.
И кто ж — разбойник ли презренный
Иль тайный враг удар нанес?
Лишь Гелиос то зрел священный,
Все озаряющий с
небес.