Неточные совпадения
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками,
хотя не
было ничего видно. А когда сошли и воротились по своим местам, когда увидели при высветивших ясно
звездах, что половины телег уже не
было на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался, хотелось увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или
хотя бы птицу, вообще что-нибудь от земли. Но
был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное
звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
— Это вы из астрономии. А может
быть, мир-то весь на этой
звезде и держится, она — последняя скрепа его, а вы
хотите… вы чего
хотите?
Приезжали князь и княгиня с семейством: князь, седой старик, с выцветшим пергаментным лицом, тусклыми навыкате глазами и большим плешивым лбом, с тремя
звездами, с золотой табакеркой, с тростью с яхонтовым набалдашником, в бархатных сапогах; княгиня — величественная красотой, ростом и объемом женщина, к которой, кажется, никогда никто не подходил близко, не обнял, не поцеловал ее, даже сам князь,
хотя у ней
было пятеро детей.
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и
звезды устроены
были лишь на четвертый день, и как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе не в солнце, луне и
звездах, что солнце, луна и
звезды предмет
хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то совсем другого.
Воротившись из экскурсии домой, он как-то пришипился и ни о чем больше не
хотел говорить, кроме как об королях. Вздыхал, чесал поясницу, повторял:"ему же дань — дань!","
звезда бо от
звезды","сущие же власти"15 и т. д. И в заключение предложил вопрос: мазанные ли
были французские короли, или немазанные, и когда получил ответ, что мазанные, то сказал...
«Но если жена его очень богата — сказывают, она дочь какого-то откупщика, — то не купит ли она мое имение?
Хотя он и говорит, что ни в какие женины дела не входит, но ведь этому веры дать нельзя! Притом же и цену я назначу сходную, выгодную цену! Отчего не попытаться?
Быть может, это все моя
звезда действует… Решено! попытаюсь!»
После душной ямы, после судов, кандалов и палок бродят они по всей своей воле, где
захотят, где попригляднее и повольготнее;
пьют и
едят где что удастся, что бог пошлет, а по ночам мирно засыпают где-нибудь в лесу или в поле, без большой заботы, без тюремной тоски, как лесные птицы, прощаясь на ночь с одними
звездами небесными, под божиим оком.
Здесь
было довольно тихо. Луна стала совсем маленькой, и синяя ночь
была довольно темна,
хотя на небе виднелись
звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального парка смутно белела под серебристыми лучами… Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только в одном месте какой-то гордый человек вывел дом этажей в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта вавилонская башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
Это
был чеченец Гамзало. Гамзало подошел к бурке, взял лежавшую на ней в чехле винтовку и молча пошел на край поляны, к тому месту, из которого подъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и, высоко подтянув обеим головы, привязал их к деревьям, потом, так же как Гамзало, с винтовкой за плечами стал на другой край поляны. Костер
был потушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе
хотя и слабо, но светились
звезды.
Он кончил писать и встал. У меня еще оставалось время. Я торопил себя и сжимал кулаки, стараясь выдавить из своей души
хотя каплю прежней ненависти; я вспоминал, каким страстным, упрямым и неутомимым врагом я
был еще так недавно… Но трудно зажечь спичку о рыхлый камень. Старое грустное лицо и холодный блеск
звезд вызывали во мне только мелкие, дешевые и ненужные мысли о бренности всего земного, о скорой смерти…
Нарядившись в свой петербургский костюм, в котором намерен
был произвести эффект, он развязно вошел в большую залу,
хотя тотчас же немного осел при виде множества витых и густых эполет и статских мундиров со
звездами.
Замолкнул соловей, поблекнули цветы,
Подернулися
звезды облаками…
Скажи, погибший брат, чего здесь
хочешь ты
И что
есть общего меж нами?
— Eh bien, que feras-tu, si je te prends avec? Во-первых, je veux cinquante mille francs. [Что же ты
будешь делать, если я возьму тебя с собой?.. я
хочу пятьдесят тысяч франков (фр.).] Ты мне их отдашь во Франкфурте. Nous allorts а Paris; там мы живем вместе et je te ferais voir des etoiles en plein jour. [Мы поедем в Париж… и я тебе покажу
звезды среди ясного дня (фр.).] Ты увидишь таких женщин, каких ты никогда не видывал. Слушай…
Темный восток посерел; ветер стал утихать. Тучи разошлись; умирающие
звезды виднелись кое-где на побледневшем зеленоватом небе. Начало светать; в лагере кое-кто проснулся, и услышавшие звуки сражения будили других. Говорили мало и тихо. Неизвестность близко подошла к людям: никто не знал, что
будет завтра, и не
хотел ни думать, ни говорить об этом завтрашнем дне.
Лето
было тогда, ночи жаркие, а здесь — прохладный сумрак, кое-где лампады мелькают, перемигиваются; синеватые огоньки тянутся кверху, словно
хотят взлететь в купол и выше — в небо, к летним
звёздам.
Стал я понемногу поправляться. Однажды мой доктор и говорит: «Слушайте, сэр, не все же вам без дела околачиваться; у меня
есть для вас в виду место.
Хотите поступить конторщиком в „Южную
звезду“?» — «Помилуйте, с руками, ногами!» — «Ну, так отправляйтесь туда завтра к одиннадцати часам, спросите хозяина и скажите, что от меня пришли. Он уже знает».
Господи, что только мы в эту пору почувствовали!
Хотели было сначала таинствовать и одному изографу сказать, но утерпеть ли сердцу человечу! Вместо соблюдения тайности обегли мы всех своих, во все окна постучали и все друг к другу шепчем, да не знать чего бегаем от избы к избе, благо ночь светлая, превосходная, мороз по снегу самоцветным камнем сыпет, а в чистом небе Еспер-звезда горит.
— Потом что ж такое? Потом
звезды, вертеп, ясли. Помню, что эти ясли
были для меня совершенно новым словом,
хотя я знал и раньше ясли в конюшне и на скотном дворе. Эти ясли казались какими-то особенными.
Все это — и ночь, и дали, и горы, и
звезды, и туманы — казалось мне исполненным невиданной прелести… Я чувствовал себя точно вновь родившимся, и действительно я опять
был — я, имярек,
хотя на мне
был все тот же казакин чернского мещанина Ивана Иванова.
И после них на свете нет следа,
Как от любви поэта безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не открыл вниманью дружбы нежной.
И ты, чья жизнь как беглая
звездаПромчалася неслышно между нами,
Ты мук своих не выразишь словами;
Ты не
хотел насмешки
выпить яд,
С улыбкою притворной, как Сократ;
И, не разгадан глупою толпою,
Ты умер чуждый жизни… Мир с тобою!
Два слова о нем: начал он свою карьеру мелким необеспеченным чиновником, спокойно тянул канитель лет сорок пять сряду, очень хорошо знал, до чего дослужится, терпеть не мог хватать с неба
звезды,
хотя имел их уже две, и особенно не любил высказывать по какому бы то ни
было поводу свое собственное личное мнение.
Послушайте!
Ведь, если
звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то
хочет, чтобы они
были?
Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?
После Анжель она
была в то время первой
звездой петербургского полусвета,
хотя ее сбережения, несмотря на экономию, доходящую до скупости, не могли сравниться с состоянием Анжелики Сигизмундовны.
Великий мистик православного Востока св. Симеон Новый Богослов красиво говорит: «Все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не
хотели более повиноваться ему, ни луна, ни прочие
звезды не
хотели показываться ему; источники не
хотели источать воду, и реки продолжать течение свое; воздух думал не дуть более, чтобы не давать дышать Адаму, согрешившему; звери и все животные земные, когда увидели, что он обнажился от первой славы, стали презирать его, и все тотчас готовы
были напасть на него; небо устремлялось
было пасть на него, и земля не
хотела носить его более.
И когда они узнали, что земля вертится, а не солнце, и определили, сколько миллионов верст от солнца до земли, то
были очень рады и с тех пор еще усерднее изучают до сих пор расстояния от
звезд,
хотя и знают, что конца этим расстояниям нет и не может
быть, и что самое число
звезд бесконечно, что знать им это совсем не нужно.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя
звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его
были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он
хотел испытать, крепко ли она держится.
Мать Светлогуба
была не старая, миловидная женщина, с седеющими локонами и
звездой морщинками от глаз. Учитель, товарищ Светлогуба, узнав о том, что смертный приговор подписан,
хотел осторожно подготовить ее к страшному известию, но только что он начал говорить про ее сына, она по тону его голоса, по робости взгляда угадала, что случилось то, чего она боялась.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны
были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия
были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «
Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все
хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.