Неточные совпадения
Annette советует мне перепроситься в Ялуторовск, но я еще не решаюсь в ожидании Оболенского и по некоторой привычке, которую ко мне сделали в семье Ивашева. Без меня у них будет очень пусто — они неохотно меня отпускают в Тобольск, хотя мне кажется, что я очень плохой нынче
собеседник. В Ялуторовске мне было бы
лучше, с Якушкиным мы бы спорили и мирились. Там и климат
лучше, а особенно соблазнительно, что возле самого города есть роща, между тем как здесь далеко ходить до тени дерева…
В течение месяца он успел объездить всех знакомых, которых сумел накопить во время своих кочеваний. Некоторые из этих знакомых уже достигли высоких постов; другие нажили
хорошие состояния и жили в свое удовольствие; третьим, наконец, не посчастливилось. Но Бодрецов не забыл никого. К первым он был почтителен, со вторыми явил себя веселым
собеседником, к третьим отнесся дружески, сочувственно. Только с очень немногими, уже вполне отпетыми, встретился не вполне дружелюбно, но и то с крайнею осторожностью.
А что, если мой недавний
собеседник возьмет да вынырнет? — думалось мне. Ведь он меня тогда с кашей съест! Что я такое? много ли нужно, чтоб превратить мое бытие в небытие? Хотя, с другой стороны, на какую потребу мне бытие? вот так бытие! Так не
лучше ли сразу погрузиться в небытие, нежели остаться при бытии, с тем чтоб смотреть в окошко да улыбаться прохожим?
— Неужели же
лучше так жениться, как в старину, когда жених и невеста и не видали даже друг друга? — продолжала она, по привычке многих дам отвечая не на слова своего
собеседника, а на те слова, которые она думала, что он скажет.
Брант был для него дорог как человек, умеющий построить яхту, Лефорт служил для него образцом веселого
собеседника и
хорошего рассказчика, но вовсе не представителем европейских начал.
— А если же он уф спальни? — поддразнил его один из
собеседников, — так что же, что уф спальни! Тебе же, немцу,
лучше — прямо туда и при! Может, на стрижечку интересненькую набредешь!
В объявлении о «
Собеседнике», которое вошло и в предуведомление к нему, сказано, что княгиня Дашкова «почитает нужным не только пещись, по долгу звания своего (как директор Академии наук), о приведении наук в России в цветущее состояние, но и стараться о доставлении публике
хороших российских сочинений, чтобы тем подавать по мере сил своих способы сочинителям трудиться в стихотворстве и в прочих, до словесных наук и нравоучения касающихся, сочинениях.
Были охотники и дарить, и выпроваживать, но самые практические из
собеседников встречали в обоих этих случаях неудобство и более склонялись к тому, что
лучше евреев приспособить к своим домашним надобностям — по преимуществу изнурительным, которые вели бы род их на убыль.
Стадников пользовался в городе
хорошею репутациею и добрым расположением; он был отличный стрелок и, как настоящий охотник, сам не ел дичи, а всегда ее раздаривал. Поэтому известная доля общества была даже заинтересована в его охотничьих успехах. Кроме того, полковник был, что называется, «приятный
собеседник». Он уже довольно прожил на своем веку; честно служил и храбро сражался; много видел умного и глупого и при случае умел рассказать занимательную историйку.
— Да, — отозвался другой
собеседник, — но не будет ли еще
лучше, если мы в эту ночь, когда родился «Друг грешников», пожелаем «всем добра и никому зла».
Петр Михайлыч сел на кровать. Он был рад, что шумел дождь и что в комнате было темно. Этак
лучше: не так жутко и не нужно
собеседнику в лицо смотреть. Злобы у него уже не было, а были страх и досада на себя. Он чувствовал, что дурно начал и что из этой его поездки не выйдет никакого толку.
Со смутным ужасом Катя глядела в поблескивавшие в полумраке очки над нависшим лбом. А
собеседнику ее она, видимо, нравилась, — нравились ее жадные к правде глаза, безоглядная страстность искания в голосе. Он говорил —
хорошим, серьезным тоном старшего товарища...
Фамильярности он не допускал, да ее никогда и не было со стороны ярославца. Всего больше лакомился он чувством меры у такого белорубашника, остриженного в кружало. Он вам и скандальную новость сообщит, и дельный торговый слух, и статейку рекомендует в «Ведомостях», — и все это кстати, сдержанно, как
хороший дипломат и полезный
собеседник.
Поэтому
собеседник, знавший про такой болезненный пункт его души, должен был всегда держаться настороже и
лучше совсем не упоминать о некоторых именах и книгах.
Несмотря на увещанья горбуньи и просьбы певца идти
лучше по домам, я потребовал обер-кельнера и пошел в залу вместе с моим
собеседником. Обер-кельнер, услыхав мой озлобленный голос и увидав мое взволнованное лицо, не стал спорить и с презрительной учтивостью сказал, что я могу идти, куда мне угодно. Я не мог доказать швейцару его лжи, потому что он скрылся еще прежде, чем я вошел в залу.
Можно сказать, что в Подсохине были два человека: один —
хороший отец семейства, домовитый хозяин, исправный офицер, примерный судья; другой — чудак, в арлекинском, писчем сюртуке, воображающий его цицероновской тогой, всегда на ходулях, самолюбивый до безрассудства. Когда он в обществе рассуждал о чем-нибудь, он говорил просто, ясно и умно, шутил, не оскорбляя никого, умнейшему
собеседнику всегда уступал первенство. Как он писал, мы уж видели.