Неточные совпадения
Если вы в силах послужить богом
Хорошей собаке, честному
псу,
Право же — это не унизило бы вас…
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит.
Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки
пса. Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч. У
пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
— Да уж это я знаю. А вот и ученый
пес у тебя и
хороший, а ничего не смог. Подумаешь, люди-то, люди, а? Вот и зверь, а что из него сделали?
— Ах, старый
пес… Ловкую штуку уколол. А летом-то, помнишь, как тростил все время: «Братцы, только бы натакаться на настоящее золото — никого не забуду». Вот и вспомнил… А знаки, говоришь,
хорошие были?
— Ключик добудь, Марьюшка… — шептал Петр Васильич. — Вызнай, высмотри, куды он его прячет… С собой носит? Ну, это еще
лучше… Хитер старый
пес. А денег у него неочерпаемо… Мне в городу сказывали, Марьюшка. Полтора пуда уж сдал он золота-то, а ведь это тридцать тысяч голеньких денежек. Некуда ему их девать. Выждать, когда у него большая получка будет, и накрыть… Да ты-то чего боишься, дура?
— Да, — сказала она сердито. —
Пес неумный… Года еще нет, а сгнила Варя-то! Это все от песку, — он воду пропускает. Кабы глина была,
лучше бы…
«А ведь это, пожалуй, верно попадья сказала, — горбун добрый, — думал Кожемякин, медленно шагая. — И верно, что
лучше мне уехать. Ведь ничего не нужно мне, — не пошёл я к ней. Из зависти к Максимке,
псу, это у меня. А жениться — надо. Подобную бы найти, — без разговоров… Разговоры мне тяжеленьки стали».
— «Может быть, нам
лучше помолиться, отец?» — предложил я, когда понял, что дела наши плохи: мы были точно пара кроликов в стае белых
псов, отовсюду скаливших зубы на нас.
— «Кто находится между живыми, тому еще есть надежда, так как и
псу живому
лучше, чем мертвому льву», — снова заговорил сторож, открыв глаза. И борода зашевелилась снова.
— Видал? — заключил он свой рассказ. — Так что —
хорошей породы щенок, с первой же охоты — добрый
пес… А ведь с виду он — так себе… человечишко мутного ума… Ну, ничего, пускай балуется, — дурного тут, видать, не будет… при таком его характере… Нет, как он заорал на меня! Труба, я тебе скажу!.. Сразу определился, будто власти и строгости ковшом хлебнул…
— Эх ты… Ты вот что знай — любит тот, кто учит… Твердо это знай… И насчет смерти не думай… Безумно живому человеку о смерти думать. «Екклезиаст»
лучше всех о ней подумал, подумал и сказал, что даже
псу живому
лучше, чем мертвому льву…
— Славна собачка! Не сажать ее в клетку, пусть в конторе живет, а то
псов прорва, а
хорошего ни одного нет… Кличка ей будет «Лиска»… Лиска, Лиска, иди сюды!
— Ах, шельма клейменая, — ишь ты! Царским именем прикрылся и мутит… Сколько людей погубил,
пес!.. Стенька? — это, брат, другое дело. А Пугач — гнида и больше ничего. Важное кушанье! Вот вроде Стеньки нет ли книжек? Поищи… А этого телячьего Макара брось — незанимательно. Уж
лучше ты еще раз прочти, как казнили Степана…
Матрена. Не знаю, мать; господин, вестимо, волен все сказать, а что, кажись бы, экому барину
хорошему и заниматься этим не дляче было; себя только беспокоить, бабу баламутить и мужичка ни за что под гнев свой подводить… а
псам дворовым, или злодею бурмистру, с пола-горя на чужой-то беде разводы разводить…
Таисья. Так уж… Надо!.. Картинки-то вот выдумывают
хорошие, а живут, как
псы собачьи.
— Барыня, голубушка, богатому и на том свете ладно. Богатый свечи ставит, молебны служит, богатый нищим подает, а мужик что? Лба перекрестить некогда, сам нищий-разнищий, уж где там спасаться. И грехов много от бедности, да с горя всё, как
псы, лаемся,
хорошего слова не скажем, и чего не бывает, барыня-голубушка, — не дай бог! Должно, нет нам счастья ни на том, ни на этом свете. Всё счастье богатым досталось.
Илья. Вас благословить? Стоите ли вы? Нет, вы подождите моего благословения до тон поры, пока будете жить хорошо. Порадуй меня, Петр!
Лучше совсем не жить, чем жить так, как ты живешь. Благословенье отца нужно: без благословенья пропадешь, как
пес. (Уходит. Все провожают его. Афимья уходит за ним.)
— Это так точно, — с довольной улыбкой подтвердил Чапурин. — Сам тех мыслей держусь. Складчи́на последнее дело… Нет того
лучше, как всякий Тит за себя стоит… А эти нонешни акции, да компании, да еще
пес их знает какие там немецкие штуки — всем им одна цена: наплевать.
Впрочем,
псам все-таки было
лучше, чем травоядным.
— Своим! Своим судом
лучше! — подхватили десятки новых голосов. — В огонь его, душегуба, да и вся недолга! В огонь!.. Бери, братцы! Подхватывай!.. Чего ждать-то!.. Швыряй прямо в огонь-то!..
Псу песья и смерть! пущай подыхает! В огонь его! В полымя! Умел поджигать, умей и жариться таперя.
Хотя генерала Льва Яковлевича мне никто не рекомендовал с особенно дурной стороны, но я не был расположен составлять о нем
хорошее мнение: его дом с каким-то огненным трясением во всех окнах, его
псы, сумрачные жиды, а особенно его низенький камердинер Иван с узким лисьим лицом и широким алчным затылком — все это производило во мне отталкивающее впечатление.
«Но как же быть?.. Брат прав,
лучше прикормить
псов, чем дать им растерзать себя!.. Себя!.. Хорошо бы еще если бы только себя!.. Но отдать на поругание этим
псам своего ребенка — это свыше моих сил».
Мориц и Целестин расхохотались. Реби Фола не понимал в чем дело и уверял, что у Кагелота, действительно, так написано: «
Псу живому
лучше, чем льву умершему».
Дикарь, разумеется,
лучше меня знал, что это значит и какою угрожает нам новою бедою, но не выразил ни страха, ни смущения так же, как и всегда, он твердою, но бесстрастною рукою застремил в снег свой орстель и дал мне держать этот якорь нашего спасения, а сам поспешно сошел с саней, вынул изнемогшего
пса из хомутика и потащил его взад, за сани.
— По Писанию, — отвечал реби Фола, и, подняв перед собою в левой руке сухарь, он точно читал с ним под указку слова из Кагелота: «
Псу живому
лучше, чем льву умершему».
— Сгинь, говорит, сатана, прахом рассыпься! Почему я тебе доверять должна, ежели вся ваша порода на лжи стоит, ложью сповита? Сызмальства я приучена чертей гнушаться, один от вас грех и погибельная отрава. Чем ты,
пес, других
лучше?.. Скройся с моих прекрасных глаз, не то в набат ударю, весь монастырь всполошу.