Неточные совпадения
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, — отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про
оперу, вы ничего не понимаете в музыке.
Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
Он любил музыку, певал, аккомпанируя себе на фортепьяно, романсы приятеля своего А…, цыганские песни и некоторые мотивы из
опер; но ученой музыки не любил и, не обращая внимания на общее мнение, откровенно говорил, что сонаты Бетховена нагоняют на него сон и скуку и что он не знает
лучше ничего, как «Не будите меня, молоду», как ее певала Семенова, и «Не одна», как певала цыганка Танюша.
Нет, вперед
лучше буду просить «миленького» брать билеты и в
оперу ездить буду с миленьким: миленький никогда этого не сделает, чтоб я осталась без билета, а ездить со мною он всегда будет рад, ведь он у меня такой милый, мой миленький.
— Гм, либретто! — возразил Лемм, — нет, это не по мне: у меня уже нет той живости, той игры воображения, которая необходима для
оперы; я уже теперь лишился сил моих… Но если б я мог еще что-нибудь сделать, я бы удовольствовался романсом; конечно, я желал бы
хороших слов…
У нас нет, например, единичных
хороших голосов, но зато у нас хор русской
оперы, я думаю, первый в мире.
Старшая дама заметила, что она в молодости слышала прекрасную
оперу: «Demetrio e Polibio» — но что «Dimitri» гораздо
лучше, чем «Demetrio».
Еще к большему удивлению моему,
Оперов играл на скрипке, другой из занимавшихся с нами студентов играл на виолончели и фортепьяно, и оба играли в университетском оркестре, порядочно знали музыку и ценили
хорошую.
— Вот забота! И главное, что вы это сами знаете как по пальцам и понимаете
лучше всех на свете и сами рассчитывали. Я барышня, мое сердце в
опере воспитывалось, вот с чего и началось, вся разгадка.
Ты представь себе голодного человека, сильно голодного — ведь все мысли и чувства у него сосредоточены на еде, и он
лучше всякого завзятого гастронома представляет целую съедобную
оперу.
С каким наслаждением слушала она мое чтение, или,
лучше сказать, разыгрыванье трагедий, комедий и даже
опер, в которых я отвечал один за всех актеров и актрис: картавил, гнусил, пищал, басил и пел на все голоса, даже иногда костюмировался с помощию всякой домашней рухляди.
— Да,
опера того… нехороша была, не теперь-с, а была! — отвечал с соболезнованием Фридрих Фридрихович, — но певцы
хорошие все-таки всегда были. Итальянцы там, конечно, итальянцами; но да-с, а я ведь за всех этих итальянцев не отдам вам нашего русского Осипа Афанасьевича. Да-ас! не отдам! Осипа Афанасьевича не отдам!
При переложении
оперы для фортепиано теряется большая и лучшая часть подробностей эффектов; многое решительно не может быть с человеческого голоса или с полного оркестра переведено на жалкий, бедный, мертвый инструмент, который должен по мере возможности воспроизвести
оперу; потому при аранжировке многое должно быть переделываемо, многое дополняемо — не с тою надеждою, что в аранжировке
опера выйдет
лучше, нежели в первоначальном своем виде, а для того, чтобы сколько-нибудь вознаградить необходимую порчу
оперы при аранжировке; не потому, чтобы аранжировщик исправлял ошибки композитора, а просто потому, что он не располагает теми средствами, какими владеет композитор.
— Зачем свет? — отвечала я, — только посмотрим театры, родных, послушаем
оперу и
хорошую музыку и еще раньше святой вернемся в деревню.
Глагольев 1. B прошлую зиму в Москве на
опере я видел, как один молодой человек плакал под влиянием
хорошей музыки… Ведь это хорошо?
— Теркин! вы недостаточно искусно притворяетесь. У вас то из одной
оперы, то совсем из другой…
Лучше было бы сознаться по доброй воле; а то не нынче завтра вас освидетельствуют построже.
Тогда в русской
опере бывали провинциалы, чиновники (больше все провиантского ведомства, по соседству), офицеры и учащаяся молодежь. Любили"Жизнь за царя", стали ценить и"Руслана"с новой обстановкой; довольствовались такими певцами, как Сетов (тогдашний первый сюжет, с смешноватым тембром, но
хороший актер) или Булахов, такими примадоннами, как Булахова и Латышева. Довольствовались и кое-какими переводными новинками, вроде"Марты", делавшей тогда большие сборы.
Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской
оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще
лучше, потому что было по другому.