Неточные совпадения
Под дрожащею кругами
тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом, маслом, сыром,
холодною дичью стола, сидела княгиня в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом
холодном чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые
тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Когда он, один, пил чай, явились Туробоев и Варавка, серые, в пыльниках; Варавка был похож на бочку, а Туробоев и в сером, широком мешке не потерял своей стройности, а сбросив с плеч парусину, он показался Климу еще более выпрямленным и подчеркнуто сухим. Его
холодные глаза углубились в синеватые
тени, и что-то очень печальное, злое подметил Клим в их неподвижном взгляде.
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал
холодный пот на лбу и потом не ложилась надолго длинная
тень на его жизнь.
Еще сильнее, нежели от упреков, просыпалась в нем бодрость, когда он замечал, что от его усталости уставала и она, делалась небрежною,
холодною. Тогда в нем появлялась лихорадка жизни, сил, деятельности, и
тень исчезала опять, и симпатия била опять сильным и ясным ключом.
Маленькие кулички-песочники со свистом перелетывают вдоль каменистых берегов, испещренных
холодными и светлыми ключами; дикие утки выплывают на середину прудов и осторожно озираются; цапли торчат в
тени, в заливах, под обрывами…
Я зачерпнул из ведра чашкой, она, с трудом приподняв голову, отхлебнула немножко и отвела руку мою
холодной рукою, сильно вздохнув. Потом взглянула в угол на иконы, перевела глаза на меня, пошевелила губами, словно усмехнувшись, и медленно опустила на глаза длинные ресницы. Локти ее плотно прижались к бокам, а руки, слабо шевеля пальцами, ползли на грудь, подвигаясь к горлу. По лицу ее плыла
тень, уходя в глубь лица, натягивая желтую кожу, заострив нос. Удивленно открывался рот, но дыхания не было слышно.
Неподалеку от моста, перекинутого через бурливый и грязный горный поток, выбегала из-под земли, в
тени кривых дубов и густого орешника, говорливая,
холодная струйка воды.
Из светлой спящей травы печально подымались кверху голые, однообразные,
холодные камни, бросавшие от себя одинаковые тонкие
тени.
Сени и лестницу я прошел, еще не проснувшись хорошенько, но в передней замок двери, задвижка, косая половица, ларь, старый подсвечник, закапанный салом по-старому,
тени от кривой,
холодной, только что зажженной светильни сальной свечи, всегда пыльное, не выставлявшееся двойное окно, за которым, как я помнил, росла рябина, — все это так было знакомо, так полно воспоминаний, так дружно между собой, как будто соединено одной мыслью, что я вдруг почувствовал на себе ласку этого милого старого дома.
Живёт в небесах запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый бой света и тьмы, а на востоке, за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени, на город идут серые
тени, он сжимается в их тесном кольце, становясь как будто всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт с земли, сброшен в омут
холодной жуткой тьмы.
В твоих быстрых родниковых ручьях, прозрачных и
холодных, как лед, даже в жары знойного лета, бегущих под
тенью дерев и кустов, — живут все породы форелей, изящных по вкусу и красивых по наружности, скоро пропадающих, когда человек начнет прикасаться нечистыми руками своими к девственным струям их светлых прохладных жилищ.
— Да, она едет вместе с нами… Я говорил с ней. Только ты ошибаешься: это совсем другое. Тут была хоть
тень чувства и увлечения, а не одно
холодное свинство…
[Если нельзя довезть пеструшку живою до кухни, то лучшее средство к сохранению ее вкуса — заколоть ее, завернуть в траву и поливать в
тени холодною водою (обложить льдом — еще лучше).
Холодная зубчатая
тень, бросаемая берегом, быстро бежала вперед, захватывая луга и озера, и только река одна, отражавшая круглые румяные облака, величественно еще сверкала в темно-зеленых берегах своих.
Он долго сидел и думал, поглядывая то в овраг, то в небо. Свет луны, заглянув во тьму оврага, обнажил на склоне его глубокие трещины и кусты. От кустов на землю легли уродливые
тени. В небе ничего не было, кроме звёзд и луны. Стало холодно; он встал и, вздрагивая от ночной свежести, медленно пошёл полем на огни города. Думать ему уже не хотелось ни о чём: грудь его была полна в этот час
холодной беспечностью и тоскливой пустотой, которую он видел в небе, там, где раньше чувствовал бога.
Раскрыв уста, без слез рыдая,
Сидела дева молодая:
Туманный, неподвижный взор
Безмолвный выражал укор;
Бледна как
тень, она дрожала:
В руках любовника лежала
Ее
холодная рука;
И наконец любви тоска
В печальной речи излилася...
Спокойная полутьма простиралась из дверей в двери, среди
теней высоких и
холодных покоев, где роскошь была погружена в сон.
Только
холодные, серые жабки, выйдя на вечерние rendez-vous, тяжело шлепали своими мягкими телами по твердо утоптанной земле и целыми толпами скрывались в черной полосе
тени, бросаемой полуразрушенною каменною стеною.
Нежный и красивый настолько, что напоминал лунную ночь где-нибудь на юге, на берегу моря, где кипарисы и черные
тени от них, он в то же время будил чувство огромной спокойной силы, непреоборимой твердости,
холодного и дерзкого мужества.
Иногда, уставая от забот о деле, он чувствовал себя в
холодном облаке какой-то особенной, тревожной скуки, и в эти часы фабрика казалась ему каменным, но живым зверем, зверь приник, прижался к земле, бросив на неё
тени, точно крылья, подняв хвост трубою, морда у него тупая, страшная, днём окна светятся, как ледяные зубы, зимними вечерами они железные и докрасна раскалены от ярости.
День был
холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли облака, пятна света и
теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице, к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Безотраднейшая картина: горсть людей, оторванных от света и лишенных всякой
тени надежд на лучшее будущее, тонет в
холодной черной грязи грунтовой дороги. Кругом все до ужаса безобразно: бесконечная грязь, серое небо, обезлиственные, мокрые ракиты и в растопыренных их сучьях нахохлившаяся ворона. Ветер то стонет, то злится, то воет и ревет.
Он бродил, как
тень, из залы в гостиную, изредка обмениваясь
холодными взглядами с своим соперником, не пропускавшим ни одного танца, попросил было Марью Павловну на кадриль, но она уже была приглашена, — и раза два перекинулся словами с заботливым хозяином, которого, казалось, беспокоила скука, написанная на лице нового гостя.
Широкая цветочная дорожка, по которой с одного края косо ложились
тени георгин и подпорок, вся светлая и
холодная, блестя неровным щебнем, уходила в тумане и вдаль.
Всем должно умереть!.. но если
теньЕе предстанет мне во мгле ночной,
Как говорила дева, если я
Преследуем, терзаем буду
Ее рукой
холодною повсюду,
Как совестью мятежной, если
Кровавое пятно и день и ночь
Глазам бессонным станет представляться!
Я протер глаза, но видение не исчезло… Лошади, перестав стучать по мосту, бежали по ровной дороге… Освещенный двухэтажный дом надвинулся ближе. На занавесках окон мелькали, точно китайские
тени, силуэты танцующих… Слышались заглушенные звуки оркестра… А назади —
холодная спутанная тьма, в которой угадываются горные склоны, темные ущелья, глубокое ложе замерзающей реки, холод, метель и пустыня…
— Вались, слышь, на господску… Барин приказал… Дворяна, видно, прибавил он в раздумье и вдруг отчаянно заколотил трещоткой, как бы желая показать освещенному дому, что он охраняет его беспечное веселье по соседству с насторожившейся
холодной пустыней. Стук его трещотки наполнил улицу и полетел вдаль, в спутанную мглу реки и гор. Когда же трещотка смолкла, то на улицу опять порхнули звуки оркестра, и
тени на занавесках опять двигались, подпрыгивали, встречались, отвешивали поклоны и расходились…
Замолчал. И всё круг нас задумалось с нами вместе, только
тени тихо гладят усталую землю, истомлённую за лето обильными родами хлеба, трав и цветов.
Холодной тропою уходит в лес река, то тёмная и мягкая, то белая, как молоко.
Над
холодными синими
тенями нашей щели они стояли, как будто в облаках, и тихо сияли, радуясь первой ласке утра.
Но вот подул ветер, пропали облака, и Варька видит широкое шоссе, покрытое жидкою грязью; по шоссе тянутся обозы, плетутся люди с котомками на спинах, носятся взад и вперед какие-то
тени; по обе стороны сквозь
холодный, суровый туман видны леса.
Граф сидел в гостиной, окруженный дамами, которые являли собою лучший букет элегантного Славнобубенска. Ни
тени какой бы то ни было рисовки своим положением, ни малейшего намека на какое бы то ни было фатовство и ломанье, ничего такого не сказывалось в наружности графа, спокойной и сдержанно-уверенной в своем достоинстве. Он весь был в эту минуту олицетворенная польско-аристократическая вежливость и блистал равнодушною, несколько
холодною простотою.
— Кстати, я покажу вам его! — произнесла молоденькая баронесса, и непривычная ее
холодному равнодушному лицу
тень упала на ее лицо.
— Какие они
холодные! Бедные котятки! Как они должны зябнуть здесь! Ведь осень пришла! Почти зима. Сегодня так холодно на дворе! — говорила она своим обычно спокойным, без
тени волнения или чувства голосом, в то время как в маленьких глазках под совсем почти белыми ресницами зажигались и гасли какие-то теплые огоньки.
«И с высоты представления о смерти все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось
холодным, белым светом без
теней, без перспективы, без различия очертаний.
Лицо Ильки было не бледней ее розовых губок. На ее большом лбу и горбинке носа светились капельки пота. Бедная девочка страшно утомилась и едва держалась на ногах. Ремень от арфы давил ей плечо, а острый край неделикатно ерзал по боку.
Тень заставила ее несколько раз улыбнуться и глубже вздохнуть. Она сняла башмаки и пошла босиком. Маленькие красивые босые ноги с удовольствием зашлепали по
холодному песку.
Мы шли по белой дороге, Я и Моя
тень, останавливались и снова шли. Я сел на камень при дороге, и черная
тень спряталась за моей спиною. И здесь великое спокойствие снизошло на землю, на мир, и моего
холодного лба коснулся
холодный поцелуй луны.
Я даю ей всевозможные образы: безглавого скелета на коне, какой-то бесформенной
тени, родившейся в тучах и бесшумно обнявшей землю, но ни один образ не дает мне ответа и не исчерпывает того
холодного, постоянного отупелого ужаса, который владеет мною.
Наскоро переодевшись, схватив и набросив на плечи чью-то накидку, бегу садом домой.
Холодный августовский вечер охватывает меня… В окне моем огни… Видны движущиеся
тени… Это — Чахов, Матреша, Дашковская…
Отжили и свидания в лунные ночи, и белые фигуры с тонкими талиями, и таинственные
тени, и башни, и усадьбы, и такие «типы», как Сергей Сергеич, и такие, как он сам, Подгорин, со своей
холодной скукой, постоянной досадой, с неуменьем приспособляться к действительной жизни, с неуменьем брать от нее то, что она может дать, и с томительной, ноющей жаждой того, чего нет и не может быть на земле.
По истечении девятого дня со дня смерти князя Владимира Яковлевича к его сестре стали делать так называемые «визиты соболезнования». Княжна Александра Яковлевна принимала выражения сочувствия с видом
холодной грусти, без
тени смущения, с величайшей «корректностью», выражаясь любимым словом московских великосветских гостиных того времени.
И хотя давно уже звенели птицы, и по двору прошла кошка, старательно выбирая сухие места и избегая
холодной и сырой
тени от дома, и даже проехал на станцию извозчик — казалось, что никто еще не пробуждался к жизни, а живет во всем мире одно только солнце, и только одно оно есть живое.
И с высоты этого представления всё, чтó прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось
холодным, белым светом, без
теней, без перспективы, без различия очертаний.
Густой, раскидистый липовый куст нависал с косогора над ключом. Вода в ключе была
холодная и прозрачная, темная от
тени. Юноши и девушки, смеясь, наполняли кувшины водою. Роняя сверкавшие под солнцем капли, ставили кувшины себе на голову и вереницею поднимались по тропинке вверх.
Стекла были мутны от воды, и призрачной, расплывающейся
тенью колыхалась отяжелевшая береза. В доме еще не топили, жалея дров, и воздух был сырой,
холодный и неприютный, как на дворе.