Неточные совпадения
— Приятное столкновенье, — сказал голос того же самого, который окружил его поясницу. Это был Вишнепокромов. — Готовился было
пройти лавку без вниманья, вдруг вижу знакомое лицо — как отказаться от приятного удовольствия! Нечего сказать, сукна в этом году несравненно лучше. Ведь это стыд, срам! Я никак не мог было отыскать… Я готов тридцать рублей, сорок рублей… возьми пятьдесят даже, но дай хорошего.
По мне, или иметь вещь, которая бы, точно, была уже отличнейшая, или уж лучше вовсе не иметь. Не так ли?
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на
лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье
по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела
по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не было от стыда. И он стал говорить: «Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь в моде заграничный товар, все
лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо мною, так как посоветовал
сходить в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
Пройду по рынку мимо
лавок лишний раз — сейчас тебе прозвище дадут, кличку какую-нибудь.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет
по городу, ни один встречный не проехал и не
прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в
лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
Они шли молча
по аллее от дома, свернули в другую,
прошли сад, наконец, остановились у обрыва. Тут была
лавка. Они сели.
Не все, однако ж, голые китайцы
ходят по городу: это только носильщики, чернорабочие и сидельцы в
лавках.
Я
ходил часто
по берегу, посещал
лавки, вглядывался в китайскую торговлю, напоминающую во многом наши гостиные дворы и ярмарки, покупал разные безделки, между прочим чаю — так, для пробы. Отличный чай, какой у нас стоит рублей пять, продается здесь (это уж из третьих или четвертых рук)
по тридцати коп. сер. и самый лучший
по шестидесяти коп. за английский фунт.
Пока мы шли под каменными сводами
лавок, было сносно, но
лавки кончились; началась другая улица, пошли перекрестки, площади; надо было
проходить по открытым местам.
Мы
прошли мимо моста, у которого пристали; за ним видна большая церковь; впереди,
по новой улице, опять ряды
лавок, гораздо хуже, чем в той, где мы были.
Мы
ходили из
лавки в
лавку, купили несколько пачек сигар — оказались дрянные. Спрашивали,
по поручению одного из товарищей, оставшихся на фрегате, нюхательного табаку — нам сказали, что во всей Маниле нельзя найти ни одного фунта. Нас все потчевали европейскими изделиями: сукнами, шелковыми и другими материями, часами, цепочками; особенно француз в мебельном магазине так приставал, чтоб купили у него цепочку, как будто от этого зависело все его благополучие.
«Теперь проводи — ко, брат, меня до лестницы», сказал Кирсанов, опять обратясь к Nicolas, и, продолжая по-прежнему обнимать Nicolas, вышел в переднюю и
сошел с лестницы, издали напутствуемый умиленными взорами голиафов, и на последней ступеньке отпустил горло Nicolas, отпихнул самого Nicolas и пошел в
лавку покупать фуражку вместо той, которая осталась добычею Nicolas.
В будни и небазарные дни село словно замирало; люди скрывались
по домам, — только изредка
проходил кто-нибудь мимо палисадника в контору
по делу, да на противоположном крае площади, в какой-нибудь из редких открытых
лавок, можно было видеть сидельцев, играющих в шашки.
Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря «зазывалам» было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет,
пройдет две-три улицы
по лужам в дождливую погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в
лавку… «Зазывалы» уж узнали зачем и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником: пришел, мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам…
Избавившись от дочери, Нагибин повел жизнь совершенно отшельническую. Из дому он выходил только ранним утром, чтобы
сходить за провизией. Его скупость росла, кажется,
по часам. Дело дошло до того, что он перестал покупать провизию в
лавках, а заходил в обжорный ряд и там на несколько копеек выторговывал себе печенки, вареную баранью голову или самую дешевую соленую рыбу. Даже торговки из обжорного ряда удивлялись отчаянной скупости Нагибина и прозвали его кощеем.
— Лучше не надо… Она тут земскою учительшей, а Вася-то у ней в помощниках. Это он так, временно…
Лавку открывает, потребительская называется, чтобы напротив солдату Артему: сами сложатся, кто хочет, накупят товару и продают. Везде
по заводам эта самая мода
прошла, а торгующим прямой зарез…
Из окна, у которого Женни приютилась с своим рабочим столиком, был если не очень хороший, то очень просторный русский вид. Городок был раскинут
по правому, высокому берегу довольно большой, но вовсе не судоходной реки Саванки, значащейся под другим названием в числе замечательнейших притоков Оки. Лучшая улица в городе была Московская,
по которой
проходило курское шоссе, а потом Рядская, на которой были десятка два
лавок, два трактирных заведения и цирюльня с надписью, буквально гласившею...
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское,
прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под
лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку.
По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Возвратясь домой, она собрала все книжки и, прижав их к груди, долго
ходила по дому, заглядывая в печь, под печку, даже в кадку с водой. Ей казалось, что Павел сейчас же бросит работу и придет домой, а он не шел. Наконец, усталая, она села в кухне на
лавку, подложив под себя книги, и так, боясь встать, просидела до поры, пока не пришли с фабрики Павел и хохол.
Кажется,
прошло то время, когда ваша братия
ходила славить, блуждая
по лавкам, а вы все еще это занятие не оставляете, смотрите, как бы вас за это начальство не припугнуло», — и полиция
по Москве начинает остерегаться брать взятки.
В
лавке становилось все труднее, я прочитал все церковные книги, меня уже не увлекали более споры и беседы начетчиков, — говорили они всё об одном и том же. Только Петр Васильев по-прежнему привлекал меня своим знанием темной человеческой жизни, своим умением говорить интересно и пылко. Иногда мне думалось, что вот таков же
ходил по земле пророк Елисей, одинокий и мстительный.
Одну и ту же пару он таскает лет
по десяти, а новая одежа, которую он обыкновенно покупает в жидовской
лавке, кажется на нем такою же поношенною и помятою, как старая; в одном и том же сюртуке он и больных принимает, и обедает, и в гости
ходит; но это не из скупости, а от полного невнимания к своей наружности.
Сперва начал
по Милютиным
лавкам ходить.
Он целый день
ходил по городу с ящиком стёкол, возвращался домой почти всегда в тот час, когда запирали
лавку, и весь вечер со двора доносился его неугомонный голос, смех, свист, пение.
Иногда в праздник хозяин запирал
лавку и водил Евсея
по городу.
Ходили долго, медленно, старик указывал дома богатых и знатных людей, говорил о их жизни, в его рассказах было много цифр, женщин, убежавших от мужей, покойников и похорон. Толковал он об этом торжественно, сухо и всё порицал. Только рассказывая — кто, от чего и как умер, старик оживлялся и говорил так, точно дела смерти были самые мудрые и интересные дела на земле.
Начало светать… На Спасской башне пробило шесть. Фонарщик
прошел по улице и потушил фонари. Красноватой полосой засветлела зорька, погашая одну за другой звездочки, которые вскоре слились с светлым небом… Улицы оживали… Завизжали железные петли отпираемых где-то
лавок… Черные бочки прогромыхали… Заскрипели
по молодому снегу полозья саней… Окна трактира осветились огоньками…
Уже с противоположной стороны оглядывается на
лавку Саша и прощается с Самсонычем; потом снова в темноте перебирается на эту сторону улицы: всю жизнь
ходил по ней и другую сторону с детства считает чужой, неведомой, чем-то вроде иностранного государства.
Лавка была заперта, мы
ходили по ней с лампою в руках, и на улице кто-то тоже
ходил, осторожно шлепая
по грязи, иногда тяжело влезая на ступени крыльца.
Теперь, когда Челкаш шепнул «кордоны!», Гаврила дрогнул: острая, жгучая мысль
прошла сквозь него,
прошла и задела
по туго натянутым нервам, — он хотел крикнуть, позвать людей на помощь к себе… Он уже открыл рот и привстал немного на
лавке, выпятил грудь, вобрал в нее много воздуха и открыл рот, — но вдруг, пораженный ужасом, ударившим его, как плетью, закрыл глаза и свалился с
лавки.
Сергей
ходил, замотав горло пунсовым платком, и жаловался, что у него что-то завалило горло. Между тем, прежде чем у Сергея зажили метины, положенные зубами Зиновия Борисыча, мужа Катерины Львовны хватились. Сам Сергей еще чаще прочих начал про него поговаривать. Присядет вечерком с молодцами на
лавку около калитки и заведет: «Чтой-то, однако, исправди, ребята, нашего хозяина
по сю пору нетути?»
Глухой тоже сидел в
лавке или, без шапки, заложив руки в карманы,
ходил по улице и рассеянно поглядывал то на избы, то вверх на небо.
Солнышко поднялось выше крыш, народ сновал
по улицам, купцы давно отворили
лавки, дворяне и чиновники ездили
по улицам, барыни
ходили по гостиному двору, когда ватага цыган, исправник, кавалерист, красивый молодой человек, Ильин и граф, в синей медвежьей шубе, вышли на крыльцо гостиницы.
Встал Алексей с
лавки и зачал
ходить взад и вперед
по подклету.
Мать не поверила, но как увидала, сама испугалась и заперла сени и дверь в избу. Ужи проползли под ворота и вползли в сени, но не могли
пройти в избу. Тогда они выползли назад, все вместе свернулись клубком и бросились в окно. Они разбили стекло, упали на пол в избу и поползли
по лавкам, столам и на печку. Маша забилась в угол на печи, но ужи нашли ее, стащили оттуда и повели к воде.
— Ну вот, изволите видеть, — сказал Тимофей Гордеич Веденееву, когда, стуча изо всей мочи тяжелыми сапогами,
сходил по лестнице в
лавку Васютка.
Позадь
лавок по широким дворам едва можно
пройти — бунты с мылом и свечами, крытые от дождей плотными циновками, навалены там в громадном количестве.
Никита Берестов встал, тихо
прошел несколько раз
по избе и наконец сел на
лавку рядом с Таней.