Неточные совпадения
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся в народе и предпочитают лучше
проходить болезнь на ногах, чем лечь в
больницу. А вас, Макар Иванович, просто тоска берет, тоска
по волюшке да
по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу на месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество в нашем народе почти обращается в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга
по преимуществу.
Но вот
прошло четыре года. В одно тихое, теплое утро в
больницу принесли письмо. Вера Иосифовна писала Дмитрию Ионычу, что очень соскучилась
по нем, и просила его непременно пожаловать к ней и облегчить ее страдания, и кстати же сегодня день ее рождения. Внизу была приписка: «К просьбе мамы присоединяюсь и я. Я.».
В Дуэ я видел сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая живет в избе своего сожителя, тоже каторжного; он
ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с этою женщиной, то он ответил мне весело: «Ничево-о, ваше высокоблагородие,
по человечности!» В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он
ходит за ней, и когда я стал уверять его, что для него же было бы удобнее, если бы она лежала, в
больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
— Мы тут живем, как монахи! — сказал Рыбин, легонько ударяя Власову
по плечу. — Никто не
ходит к нам, хозяина в селе нет, хозяйку в
больницу увезли, и я вроде управляющего. Садитесь-ка за стол. Чай, есть хотите? Ефим, достал бы молока!
Приехав неизвестно как и зачем в уездный городишко, сначала чуть было не умерла с голоду, потом попала в
больницу, куда придя Петр Михайлыч и увидев больную незнакомую даму,
по обыкновению разговорился с ней; и так как в этот год овдовел, то взял ее к себе
ходить за маленькой Настенькой.
Нашли офицера с простреленной головой. Тут же валялся револьвер казенного образца. Медицинский персонал
ходил по полю и подавал помощь тем, у кого были признаки жизни. Их развозили
по больницам, а трупы на Ваганьково и на другие кладбища.
Что же касается до
больницы, то она заменялась тем, что добрая княжна лично
ходила по избам, где оказывались больные, и подавала им помощь
по лечебнику Енгалычева.
Скоро
по больнице разнесся слух, что доктор Андрей Ефимыч стал посещать палату № 6. Никто — ни фельдшер, ни Никита, ни сиделки не могли понять, зачем он
ходил туда, зачем просиживал там
по целым часам, о чем разговаривал и почему не прописывал рецептов. Поступки его казались странными. Михаил Аверьяныч часто не заставал его дома, чего раньше никогда не случалось, и Дарьюшка была смущена, так как доктор пил пиво уже не в определенное время и иногда даже запаздывал к обеду.
Хотел писать о том, как легко
ходить по улицам в холодном пальто, и какая чувствуется отрада при виде распустившихся перед Мариинской
больницей тополей; о том, что мы едим уже сморчки и щи из свежей крапивы, а недавно лакомились даже ботвиньей; о том, что думаем вскорости перебраться на дачу, а там пойдут ягоды, щи из свежей капусты, свежепросольные огурцы…
Переписка с властями о назначении докторов тянулась как-то медленно, и
по настоянию главного надзирателя директор приказал выписать меня из
больницы, потому что лихорадка моя совершенно
прошла.
Я вздрагивал и холодел, меня давили впечатления. Немало дней
прошло, пока я не привык к тому, что одноэтажные корпуса
больницы в декабрьские сумерки, словно
по команде, загорались электрическим светом.
Я решил так. Обращусь к Бомгарду. Почему именно к нему? Потому, что он не психиатр, потому, что молод и товарищ
по университету. Он здоров, силен, но мягок, если я прав. помню его. Быть может, он над… я в нем найду участливость. Он что-нибудь придумает. Пусть отвезет меня в Москву. Я не могу к нему ехать. Отпуск я получил уже. Лежу. В
больницу не
хожу.
У Дымова сильно болела голова; он утром не пил чаю, не пошел в
больницу и все время лежал у себя в кабинете на турецком диване. Ольга Ивановна,
по обыкновению, в первом часу отправилась к Рябовскому, чтобы показать ему свой этюд nature morte и спросить его, почему он вчера не приходил. Этюд казался ей ничтожным, и написала она его только затем, чтобы иметь лишний предлог
сходить к художнику.
— Он, стих этот, кругом читается, с начала и с конца, — всё едино! Я уж некакие слова знаю, мне их один странствующий человек сказал пред кончиной своей в
больнице.
Ходят, брат,
по земле неприютные люди и собирают, все собирают эти тайные слова! Когда соберут — это станет всем известно…
Дня за два перед этой беседой в крендельную явился Бубенчик, гладко остриженный, чистенький, весь прозрачный, как его глаза, еще более прояснившиеся в
больнице. Пестрое личико похудело, нос вздернулся еще выше, мальчик мечтательно улыбался и
ходил по мастерским какими-то особенными шагами, точно собираясь соскочить с земли. Боялся испачкать новую рубаху и, видимо, конфузясь своих чистых рук, все прятал их в карманы штанов из чертовой кожи — новых же.
Всевозможные тифы, горячки,
Воспаленья — идут чередом,
Мрут, как мухи, извозчики, прачки,
Мерзнут дети на ложе своем.
Ни в одной петербургской
больницеНет кровати за сотню рублей.
Появился убийца в столице,
Бич довольных и сытых людей.
С бедняками, с сословием грубым,
Не имеет он дела! тайком
Ходит он
по гостиным,
по клубам
С смертоносным своим кистенем.
Из сотни товарищей Иосафа, некогда благородных и умных малых, садившихся до и после его на подобный ему стул, очень немногие
прошли благополучно этот житейский искус: скольких из них мы видали от беспрерывно раздражаемой печени и от надсаженной груди пустою, бесполезной работой умирающими в своих скудных квартирах или даже,
по бедности, в городских
больницах.
Прошло года полтора. Как-то весною, после Святой, фельдшер, давно уже уволенный из
больницы и ходивший без места, поздно вечером вышел в Репине из трактира и побрел
по улице без всякой цели.
Шишкин с нетерпением ждал назначенного часа. На нынешнее утро раздумье почти уже не приходило ему в голову. Он решился: «была не была!» Утром
сходил в
больницу к матери и снес ей десять рублей, сказав, что получил два новых и очень выгодных урока
по рублю за час. Старуха, действительно, и удивилась, и обрадовалась несказанно, да и сын-то был доволен, что успел доставить ей эту надежную радость.
День за днем шел без дела. Наш корпус выступал на Дальний Восток только через два месяца. Мы, врачи, подновляли свои знания
по хирургии,
ходили в местную городскую
больницу, присутствовали при операциях, работали на трупах.
— Я ее сделаю совсем по-новому, совсем по-новому, как нигде еще нет, — рассказывал он всем, с кем перезнакомился в Старом Городе; но
проходили дни, месяцы; ушел год, а к устройству
больницы не делалось ни одного шага, и доныне в ней по-прежнему живет тот же сторож, занимающийся вязанием из клоповника веников, да та же захожая старуха, просыпающаяся только для того, чтобы впасть в обморок и заснуть снова.