Неточные совпадения
Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом всё глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик, и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
Погрейся
у него немножко!»
И в сени прямо он идет,
И на
порог ее кладет.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила
у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через
порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой он не увидел, как всегда еще издали, на
пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее
у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.
— Хе! хе! А почему вы, когда я тогда стоял
у вас на
пороге, лежали на своей софе с закрытыми глазами и притворялись, что спите, тогда как вы вовсе не спали? Я это очень хорошо заметил.
Соня остановилась в сенях
у самого
порога, но не переходила за
порог и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Он не помнил, сколько он просидел
у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с
порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
Башкирец с трудом шагнул через
порог (он был в колодке) и, сняв высокую свою шапку, остановился
у дверей.
Что
у меня на всё предчувствия, приметы;
Сейчас… растолковать прошу,
Как будто знал, сюда спешу,
Хвать, об
порог задел ногою
И растянулся во весь рост.
— О чем толковал? — спросил
у него другой мужик средних лет и угрюмого вида, издали, с
порога своей избы, присутствовавший при беседе его с Базаровым. — О недоимке, что ль?
— Все мое время к вашим услугам, — ответил Базаров,
у которого что-то пробежало по лицу, как только Павел Петрович переступил
порог двери.
На
пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой:
у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Это было странно. Иноков часто бывал
у Спивак, но никогда еще не заходил к Самгину. Хотя визит его помешал Климу беседовать с самим собою, он встретил гостя довольно любезно. И сейчас же раскаялся в этом, потому что Иноков с
порога начал...
Страшна и неверна была жизнь тогдашнего человека; опасно было ему выйти за
порог дома: его, того гляди, запорет зверь, зарежет разбойник, отнимет
у него все злой татарин, или пропадет человек без вести, без всяких следов.
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь
у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся
пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов
у Приволжья.
— Мне кажется, Вера,
у тебя есть помощь сильнее моей, и ты напрасно надеялась на меня. Ты и без меня не пойдешь туда… — тихо говорил он, стоя на
пороге часовни.
— Болен, друг, ногами пуще; до
порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это
у меня с прошлого самого четверга, как стали градусы (NB то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
Но
у Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей — маму и доктора. Так как я почему-то непременно представил себе, идя, что застану старика одного, как и вчера, то и остановился на
пороге в тупом недоумении. Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг и Лиза… Все, значит, собрались зачем-то
у Макара Ивановича и «как раз когда не надо»!
— Я только два слова с
порогу… или уж войти, потому что, кажется, здесь надо говорить шепотом; только я
у вас не сяду. Вы смотрите на мое скверное пальто: это — Ламберт отобрал шубу.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса:
у них надета синяя простая юбка — и только. На
порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Он, протянув руку, стоял, не шевелясь, на
пороге, но смотрел так кротко и ласково, что
у него улыбались все черты лица.
В то время как Нехлюдов подъезжал к дому, одна карета стояла
у подъезда, и лакей в шляпе с кокардой и пелерине подсаживал с
порога крыльца даму, подхватившую свой шлейф и открывшую черные тонкие щиколотки в туфлях.
По выходе из гор течение реки Квандагоу становится тихим и спокойным. Река блуждает от одного края долины к другому, рано начинает разбиваться на
пороги и соединяется с рекой Амагу почти
у самого моря.
Усталыми шагами приближался я к жилищу Николая Иваныча, возбуждая, как водится, в ребятишках изумление, доходившее до напряженно-бессмысленного созерцания, в собаках — негодование, выражавшееся лаем, до того хриплым и злобным, что, казалось,
у них отрывалась вся внутренность, и они сами потом кашляли и задыхались, — как вдруг на
пороге кабачка показался мужчина высокого роста, без шапки, во фризовой шинели, низко подпоясанной голубым кушачком.
Зато в ней было почти прохладно, и чувство духоты и зноя, словно бремя, свалилось
у меня с плеч, как только я переступил
порог.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на
пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться
у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Недоедали куска, в лишнем платье домочадцам отказывали, хлопотали, кланялись, обивали
у сильных мира
пороги…
Тут он отворотился, насунул набекрень свою шапку и гордо отошел от окошка, тихо перебирая струны бандуры. Деревянная ручка
у двери в это время завертелась: дверь распахнулась со скрыпом, и девушка на поре семнадцатой весны, обвитая сумерками, робко оглядываясь и не выпуская деревянной ручки, переступила через
порог. В полуясном мраке горели приветно, будто звездочки, ясные очи; блистало красное коралловое монисто, и от орлиных очей парубка не могла укрыться даже краска, стыдливо вспыхнувшая на щеках ее.
Зевая и потягиваясь, дремал Черевик
у кума, под крытым соломою сараем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется, вовсе не имел желания расстаться с своими грезами, как вдруг услышал голос, так же знакомый, как убежище лени — благословенная печь его хаты или шинок дальней родственницы, находившийся не далее десяти шагов от его
порога.
Сделав нам многозначительный знак, он неслышно переступил через
порог и застыл
у косяка.
Дня через три в гимназию пришла из города весть: нового учителя видели пьяным… Меня что-то кольнуло в сердце. Следующий урок он пропустил. Одни говорили язвительно: с «похмелья», другие — что устраивается на квартире. Как бы то ни было,
у всех шевельнулось чувство разочарования, когда на
пороге, с журналом в руках, явился опять Степан Яковлевич для «выразительного» чтения.
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся в кабинет отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к
порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте.
У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
У молодости есть особое, почти прирожденное чувство отталкивания от избитых дорог и застывающих форм. На
пороге жизни молодость как будто упирается, колеблясь ступить на проторенные тропинки, как бы жалея расстаться с неосуществленными возможностям». Литература часто раздувает эту искру, как ветер раздувает тлеющий костер. И целые поколения переживают лихорадку отрицания действительной жизни, которая грозит затянуть их и обезличить.
Вахрушка был настроен необыкновенно мрачно. Он присел на
порог и молча наблюдал, как стряпка возилась
у топившейся печи. Время от времени он тяжело вздыхал, как загнанный коренник.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь.
У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел темные сени, отворил дверь и остановился на
пороге, — в его комнате сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
— Приготовляется брак, и брак редкий. Брак двусмысленной женщины и молодого человека, который мог бы быть камер-юнкером. Эту женщину введут в дом, где моя дочь и где моя жена! Но покамест я дышу, она не войдет! Я лягу на
пороге, и пусть перешагнет чрез меня!.. С Ганей я теперь почти не говорю, избегаю встречаться даже. Я вас предупреждаю нарочно; коли будете жить
у нас, всё равно и без того станете свидетелем. Но вы сын моего друга, и я вправе надеяться…
Направо в земле шла под глазом канавка с
порогом, а налево
у самой арки стояла деревянная скамеечка, на которой обыкновенно сидел Никитич, наблюдая свою «хозяйку», как он называл доменную печь.
— Знамо дело, убивается, хошь до кого доведись. Только напрасно она, — девичий стыд до
порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка, кровь во мне остановилась. Вот што, святая душа, больше водки
у тебя нет? Ну, не надо, не надо…
Кросна сердито защелкали, и Ганна поняла, что пора уходить: не во-время пришла. «
У, ведьма!» — подумала она, шагая через
порог богатой избы, по которой снохи бегали, как мыши в мышеловке.
Лиза была в это время в разладе с своими и не выходила за
порог своей комнаты. Полинька Калистратова навещала ее аккуратно каждое утро и оставалась
у ней до обеда. Бертольди Ольга Сергеевна ни за что не хотела позволить Лизе принимать в своем доме; из-за этого-то и произошла новая размолвка Лизы с матерью.
Коля Гладышев был не один, а вместе с товарищем-одноклассником Петровым, который впервые переступал
порог публичного дома, сдавшись на соблазнительные уговоры Гладышева. Вероятно, он в эти минуты находился в том же диком, сумбурном, лихорадочном состоянии, которое переживал полтора года тому назад и сам Коля, когда
у него тряслись ноги, пересыхало во рту, а огни ламп плясали перед ним кружащимися колесами.
Ее умственное развитие, ее опыт, ее интересы так и остаются на детском уровне до самой смерти, совершенно гак же, как
у седой и наивной классной дамы, с десяти лет не переступавшей институтского
порога, как
у монашенки, отданной ребенком в монастырь.
— Не пущу, ни за что не пущу без закуски, а не то сама лягу
у дверей на
пороге!.. — закричала становая — и в самом деле сделала движение, что как будто бы намерена была лечь на пол.
— Уж я сама знаю чем, — отвечала она, усмехнувшись, и чего-то опять застыдилась. Мы говорили на
пороге,
у растворенной двери. Нелли стояла передо мной, потупив глазки, одной рукой схватившись за мое плечо, а другою пощипывая мне рукав сюртука.
Я и не заметил, как дошел домой, хотя дождь мочил меня всю дорогу. Было уже часа три утра. Не успел я стукнуть в дверь моей квартиры, как послышался стон, и дверь торопливо начала отпираться, как будто Нелли и не ложилась спать, а все время сторожила меня
у самого
порога. Свечка горела. Я взглянул в лицо Нелли и испугался: оно все изменилось; глаза горели, как в горячке, и смотрели как-то дико, точно она не узнавала меня. С ней был сильный жар.
Было ясно: с ней без меня был припадок, и случился он именно в то мгновение, когда она стояла
у самой двери. Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное, какие-нибудь страхи. В то же время она смутно сознавала, что я должен воротиться и буду стучаться
у дверей, а потому, лежа
у самого
порога на полу, чутко ждала моего возвращения и приподнялась на мой первый стук.
Но старик не дошел до
порога. Дверь быстро отворилась, и в комнату вбежала Наташа, бледная, с сверкающими глазами, как будто в горячке. Платье ее было измято и смочено дождем. Платочек, которым она накрыла голову, сбился
у ней на затылок, и на разбившихся густых прядях ее волос сверкали крупные капли дождя. Она вбежала, увидала отца и с криком бросилась перед ним на колена, простирая к нему руки.
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне сегодня говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в моем кресле, во вздрагивающих
у меня под рукой листках. Потом на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица на
пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
Чулки — брошены
у меня на столе, на раскрытой (193‑й) странице моих записей. Второпях я задел за рукопись, страницы рассыпались, и никак не сложить по порядку, а главное — если и сложить, все равно не будет настоящего порядка, все равно — останутся какие-то
пороги, ямы, иксы.
А на самом
пороге у хором хозяин стоит, хозяин муж честен и праведен, сединами благолепными изукрашенный.
Большов. Сами знаете! То-то вот и беда, что наш брат, купец, дурак, ничего он не понимает, а таким пиявкам, как ты, это и на руку. Ведь вот ты теперь все
пороги у меня обобьешь таскамшись-то.