Неточные совпадения
За ссоры с архиереями он был отставлен, за пощечину, которую хотел дать или дал
на официальном обеде
у генерал-губернатора какому-то господину, ему был воспрещен
въезд в Петербург.
Тележка останавливается и даже откатывается назад. Перед нами в темноте столбы скрипучего «коловорота»
у въезда в деревню. Кто-то отодвигает его перед нами. Налево,
на холмике, светит открытая дверь кабака. В глубине видна стойка и тощая фигура шинкаря. Снаружи,
на «призьбе», маячит группа мужиков…
У самого
въезда в Тайболу,
на левой стороне дороги, зеленой шапкой виднелся старый раскольничий могильник. Дорога здесь двоилась: тракт отделял влево узенькую дорожку, по которой и нужно было ехать Яше.
На росстани они попрощались с Кишкиным, и Мыльников презрительно проговорил ему вслед...
— Слышал, братец, слышал! Только не знал наверное, ты ли: ведь вас, Щедриных, как собак
на белом свете развелось… Ну, теперь, по крайней мере,
у меня протекция есть, становой в покое оставит, а то такой стал озорник, что просто не приведи бог… Намеднись град
у нас выпал, так он, братец ты мой, следствие приехал об этом делать, да еще кабы сам приехал, все бы не так обидно, а то писаришку своего прислал… Нельзя ли, дружище, так как-нибудь устроить, чтобы ему сюда
въезду не было?
— Туда можно, оттуда нельзя. Куда лезешь все разом! — крикнул он
на полковые повозки, высоко наложенные турами, которые толпились
у въезда.
— И покажу, если, впрочем, в зоологический сад не отдал.
У меня денег пропасть,
на сто лет хватит. В прошлом году я в Ниццу ездил — смотрю,
на горе
у самого
въезда замок Одиффре стоит. Спрашиваю: что стоит? — миллион двести тысяч! Делать нечего, вынул из кармана деньги и отсчитал!
Справа
у меня — деревенский поселок, при
въезде в который стоит столб, и
на нем значится: душ 24, дворов 10.
Через три дня пути, перевалив через Уральские горы, я уже подъезжал
на земской паре к месту своего назначения, и Пеньковский завод весело выглянул рядами своих крепких, крытых тесом домиков из-за большой кедровой рощи, стоявшей
у самого
въезда в завод; присутствие сибирского кедра, как известно, есть самый верный признак глубокого севера и мест «не столь отдаленных», с которых начинается настоящая «немшоная» Сибирь.
При
въезде в деревню стоит земская школа; при выезде,
у оврага,
на дне которого течет речонка Пра, находится фельдшерский пункт.
У въезда сохранились два почернелых столба ворот, еще из тех годов, когда Мироновкой владел один генерал из «гатчинцев».
На одном столбе держался и шар, когда-то выкрашенный в белую краску. Ворота давно растаскали
на топку.
Но
у него и тогда уже были счеты с Третьим отделением по сношениям с каким-то"государственным преступником". Вероятно, он жил"
на поруках". И его сдержанность была такова, что он, видя во мне человека, явно к нему расположенного, никогда не рассказывал про свое"дело". А"дело"было, и оно кончилось тем, что его выслали за границу с запрещением
въезда в Россию.
Только более страстные до зрелищ или особенно патронируемые кем-нибудь из властных нашли возможность протесниться «за войска», расположенные внизу
у въезда на мост и, наконец, шпалерами вдоль самого моста.
Стоял он
на площади
у въезда на Арбат, в десяти шагах от решетки Пречистенского бульвара.
У въезда в Великую улицу встретило путников несколько приставов, посланных от великого князя, вместе с переводчиком, поздравить их с благополучным приездом и проводить в назначенные им домы. Но вместо того чтобы везти их через Великую улицу, пристава велели извозчикам спуститься
на Москву-реку, оговариваясь невозможностью ехать по улице, заваленной будто развалинами домов после недавнего пожара.
На третий день после этого церемониального
въезда в Петербург, посольство имело торжественную аудиенцию
у государя в Зимнем дворце.
Для того чтобы совершенно успокоиться, по крайней мере, насколько это было возможно, ему надо было переменить место. Он отдал приказание готовиться к отъезду, который назначил
на завтрашний день.
На другой день князь призвал в свой кабинет Терентьича, забрал
у него все наличные деньги, отдал некоторые приказания и после завтрака покатил в Тамбов. По
въезде в этот город князь приказал ехать прямо к графу Свиридову, к дому графини Загряжской.
В это время
на другом конце улицы,
у Михельского
въезда, показался крестьянин
на бойкой шведской лошади; он скакал во весь опор и махал рукою. Все пришло в движение. Бургомистр, комендант, депутаты вышли из залы и расположились поперек улицы с хлебом-солью. Все глаза обратились
на Михельскую дорогу в нетерпеливом ожидании.
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется.
На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить
на лед. Командир полка, стоявший верхом
у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что-то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул
на генерала, не подумал поднять его.