Неточные совпадения
Он не спал всю ночь: грустный, задумчивый проходил он взад и вперед по комнате;
на заре ушел из дома, ходил по Неве, по улицам, Бог знает, что чувствуя, о чем думая…
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с
зарей и шла опять с обрыва, к беседке, долго сидела там
на развалившемся пороге, положив голову
на голые доски пола, потом
уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями, звезды стали гаснуть, точно они
уходили куда-то в глубь неба. Еще немного времени — и кроваво-красная
заря показалась
на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу пошли к кустам. По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал
на собак, когда костер совсем угас.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с
зарей.
На восточном горизонте темной полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог
уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться
на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
Но вот
на востоке появилась розовая полоска — занималась
заря. Звезды быстро начали меркнуть; волшебная картина ночи пропала, и в потемневшем серо-синем воздухе разлился неясный свет утра. Красные угли костра потускнели и покрылись золой; головешки дымились, казалось, огонь
уходил внутрь их.
Уйду,
уйду,
на утренней
заре,
По ветерку, умчусь к сибирским тундрам.
— Куда торопишься ни свет ни
заря? — обрушился
на Груздева старик, охая от застарелых ревматизмов. — Не беспокойся: твое и без того не
уйдет.
Ванька спросонья, разумеется, исполнял все это, как через пень колоду валил, так что Семен Яковлевич и Евлампия Матвеевна уже
ушли, и Павел едва успел их нагнать. Свежий утренний воздух ободряющим и освежающим образом подействовал
на него; Павел шел, жадно вдыхая его; под ногами у него хрустел тоненький лед замерзших проталин;
на востоке алела
заря.
Не отзываясь
на вздохи и кашель, не смея встать и
уйти, он пролежал под забором до утра так неподвижно, что
на заре осторожная птичка, крапивник, села
на ветку полыни прямо над лицом его и, лишь увидав открытые глаза, пугливо метнулась прочь, в корни бурьяна.
Наступил ли праздник, он
уходит ни свет ни
заря из дому и целый день
на глаза не показывается.
В простые дни он обыкновенно вставал с
зарею, запрягал жене лошадь и с зеленою шерстяною сумою за плечами
уходил до вечера работать
на чужих, больших огородах.
О заутрени он приходил туда, спрашивал у сына уроки, изъяснял ему, чего тот не понимал, потом в этот раз обедал посытнее кушаньем, которое приготовляла жена, и о вечерни опять с тем же посошком
уходил в уездный городишко к месту своего служения: в понедельник
на заре, когда сторож открывал дверь, чтобы выметать классы, Червев уже ждал его, сидя
на порожке.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед
уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И человека зверь почуя
В пустыню темную бежит.
На двенадцатый день после этой ночи,
на утренней
заре, сыпучей, песчаной тропою, потемневшей от обильной росы, Никита Артамонов шагал с палкой в руке, с кожаным мешком
на горбу, шагал быстро, как бы торопясь поскорее
уйти от воспоминаний о том, как родные провожали его: все они, не проспавшись, собрались в обеденной комнате, рядом с кухней, сидели чинно, говорили сдержанно, и было так ясно, что ни у кого из них нет для него ни единого сердечного слова.
Она нерешительно обувает сандалии, надевает
на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает дверь, оставляя
на ее замке следы мирры. Но никого уже нет
на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой утренней мгле. Милый не дождался —
ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко.
На востоке над волнами гор холодно розовеет небо перед
зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.
Сказавши Михаиле, чтобы он, запасшись проводником, разбудил меня
на утренней
заре, я отпустил людей, которые, забрав самовар,
ушли, должно быть, ночевать в повозке, так что я в целом доме остался один.
Однажды близ кагульских вод
Мы чуждый табор повстречали;
Цыганы те, свои шатры
Разбив близ наших у горы,
Две ночи вместе ночевали.
Они
ушли на третью ночь,
И, брося маленькую дочь,
Ушла за ними Мариула.
Я мирно спал;
заря блеснула;
Проснулся я: подруги нет!
Ищу, зову — пропал и след.
Тоскуя, плакала Земфира,
И я заплакал!.. с этих пор
Постыли мне все девы мира;
Меж ими никогда мой взор
Не выбирал себе подруги,
И одинокие досуги
Уже ни с кем я не делил.
Подошел какой-то человек — должно быть, сторож, — посмотрел
на них и
ушел. И эта подробность показалась такой таинственной и тоже красивой. Видно было, как пришел пароход из Феодосии, освещенный утренней
зарей, уже без огней.
Мы долго собирались, поздно вышли и пришли в Бурцево к вечерней
заре. Ивана не было, он, оказывается,
ушел к свояку в Окунево, где праздновали престол. Приняла нас его жена Авдотья, худая пучеглазая баба, похожая лицом
на рыбу, и такая веснушчатая, что белая кожа только лишь кое-где редкими проблесками проступала
на ее щеках сквозь коричневую маску.
Радостно встревоженный этой беседою, вспоминая сказанное нами друг другу, я открыл окно и долго смотрел, как за тёмной гривою леса ласково разгорается
заря, Тлеют чёрные покровы душной ночи, наливается утренний воздух свежим запахом смол. Травы и цветы, разбуженные росою и омытые ею, сладко дышат встречу
заре, а звёзды, сверкая,
уходят с востока
на запад. Яростно споря друг с другом, поют кочета, звонкие голоса вьются в воздухе свежо и задорно, точно ребячий гомон.
Он не
уходил. Настя молчала, глядя
на зарю, а сердце так и кипит, так и рвется. Силится сдержать вздохи, но грудь, как волна, подымает батистовую сорочку.
Лишь за три часа до полуночи спряталось солнышко в черной полосе темного леса. Вплоть до полунóчи и зá полночь светлынь
на небе стояла — то белою ночью
заря с
зарей сходились. Трифон Лохматый с Феклой Абрамовной чем Бог послал потрапезовали, но только вдвоем, ровно новобрачные: сыновья в людях, дочери по грибы
ушли, с полдён в лесу застряли.
Далеко было за полночь,
заря занялась над горами, погасли огни пароходов, говор и гомон зачался
на реках и
на набережных, когда, удрученный горем, сломленный в своей гордости,
ушел Чапурин в беседку…
За разговорами незаметно прошло время. Я проводил своих друзей
на берег и вернулся
на пароход. Было уже поздно. Последние отблески вечерней
зари погасли совсем, и темная ночь спустилась
на землю. Где-то внизу слышались меланхолические всплески волн, пахло сыростью и машинным маслом. Я
ушел в свою каюту и вскоре погрузился в глубокий сон.
Висленев
ушел к себе, заперся со всех сторон и, опуская штору в окне, подумал: «Ну, черт возьми совсем! Хорошо, что это еще так кончилось! Конечно, там мой нож за окном… Но, впрочем, кто же знает, что это мой нож?.. Да и если я не буду спать, то я
на заре пойду и отыщу его…»
Мы поехали. Я взял с собою двустволку, зарядил ее картечью. Были мягкие, мирные сумерки, озаренные нежно-золотым отблеском
зари на облаках заката; сумерки совсем незаметно переходили в темноту. Приехали. Лесник Денис подивился нашей храбрости. Сначала отказался идти с нами
на скотный, но успокоился, когда увидел мою двустволку. Уставили в телегу бидоны с молоком, обложили их свеженакошенною травою. Денис и скотница поспешно
ушли. И вдруг мы увидели, что кругом темно и жутко. Поехали.
На вечерней
заре он
ушел из деревни, и больше мы его уж не видели.
— Нет, батюшка, где тебе с ним говорить: он до
зари поднялся и
ушел, — отвечали крестьяне, глядя друг
на друга.