Неточные совпадения
Русская женщина все разом отдает, коль полюбит, — и мгновенье, и судьбу, и настоящее, и
будущее: экономничать не умеют, про запас не прячут, и красота их быстро
уходит в того, кого любят.
Когда этот пустынножитель
уходит в мир запахов или цветов, Гюисманс дает настоящее исследование по мистике запахов и цветов. Des Esseintes доходит до отчаяния, он замечает, что «рассуждения пессимизма бессильны помочь ему, что лишь невозможная вера
в будущую жизнь одна только могла бы успокоить его».
Общее впечатление главный управляющий произвел на своих
будущих сослуживцев неблагоприятное. Не успел человек приехать и сейчас к делам бросился. «Погоди, брат, упыхаешься, а новая метла только сначала чисто метет». Наружность тоже не понравилась, особенно правый глаз… Старик бухгалтер, когда начальство
ушло, заявил, что «
в царствии святых несть рыжих, а косых, а кривых и подавно».
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами,
будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви
уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Может быть. Но во всяком случае, останусь ли я побежденным, или победителем, я
в тот же вечер возьму мою суму, нищенскую суму мою, оставлю все мои пожитки, все подарки ваши, все пенсионы и обещания
будущих благ и
уйду пешком, чтобы кончить жизнь у купца гувернером либо умереть где-нибудь с голоду под забором. Я сказал. Alea jacta est! [Жребий брошен! (лат.)]
— Да, вот
будущего выкреста кормить буду, — ответил Праздников, — я-то, признаться, не ем. Аппетита не имею — давно уж он у меня пропал. А у него гнездо внутри, так словно
в прорву… Наловим малую толику, а потом
уйдем в лес и испечем.
Она замучилась, пала духом и уверяла себя теперь, что отказывать порядочному, доброму, любящему человеку только потому, что он не нравится, особенно когда с этим замужеством представляется возможность изменить свою жизнь, свою невеселую, монотонную, праздную жизнь, когда молодость
уходит и не предвидится
в будущем ничего более светлого, отказывать при таких обстоятельствах — это безумие, это каприз и прихоть, и за это может даже наказать бог.
Слушай же мое последнее слово: если ты не чувствуешь себя
в состоянии завтра же, сегодня же все оставить и
уйти вслед за мною — видишь, как я смело говорю, как я себя не жалею, — если тебя страшит неизвестность
будущего, и отчуждение, и одиночество, и порицание людское, если ты не надеешься на себя, одним словом — скажи мне это откровенно и безотлагательно, и я
уйду; я
уйду с растерзанною душою, но благословлю тебя за твою правду.
Да и для чего мне было тут работать, для чего заботы и мысли о
будущем, если я чувствовал, что из-под меня
уходит почва, что роль моя здесь,
в Дубечне, уже сыграна, что меня, одним словом, ожидает та же участь, которая постигла книги по сельскому хозяйству?
В казенке, кроме меня, помещался теперь
будущий дьякон, а ночевать приходил еще чахоточный мастеровой. Время тянулось с убийственной медленностью, и один день походил как две капли воды на другой. Иногда забредет старик Лупан, посидит, погорюет и
уйдет. Савоська тоже ходил невеселый. Одним словом, всем было не по себе, и все были рады поскорее вырваться отсюда.
Но чем далее
в будущее простирается замысел, чем более должен он опираться на событиях, еще не совершившихся, а только задуманных, тем глубже
уходит он из мира действительности
в область фантазии.
Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его
будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны
в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все
уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший на поезд, и
в конце концов чувствую, что я умею писать только пейзаж, а во всем остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей.
Как скоро я подписал все, так все приняло другой вид. Анисинька
ушла к себе, а родители принялись распоряжать всем к свадьбе. Со мною были ласковы и обращали все, и даже мои слова,
в шутку; что и я, спокойствия ради, подтверждал. Не на стену же мне лезть, когда дело так далеко зашло; я видел, что уже невозможно было разрушить. Почмыхивал иногда сам с собою, но меня прельщали
будущие наслаждения!
Мои провожатые прошли весь дворик. Входная дверь была
в конце. Вступая
в нее, я ждал увидеть длинный коридор и уже предвкушал интересные минуты первого знакомства с моими
будущими соседями. Вот, казалось мне, захлопнется дверь коридора, провожатые
уйдут, я подойду к своей двери с круглым глазком и прислушаюсь. И наверное, услышу какое-нибудь приветствие или вопрос...
В эту пору сомнений и разочарований я с особенною охотою стал
уходить в научные занятия. Здесь,
в чистой науке, можно было работать не ощупью, можно было точно контролировать и проверять каждый свой шаг; здесь полновластно царили те строгие естественнонаучные методы, над которыми так зло насмехалась врачебная практика. И мне казалось, — лучше положить хоть один самый маленький кирпич
в здание великой медицинской науки
будущего, чем толочь воду
в ступе, делая то, чего не понимаешь.
Как только
ушел в прошедшее и
будущее, так
ушел от настоящей жизни, и от этого тотчас же сиротливо, несвободно, одиноко.
— Ну, так время еще не
ушло! — воскликнул генерал. — Я ведь буду жить теперь
в Петербурге. Когда ваша дочь вернется, я ее часто буду навещать
в институте. Надеюсь, что и она будет бывать у нас, а
в будущие каникулы, быть может, мы все вместе поедем на Кавказ посмотреть на места, где жила Нина… Пусть ваша дочь считает, что у нее теперь двумя родственниками больше: генералом Кашидзе, другом ее отца, и князем Джавахой, отцом ее безвременно умершей подруги…
— Удивляюсь, как это я раньше не вспомнил! — заговорил он быстро. — Послушайте, вот что я могу предложить вам… На
будущей неделе письмоводитель у нас
в приюте
уходит в отставку. Если хотите, поступайте на его место! Вот вам!
Эти три недели ему казалось, что это единственный исход
в его положении, что иначе поступить ему было нельзя, что этим он навеки
ушел от людей, скрылся, исчез бесследно, навсегда, что
будущего нет совсем и нечего о нем и думать.
Жизнь открывалась перед нею роскошным пиром, и она, не имея понятия об учении эпикурейцев, решилась не
уходить с этого пира голодной и жаждущей. Самостоятельная жизнь наконец
в отдельном, как игрушка устроенном и убранном домике, где она будет принимать нравящихся ей людей, довершала очарование улыбающегося ей счастливого
будущего.