Неточные совпадения
По словам
врача, ходившего со мной в это
утро, здесь 1 куб. саж. воздуха приходится на 3–4 человека.
В назначенный день, 13 августа,
утром, смотритель тюрьмы,
врач и я подходили не спеша к канцелярии; Прохоров, о приводе которого было сделано распоряжение еще накануне, сидел на крыльце с надзирателями, не зная еще, что ожидает его.
После
утра, проведенного вместе,
врачи отправлялись на ранние визитации по своим палатам.
Входя в дом Аггея Никитича, почтенный аптекарь не совсем покойным взором осматривал комнаты; он, кажется, боялся встретить тут жену свою; но, впрочем, увидев больного действительно в опасном положении, он забыл все и исключительно предался заботам
врача; обложив в нескольких местах громадную фигуру Аггея Никитича горчичниками, он съездил в аптеку, привез оттуда нужные лекарства и, таким образом, просидел вместе с поручиком у больного до самого
утра, когда тот начал несколько посвободнее дышать и, по-видимому, заснул довольно спокойным сном.
В одно
утро Елпидифор Мартыныч беседовал с Елизаветой Петровной и сам был при этом в каком-то елейном и добром настроении духа. Князь накануне только прислал ему тысячу рублей и приглашение снова сделаться годовым в доме его
врачом.
Пошел я на третье
утро к
врачу.
Отправились мы втроем: тульский либеральный земец Г., один знакомый земский
врач и я. Выехали мы из Тулы на ямской тройке, часов в 11
утра. На лицах моих спутников я читал то же чувство, какое было у меня в душе, — какое-то почти религиозное смятение, ужас и радость. Чем ближе к Ясной Поляне, тем бледнее и взволнованнее становились наши лица, тем оживленнее мы сами.
У всех было негодующее изумление, — зачем эта сестра, кому она нужна?
Утром, когда главный
врач зашел в офицерскую палату, граф Зарайский попросил его принять в госпиталь сверхштатною сестрою привезенную им даму.
Новицкая была в госпитале старшею сестрою, за больными не ухаживала, а заведывала хозяйством. Порции для больных обыкновенно выписывались с вечера. Однажды
врач забыл вечером выписать порции; палатная сестра пришла к Новицкой
утром за яйцами и молоком.
Земский
врач Григорий Иванович Овчинников, человек лет тридцати пяти, худосочный и нервный, известный своим товарищам небольшими работами по медицинской статистике и горячею привязанностью к так называемым бытовым вопросам, как-то
утром делал у себя в больнице обход палат. За ним, по обыкновению, следовал его фельдшер Михаил Захарович, пожилой человек, с жирным лицом, плоскими сальными волосами и с серьгой в ухе.
Раненых предстояло везти за пять верст, на Фушунскую ветку. А многие были ранены в живот, в голову, у многих были раздроблены конечности… Из-за этих раненых у нас вышло столкновение с главным
врачом, и все-таки не удалось оставить их хоть до
утра.
Рассказал я о нем главному
врачу.
Утром мы исследовали комиссией одного солдата с грыжею для эвакуации в Россию. Я предложил главкому
врачу исследовать кстати и глухого. Мы подошли к его койке.
Снег все падал, — мелкий, медленный, без ветра. К
утру его напало с четверть аршина, и кругом был совсем зимний вид. Главный
врач решил переждать здесь день, чтобы дать отдохнуть лошадям. Было скучно и тоскливо…
Однажды
утром, проснувшись, я услышал за окнами русские и китайские крики, главный
врач торопливо кричал...
Подали двенадцать повозок. Лошади фыркали и ржали, мелькали фонари. Офицеры в своей палате играли в преферанс; поручик Шестов, с рукою на черной перевязи, лежал в постели и читал при свечке переводный роман Онэ. Главный
врач сказал офицерам, чтоб они не беспокоились и спали ночь спокойно, — их он успеет отправить завтра
утром.
— Ну, с вами я, во всяком случае, решать этот вопрос никак не считаю возможным. Я пришлю сегодня вашему главному
врачу письмо с предложением пожаловать ко мне завтра в десять часов
утра, мы с ним дело и обсудим… Больше ничем не могу служить?
Последним был допрошен уездный
врач, вскрывавший покойную старуху. Он сообщил суду всё, что помнил из своего протокола вскрытия и что успел придумать, идя
утром в суд. Председатель щурил глаза на его новую, лоснящуюся черную пару, на щегольской галстук, на двигавшиеся губы, слушал, и в его голове как-то сама собою шевелилась ленивая мысль: «Теперь все ходят в коротких сюртуках, зачем же он сшил себе длинный? Почему именно длинный, а не короткий?»
Утром встречаемся мы с врачами-земцами.
До своего госпиталя Султанову было мало дела. Люди его голодали, лошади тоже. Однажды, рано
утром, во время стоянки, наш главный
врач съездил в город, купил сена, овса. Фураж привезли и сложили на платформе между нашим эшелоном и эшелоном Султанова. Из окна выглянул только что проснувшийся Султанов. По платформе суетливо шел Давыдов. Султанов торжествующе указал ему на фураж.
С
утра до позднего вечера они просидели в канцелярии с главным
врачом и смотрителем. Щелкали счеты, слышались слова: «из авансовой суммы», «на счет хозяйственных сумм»; «фуражный лист», «приварочное довольствие». Сверяли документы, подсчитывали, следили, чтоб копейка не разошлась с копейкою. Главный
врач и смотритель деловито давали объяснения. Все было сбалансировано верно, точно и аккуратно.
Давно была пора заняться зубами — многие ныли. Но в вихре работы и сама боль ощущалась только как-то на поверхности мозга, не входя в глубь сознания. Однако в последнюю ночь зубы так разболелись, что Лелька совсем не спала и
утром пошла в заводскую амбулаторию к зубному
врачу.
Только
утром он из сонной мглы на белый свет вынырнул, слышит, парадные двери хлоп-хлоп. Махальный, сквозь дверь видать, знак подал. Дежурный ординатор с главным
врачом шашками сцепились, чуть с мясом не вырвали. Один рапортует, другой сладким сахаром подсыпает. Ведут… А в дальних покоях по всем углам сестры сосновым духом прыскают, чтоб лазаретный настой перешибить.