Неточные совпадения
Роясь
в легком сопротивлении шелка, он различал
цвета: красный, бледный розовый и розовый темный; густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих
тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные
в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»;
в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый
цвет долго не представлялся глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного переулка, который, изгибаясь, упирался
в железные ворота богадельни. Двухэтажный дом был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два окна, пряталась
в переулок. Дом был старый, казарменного вида, без украшений по фасаду, желтая окраска его стен пропылилась, приобрела
цвет недубленой кожи, солнце раскрасило стекла окон
в фиолетовые
тона, и над полуслепыми окнами этого дома неприятно было видеть золотые слова: «Наш край».
Заря, быстро изменяя
цвета свои, теперь окрасила небо
в тон старой, дешевенькой олеографии, снег как бы покрылся пеплом и уже не блестел.
Угловатые движенья девушки заставляли рукава халата развеваться, точно крылья,
в ее блуждающих руках Клим нашел что-то напомнившее слепые руки Томилина, а говорила Нехаева капризным
тоном Лидии, когда та была подростком тринадцати — четырнадцати лет. Климу казалось, что девушка чем-то смущена и держится, как человек, захваченный врасплох. Она забыла переодеться, халат сползал с плеч ее, обнажая кости ключиц и кожу груди, окрашенную огнем лампы
в неестественный
цвет.
Над столом мелькали обезьяньи лапки старушки, безошибочно и ловко передвигая посуду, наливая чай, не умолкая шелестели ее картавые словечки, — их никто не слушал. Одетая
в сукно мышиного
цвета, она тем более напоминала обезьяну. По морщинам темненького лица быстро скользили легкие улыбочки. Клим нашел улыбочки хитрыми, а старуху неестественной. Ее говорок
тонул в грубоватом и глупом голосе Дмитрия...
Огонь превращал дерево
в розовые и алые
цветы углей, угли покрывались сероватым плюшем пепла. Рядом с думами о Варваре, память,
в тон порывам ветра и треску огня, подсказывала мотив песенки Гогина...
Если
в доме есть девицы, то принесет фунт конфект, букет
цветов и старается подладить
тон разговора под их лета, занятия, склонности, сохраняя утонченнейшую учтивость, смешанную с неизменною почтительностью рыцарей старого времени, не позволяя себе нескромной мысли, не только намека
в речи, не являясь перед ними иначе, как во фраке.
Плывите скорей сюда и скажите, как назвать этот нежный воздух, который, как теплые волны, омывает, нежит и лелеет вас, этот блеск неба
в его фантастическом неописанном уборе, эти
цвета, среди которых
утопает вечернее солнце?
День этот удался необыкновенно и был одним из самых светлых, безоблачных и прекрасных дней — последних пятнадцати лет.
В нем была удивительная ясность и полнота,
в нем была эстетическая мера и законченность — очень редко случающиеся. Одним днем позже — и праздник наш не имел бы того характера. Одним неитальянцем больше, и
тон был бы другой, по крайней мере была бы боязнь, что он исказится. Такие дни представляют вершины… Дальше, выше,
в сторону — ничего, как
в пропетых звуках, как
в распустившихся
цветах.
— Именно — красная и горячая. И вот красный
цвет, как и «красные» звуки, оставляет
в нашей душе свет, возбуждение и представления о страсти, которую так и называют «горячею», кипучею, жаркою. Замечательно, что и художники считают красноватые
тоны «горячими».
Тьма и молчание… Какие-то смутные призраки пытаются еще возродиться из глубокого мрака, но они не имеют уже ни формы, ни
тона, ни
цвета… Только где-то далеко внизу зазвенели переливы гаммы, пестрыми рядами прорезали тьму и тоже скатились
в пространство.
В комнатах господского дома гудела и переливалась пестрая и говорливая волна кружев, улыбок,
цветов, восторженных взглядов, блонд и самых бессодержательных фраз; более положительная и тяжеловесная половина человеческого рода глупо хлопала глазами и напрасно старалась попасть
в тон салонного женского разговора.
Костюмы дам носили меланхолический характер серых
тонов; только одна m-me Сарматова явилась
в платье «
цвета свежепросольного огурца», как говорил Прозоров, что, по ее мнению, имело какое-то соотношение с предполагаемой охотой.
Даже
цвет этого красивого, правильного лица поражал своим ровным, нежным, розовым
тоном, и только очень опытный взгляд различил бы
в этой кажущейся свежести, вместе с некоторой опухлостью черт, результат алкогольного воспаления крови.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь
тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом
цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана,
в котором лежало это милое для него письмо.
Тот только, кто знал ее прежде, кто помнил свежесть лица ее, блеск взоров, под которым, бывало, трудно рассмотреть
цвет глаз ее — так
тонули они
в роскошных, трепещущих волнах света, кто помнил ее пышные плечи и стройный бюст, тот с болезненным изумлением взглянул бы на нее теперь, сердце его сжалось бы от сожаления, если он не чужой ей, как теперь оно сжалось, может быть, у Петра Иваныча,
в чем он боялся признаться самому себе.
В легком платье палевого
цвета, изящно отделанном у полукруглого выреза корсажа широкими бледными кружевами того же
тона,
в широкой белой итальянской шляпе, украшенной букетом чайных роз, она показалась ему бледнее и серьезнее, чем обыкновенно.
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и
в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных
в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно
утонуть десять раз
в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и
в ней — точно мысли
в черепе — движется живое, разнообразных форм и
цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Вот он висит на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги; черные, большие, как сливы, глаза его
утонули в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят удивительный мир, лучший, чем все сказки: видят золотисто-рыжие водоросли на дне морском, среди камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» — живые
цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как веселые черти, черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка на крючке глубоко
в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные рыбы!..
Цвели только вишни, сливы и некоторые сорта яблонь, но весь сад
утопал в дыму, и только около питомников Коврин вздохнул полной грудью.
Долго еще Варвара Александровна говорила
в том же
тоне. Она на этот раз была очень откровенна. Она рассказала историю одной молодой девушки, с прекрасным, пылким сердцем и с умом образованным, которую родители выдали замуж по расчету, за человека богатого, но отжившего, желчного,
в котором только и были две страсти: честолюбие и корысть, — и эта бедная девушка, как южный
цветок, пересаженный из-под родного неба на бедный свет оранжереи, сохнет и вянет с каждым днем.
Все встречное и поперечное приравнивают они к этим осадкам, заменяющим для них собственный ум;
в чем заметят они какое-нибудь согласие, какое-нибудь сродство с словами их авторитетов, то становится для них предметом живейших сочувствий, и они с задорным ожесточением защищают свою святыню, оспаривая все встречное и поперечное, что не подойдет под
цвет и
тон жалких суррогатов истины, служащих обильнейшим источником если не мысли, то удалых слов и ухарских фраз.
По последнему прошла какая-то прелюбопытная игра причудливой природы: у него на голове были три
цвета волос и располагались они, не переходя из
тона в тон с какою-нибудь постепенностью, а прямо располагались пестрыми клочками друг возле друга.
Еще оставшиеся кое-где местами зеленые ветки причудливо перемешаны с осенними
тонами, то светло-лимонными, то палевыми, то оранжевыми, то розовыми и кровавыми, переходящими изредка
в цвета лиловый и пурпурный.
Лицо у него шершавое, серое,
в один
тон с шинелью, с оттенком той грязной бледности, которую придает простым лицам воздух казарм, тюрем и госпиталей. Странное и какое-то неуместное впечатление производят на меркуловском лице выпуклые глаза удивительно нежного и чистого
цвета добрые, детские и до того ясные, что они кажутся сияющими. Губы у Меркулова простодушные, толстые, особенно верхняя, над которой точно прилизан редкий бурый пушок.
Баронесса ответила мне
в нежном, почти материнском
тоне, и
в ее конверте оказалась иллюминованная карточка, на которой, среди гирлянды
цветов, два белые голубка или, быть может, две голубки держали
в розовых клювах голубую ленту с подписью: «Willkommen».
Через два дня трудного пути мы уже забыли о резиденции. Ее «господская въезжая», ковры,
цветы и зеркала, ее фонари, большие освещенные окна и музыка, будуар-канцелярия заседателя, управляющего «целым государством», все это
утонуло, затянутое однообразием новых впечатлений, как
тонет дальний островок
в туманном океане…
Запад пылал целым пожаром ярко-пурпуровых и огненно-золотых красок; немного выше эти горячие
тона переходили
в дымно-красные, желтые и оранжевые оттенки, и только извилистые края прихотливых облаков отливали расплавленным серебром; еще выше смугло-розовое небо незаметно переходило
в нежный зеленоватый, почти бирюзовый
цвет.
Мужики богалёвские слывут за хороших садоводов и конокрадов; сады у них богатые: весною вся деревня
тонет в белых вишневых
цветах, а летом вишни продаются по три копейки за ведро.
Добро тому, кто добудет чудные зелья: с перелетом всю жизнь будет счастлив, с зашитым
в ладанку корешком ревеньки не
утонет, с архилином не бойся ни злого человека, ни злого духа, сок тирличá отвратит гнев сильных людей и возведет обладателя своего на верх богатства, почестей и славы; перед спрыг-травой замки и запоры падают, а чудный
цвет папоротника принесет счастье, довольство и здоровье, сокрытые клады откроет, власть над духами даст.
Когда природа вся трепещет и сияет,
Когда её
цвета ярки и горячи,
Душа бездейственно
в пространстве
утопаетИ
в неге врозь её расходятся лучи.
Но
в скромный, тихий день, осеннею погодой,
Когда и воздух сер, и тесен кругозор,
Не развлекаюсь я смиренною природой,
И немощен её на жизнь мою напор.
Мой трезвый ум открыт для сильных вдохновений,
Сосредоточен я живу
в себе самом,
И сжатая мечта зовёт толпы видений,
Как зажигательным рождая их стеклом.
Далекие горы
утопали в розовом мареве предутреннего света… Мулла-муэдзин [Мулла-муэдзин — магометанский священник.] давно прокричал свой гортанный призыв с минарета [Минарет — башня при мечети — магометанском молитвенном доме.]… Дневные
цветы жадно раскрылись навстречу солнечному лучу… Из азиатской части города, оттуда, где на базаре закипала обычная рыночная суета, долетали крики и говор, характерный восточный говор кавказского племени.
В его сером
цвете поочередно пульсируют входящие
в его смешение краски: то загораются светлые
тона, то сгущаются темные.
Гостиная статского советника Шарамыкина окутана приятным полумраком. Большая бронзовая лампа с зеленым абажуром красит
в зелень à la «украинская ночь» стены, мебель, лица… Изредка
в потухающем камине вспыхивает тлеющее полено и на мгновение заливает лица
цветом пожарного зарева; но это не портит общей световой гармонии. Общий
тон, как говорят художники, выдержан.
Одевался он долго и с тревогой, точно он идет на смотр… Все было обдумано:
цвет галстука, покрой жилета, чтобы было к лицу. Он знал, что ей нравятся его низкие поярковые шляпы. Без этой заботы о своем туалете нет ведь молодой любви, и без этого страха, как бы что-нибудь не показалось ей безвкусным, крикливым, дурного
тона. Она сама одевается превосходно, с таким вкусом, что он даже изумлялся, где и у кого она этому научилась
в провинции.
Оштукатуренный
в белый
цвет, с черепичной крышей и ободранной трубой, он весь
утонул в зелени шелковиц, акаций и тополей, посаженных дедами и прадедами теперешних хозяев.
За чащей сразу очутились они на берегу лесного озерка, шедшего узковатым овалом. Правый
затон затянула водяная поросль. Вдоль дальнего берега шли кусты тростника, и желтые лилиевидные
цветы качались на широких гладких листьях. По воде, больше к средине, плавали белые кувшинки. И на фоне стены из елей, одна от другой
в двух саженях, стройно протянулись вверх две еще молодые сосны, отражая полоску света своими шоколадно-розовыми стволами.
После того, как он побывал
в восьми домах, его уж не удивляли ни
цвета платьев, ни длинные шлейфы, ни яркие банты, ни матросские костюмы, ни густая фиолетовая окраска щек; он понимал, что всё это здесь так и нужно, что если бы хоть одна из женщин оделась по-человечески или если бы на стене повесили порядочную гравюру, то от этого пострадал бы общий
тон всего переулка.
Серо-желтые нависшие брови скрывали глаза, которые давали
тон всему этому оригинальному лицу, — они были совершенно круглые, совиные, блестящие, с темно-зеленоватым отливом. Настоящий
цвет этих глаз было невозможно уловить: они бегали из стороны
в сторону, а во время отдыха, который хозяин порой давал им, он закрывал их.
И если она сумеет подойти к их
тону, особенно
в торжественные дни, то ее положение определено и ей еще веселее и, может быть, еще удобнее будет срывать
цветы удовольствия.
В противоположной двери гостиной, через которую виднелся роскошный будуар, появилась изящная блондинка с красноватым
цветом волос, одетая
в роскошный пеньюар из легкой материи, сплошь обшитой кружевами, так что казалось, что его обладательница
утопала в кружевных волнах. Картина была поразительная.
Потух солнечный луч за деревней,
утонул в голубовато-хрустальном озере. Запахло сильнее
цветами, первыми ландышами из леса, птицы прокричали
в последний раз свой привет перед ночью, и все уснуло, затихло, замолкло до утра. На небе зажглась ночная звездочка, яркая, нарядная и красивая. Галя сидела у оконца, глядела на звездочку и вспоминала, как она с мамой часто сидела по вечерам у порога хатки и любовалась звездочками. А маме становилось все хуже да хуже. Она и кашляла-то глуше, и дышала слабее.
— Положи диадему с маленьким диском и богиню Ма на лоб, а большой диск укрепи на груди, чтобы лучи его
утопали и местами бы вырывались из-под складок туники. Надень светло-зеленого
цвета тунику или
цвета зреющей вишни на солнце… Вишневый
цвет тебе, кажется, больше будет идти
в этом уборе… Жрец Ма всегда имеет посох из вишни…
После этого разговора, открывшего, как мне казалось, многое, на самом же деле не открывшего ничего, я каждый день рассматривал разрушающуюся пирамиду. Сюда головой, сюда ногами. Но зачем же он, так безжалостно сдирающий следы, перекрасивший
в белый
цвет лодку,
в которой
утонула его дочь, зачем он этими камнями закрепил память о погибшей? Минутный порыв или обычная нелогичность, свойственная даже самым последовательным людям?