Неточные совпадения
И поцеловала меня, то есть я позволил
себя поцеловать. Ей видимо хотелось бы еще и еще поцеловать меня, обнять, прижать, но совестно ли стало ей самой при людях, али от чего-то другого горько, али уж догадалась она, что я ее
устыдился, но только она поспешно, поклонившись еще раз Тушарам, направилась выходить. Я стоял.
Навстречу ей из кабинета показался Петр Елисеич: он шел в кухню объясниться с солдатом и посмотрел на Нюрочку очень сурово, так что она
устыдилась своего любопытства и убежала к
себе в комнату.
Но убитый вид ее, дрожавшей перед ним от страха, тронул его. Он как будто
устыдился своего гнева и на минуту сдержал
себя. Мы все молчали; я старался не глядеть на него. Но добрая минута тянулась недолго. Во что бы ни стало надо было высказаться, хотя бы взрывом, хотя бы проклятием.
Мальчик в штанах (с участием).Не говорите этого, друг мой! Иногда мы и очень хорошо понимаем, что с нами поступают низко и бесчеловечно, но бываем вынуждены безмолвно склонять голову под ударами судьбы. Наш школьный учитель говорит, что это — наследие прошлого. По моему мнению, тут один выход: чтоб начальники сами сделались настолько развитыми, чтоб
устыдиться и сказать друг другу: отныне пусть постигнет кара закона того из нас, кто опозорит
себя употреблением скверных слов! И тогда, конечно, будет лучше.
— Кажется, я их здесь на окне давеча видела, — встала она из-за стола, пошла, отыскала ножницы и тотчас же принесла с
собой. Петр Степанович даже не посмотрел на нее, взял ножницы и начал возиться с ними. Арина Прохоровна поняла, что это реальный прием, и
устыдилась своей обидчивости. Собрание переглядывалось молча. Хромой учитель злобно и завистливо наблюдал Верховенского. Шигалев стал продолжать...
Сцена эта заставила меня
устыдиться; девушка показала
себя настоящей хозяйкой, тогда как — надо признаться — я вознамерился сыграть роль хозяина.
Иванов вдруг огляделся и почему-то
устыдился своего военного, форменного пальто, — того самого пальто, надев которое два года тому назад в первый раз, при производстве, он воображал
себя на верху счастья и с презрением оглядывал всех «штафирок».
— Не нужно-с! Не нужно! — ответил вдруг Елпидифор Мартыныч, кинув быстрый взгляд на деньги и отстраняя их своей рукой от
себя. — Я не из корысти спасал больную, а прежде всего — по долгу врача, а потом и для того, чтобы вы оба
устыдились и не на каждом бы перекрестке кричали, что я дурак и идиот: бывают обстоятельства, что и идиоты иногда понадобятся!
И что дивнейше, — аки бы
устыдился монарх остаться от подданных своих в оном искусстве и сам восприял марш в Голландию, и в Амстердаме на Ост-Индской верфи, вдав
себя с прочими волонтерами своими в научение корабельной архитектуры, в краткое время в оном совершился, что подобало доброму плотнику знать, и своими трудами и мастерством новый корабль построил и на воду спустил» (Устрялов, том II, стр. 400).
— М-да… Я, знаете ли, никогда не волнуюсь, — сказал я неизвестно зачем, но почувствовал, что от усталости даже
устыдиться не могу, только глаза отвел в сторону. Попрощался и ушел к
себе. Крупный снег шел, все застилало, фонарь горел, и дом мой был одинок, спокоен и важен. И я, когда шел, хотел одного — спать.
— Ну, где же? — спокойно не верила ему Варенька. В нём вспыхнуло бешеное желание схватить её и, что есть силы, прижать к
себе — так, чтобы слёзы брызнули у неё из глаз. Он быстро оглянулся вокруг, поводя плечами, и тотчас
устыдился своего желания.
Вот каким грезам предавался твой почти сорокалетний друг, сидя, одинокий, в своем одиноком домишке! Что, если бы кто подсмотрел меня? Ну, так что ж? Я бы нисколько не
устыдился. Стыдиться — это тоже признак молодости; а я, знаешь ли, почему стал замечать, что стараюсь? Вот почему. Я теперь стараюсь преувеличивать перед самим
собою свои веселые ощущения и укрощать грустные, а в дни молодости я поступал совершенно наоборот. Бывало, носишься с своей грустью, как с кладом, и совестишься веселого порыва…
К тому же, быв в высшем духовном чину, не токмо не
устыдился ради своея корысти вступати в торги, но и разными бесчестными и презрительными занятиями собирал
себе тленное богатство, даже освященные им церковные вещи, как-то: антиминсы, одиконы и прочие продавал.
— «К сему же внидет в люди безверие и ненависть, реть, ротьба [Реть — ссора, вражда. Ротьба — клятва, а также заклятье, вроде «лопни мои глаза», «провалиться мне на сем месте» и пр.], пиянство и хищение изменят времена и закон, и беззаконнующий завет наведут с прелестию и осквернят священные применения всех оных святых древних действ, и
устыдятся креста Христова на
себе носити».
Не то чтоб
устыдился, что он Наполеон, или струсил взять на
себя такую ответственность, — нет, он уж и не мог более ни спорить, ни дела говорить…
Во всем он находит это благообразие, подчеркивает его для
себя; а на то, где благообразия нет, бессознательно закрывает глаза. Француз заказал Каратаеву сшить ему рубаху и требует оставшихся обрезков, но потом,
устыдившись, возвращает обрезки Каратаеву.
Устыдившись, Теркин поспешно расстегнул ремни пледа, отпер чемоданчик, достал ночную рубашку и туфли, положил подушку полового в один конец дивана, а под нее чемоданчик, прикрыл все пледом, разделся совсем, накинул на ноги пальто, поставил около
себя свечу на стол и собственные спички с парой папирос и задул свечу.
— Благослови тебя, Господь, дочь моя… — вдруг, как бы
устыдившись своей минутной слабости, выпрямилась мать Досифея и даже почти грубо отстранила от
себя Марью Осиповну. — Иди, дочь моя, каждый день и каждый час мы должны ожидать присылки за тобой придворного экипажа… Надо ехать будет тотчас же… Потому-то я теперь и простилась с тобой… Попрощайся и ты заранее с сестрами. Иди
себе, иди…
Он
устыдился своего притворства и, обозначив
себя перед носовцами, успел заслужить их неудовольствие.
Домашние проливали слезы, слушая эту ужасную исповедь сердца доселе скромной, стыдливой девушки, которая в состоянии здравого рассудка предпочла бы смерть, чем сказать при стольких свидетелях половину того, что она произнесла в помешательстве ума. Казалось, мать ее сама поколебалась этим зрелищем и показала знаки сильнейшей горести; но это состояние души ее было мгновенное. Она старалась прийти в
себя и
устыдилась своей слабости — так называла она дань, которую заплатила природе.