При этом известии обыкновенно наступала минута сосредоточенного молчания. Слово «набор» жужжало по зале, и глаза всех присутствующих инстинктивно
устремлялись к столу, где сидели за вистом председатель казенной палаты и советник ревизского отделения и делали вид, что ничего не слышат. Но всем понятно было, что они не только слышат, но и мотают себе на ус. А прозорливый Погудин даже прозревал весь внутренний процесс, который происходил в это время в советнике ревизского отделения.
Неточные совпадения
О дальнейшем не думалось; все мысли
устремились к одному, взлететь над городом, видеть внизу огоньки в домах, где люди сидят за чайными
столами и ведут обычные разговоры, не имея понятия о том, что я ношусь над ними в озаренной таинственной синеве и гляжу оттуда на их жалкие крыши.
После этого акта Порфирий Петрович притопывает ножкой и, делая грациозный поворот на каблуках,
устремляется всею сущностью
к карточному
столу, для составления его превосходительству приличной партии.
Долго стоял он в нерешимости со свечой в руке. В ту секунду, как отворял, он очень мало мог разглядеть, но, однако, мелькнуло лицо Кириллова, стоявшего в глубине комнаты у окна, и зверская ярость, с которою тот вдруг
к нему кинулся. Петр Степанович вздрогнул, быстро поставил свечку на
стол, приготовил револьвер и отскочил на цыпочках в противоположный угол, так что если бы Кириллов отворил дверь и
устремился с револьвером
к столу, он успел бы еще прицелиться и спустить курок раньше Кириллова.
И, выслушав меня, начал, постукивая пальцами по
столу, говорить о том, что человек — везде человек и нужно
стремиться не
к перемене места в жизни, а
к воспитанию духа в любви
к людям.
Удружил!» и
к этим двум восклицаниям пьяненько прибавлял еще: «бал-дар-рю! балдарю, советник!.. балдарю!..» Толпа состольников наперерыв
стремилась удостоиться чести и удовольствия чокнуться с блистательным бароном, который горячо потрясал чрез
стол руку красноречивого спикера, не упустившего, при виде протянутой
к нему баронской длани, предварительно обтереть салфеткой свою собственную, чересчур уже запотелую (от усердия) руку.
Розовые щеки удивительно моложавой попечительницы порозовели еще больше. Она до безумия любила всю эту смесь тончайшего батиста и прошивок, рисунки гладью, тонкие строчки на нежном, как паутинка, белье. Быстро приложив
к глазам черепаховую лорнетку, она
устремилась к рабочим
столам, увлекая за собою Нан.
Следовательно, и я мог уйти вместо того, чтобы тратить десятки лет на титаническую борьбу, вместо того, чтобы в отчаянных потугах, изнемогая от ужаса перед лицом неразгаданных тайн,
стремиться к подчинению мира моей мысли и моей воле, я мог бы взлезть на
стол, и — одно мгновение неслышной боли — я уже на свободе, я уже торжествую над замком и стенами, над правдой и ложью, над радостью и страданиями.